Обманщик

                    Когда это безумие началось, он не помнит. Старается не отвлекаться на бренное - на робкие прелестные улыбки и милые ямочки на щеках. Смешно уговаривает себя всерьез восхищаться иными достоинствами Цзинь Гуан Яо. Его кошачьей гибкостью в дипломатических делах и странной, патологической тягой к власти. Мужчину, особенно принадлежащего клану Цзинь, это красит. Это, а не какое-то анатомическое углубление на щеках. Жить, придумывая на ходу ненужные никому оправдания своей зависимости, невыносимо тяжко. Признаться себе, что это просто обыкновенная, ничем не обоснованная любовь - еще страшней. Они неспешно обсуждают дела в беседке, скрытой тенью величественной Башни Кои. Скамья здесь одна, и Цзинь Гуан Яо расположился рядом - намного ближе предписанного этикетом. Он золотой буквально - его одежды сияют, пион на груди горит. Он безупречен в своем облике, идеально соответствуя правилам ордена Лань. - И это все новости, что хотел тебе сообщить твой младший названный брат, - заканчивает он размеренную речь, информируя о последних своих свершениях. Свершения золотого правителя затратные, но полезные - смотровые башни оправдывают свое назначение и действительно помогают. Остальное... С остальным всё не так хорошо. - Почему ты так смотришь, брат? - слышится вдруг взволнованное, и Лань Си Чэнь вздрагивает, очнувшись от размышлений. Переводит темно-синие глаза на золотое сияние рядом. - Я... - говорит задумчиво, - я смотрю... Он запинается и продолжает смотреть. Он смотрит, но не видит. Как достаточно явно поднимает вверх уголок губ его сверкающий триумфатор, совсем не таясь показать ликование. От своей главной победы, которая сидит сейчас рядом с ним непоколебимым облаком чистоты и света в изящной оправе из высокопробного металла. Лань Хуаня окружает сияющий желтый цвет, отбрасывая на его голубые одежды блики, и прохлада небесного уступает золоту, растворяясь в нем без остатка. Остальных побед Гуан Яо тоже не счесть, и все они тихие, незаметные, совсем не такие, как бывшие победы сабли Не Мин Цзюэ. Но с каждой из них он становится сильнее и выше. Намного выше своих жалких ста семидесяти сантиметров. Лань Си Чэню нравится его низкий рост. Нравится хрупкое телосложение. Нравится, как привстаёт он на цыпочки для поцелуя, а после - плавно перетекает к нему на колени, обдавая душным запахом цветов. Гуан Яо неудивительно пахнет пионами. Вперемешку с кровью. - Ты хорошо потрудился, - искренне хвалит его Си Чэнь, стараясь не вдыхать слишком много пьяняще приторного аромата с отчетливым привкусом железа, и чинно целует в красную точку на лбу. Гуан Яо еле заметно кивает, соглашаясь, в минуту любовной нежности бросив извечную привычку отнекиваться от похвал. Он сидит на коленях рослого мужчины словно ожившая золотая статуэтка. Не протестует, когда с него снимают головной убор, обнажая застарелые шрамы от падения. Они уродливы, но не дают забыть о том, как все было. И как стало. Лань Си Чэнь осторожно проводит по ним пальцами - Яо даже не пытается скрыть откровенной ухмылки. Где сейчас те, кто наградил его ими? Он-то - на божественных коленях первого нефрита. Они - в сырой земле. Лань Си Чэнь старательно не замечает намеков, которыми его осыпают, жестоко проверяя на достоверность симптомы любовной слепоты. Глаза Си Чэня закрыты и сейчас, когда рука скользит под золотистый вышитый пион и осторожно касается твердых горошин сосков через тонкий нижний халат. Гуан Яо зарывается рукой ему в волосы на затылке, держится за них и позволяет гладить свою грудь, свой впалый живот. Он позволяет навести окончательный беспорядок в одеждах и только незаметно взмахивает рукой, простейшей магией заставляя золотистый шелк занавесей опуститься на их беседку. Сквозь тонкую кисею, колыхаемую ветром, проглядывает море Сияния средь снегов. Волны нежнейших лепестков качаются медленно и торжественно. Совсем как он сам, уже обнаженный, покачивается на коленях полностью одетого Лань Си Чэня. Спиной прислоняется к его груди и широко разводит ноги с маленькими изящными ступнями. Лань Си Чэнь говорит на гусуланском диалекте что-то нежное. - Я не понимаю тебя, - шепчет Яо ему в ответ, и это ложь: он прекрасно разбирается в наречиях. Лань Хуань не повторяет сказанного, ослепнув, оглохнув от любви, лишь деликатно надавливает на ляжки, и Яо послушно разводит ноги шире - он гибкий и маленький, словно гимнаст-лилипут из цирка уродцев, он может позволить себе распахнуть бедра бесстыдно широко. Аккуратная мошонка, прохладная и повлажневшая, прилипает кожицей к бело-голубому одеянию Лань Си Чэня. Где-то под ягодицами, тоже обнаженными, плывут небесные, вручную вышитые мастерицами-девственницами, священные гусуланские облака. Обнаженного плеча касается неприкосновенная лобная лента, так низко склонился к нему глава ордена Лань, делающий будто все возможное, чтобы как можно сильнее запятнать родную символику. Кажется, ему просто до смерти надоело быть самым безупречным молодым господином в Поднебесной. Этим с души воротящим номером один; с титулом, завоеванным им когда-то в дурацком конкурсе красоты среди молодых высокородных мальчиков. Он чист и светел настолько, что может позволить себе вот этого грязного по происхождению и не менее грязного помыслами интригана, о замыслах которого начал догадываться очень давно и каждый раз не успевал схватить за руку. Цзинь Гуан Яо - лиса, дрянной мальчишка, притвора-дипломат. Не зря его так не любил честный Не Мин Цзюэ. В жилах Яо течет не кровь - странный яд, который, наполняя сердце, вынуждает его вырывать из рук врагов власть и славу, и если вместе с кусками их окровавленного мяса - не все ли ему равно? Но это просто невыносимо - Яо в нужный момент нежно улыбается ему через плечо, играя ямочками. За эту улыбку Лань Си Чэнь готов обманывать себя вечно. Вечно играть в неведение. В доброту. В непорочность. Хотя с последним у него проблемы. - Трогай себя, - говорит он Яо или же даже приказывает, так незнакомо звучит его голос в эту минуту, когда обнаженный изящный мужчина на его коленях, раздвинув ноги и запрокинув голову ему на плечо, послушно касается себя порхающими пальцами. Яо маленький не только в росте. Изящный не только в сложении. Его совсем невыдающийся мужской орган - как ювелирная безделушка в обрамлении темного шелка лобковых волос. Безделушка, как будто бы ни на что не годная, но глаз отвести от нее невозможно. Лань Си Чэнь смотрит на его мужское достоинство, слегка придерживая Яо за разведенные коленки. Любуется тонкими пальцами, сжимающими такой же тонкий стебель, и больше не ищет себе оправданий. Он весь запятнан этой связью. Только вот кто поверит, что это правда? В Гу Су вот так любить не принято. - Остановись, - приказывает он Яо. Касается сам его упругого члена уверенно и властно. Сжимает маленький росток сильно, больно, и вскоре чувствует - Яо много не надо - как руку заливает липким, тягучим, пряным. Яо не кричит. Не стонет и не выгибается. Не хочет быть крикливой проституткой, орущей, дабы угодить клиенту. Извергается тихо и благодарно с мягким выдохом из полуоткрытых губ. И отдышавшись, встает с колен Си Чэня, протягивая ему заранее заготовленный платок. Стоит перед ним обнаженный и нестыдливый, с распущенными волосами, длина которых достигает бедер. Красивый золотой мальчик, гибкий снаружи и внутри, с таким же гибким необычным оружием. - Цзэ У Цзюнь, чаю? - спрашивает, сверкая черными агатовыми глазами, снова играя восхитительными ямочками на щеках. Подходит ближе, разглядев опасное смятение в глазах. - Хочешь... чаю? - переспрашивает с чувственный паузой, совсем не имея в виду чай. "Хочу, что б ты мне рассказал, что еще задумал. Кто будет следующим, кого ты убьешь. Буду ли это я?", - думает Лань Си Чэнь, и это правильные мысли, которые уже поздно облекать в слова. Он расправляет складки бело-голубого ханьфу, смятые упругими молодыми ягодицами Верховного заклинателя. Молча кивает, соглашаясь на чай, гася своё возбуждение одной лишь силой мысли. Жестом останавливая растрепанного Гуан Яо - не одевайся, прошу, ходи голым. Ему не хочется наблюдать клановых цветов Лань Лина, от жёлтого цвета уже тошнит; ему до одури хочется укутать Яо в небесное, в голубое - такой освежающий оттенок явно ему пойдет. Он кровожадно подумывает даже о том, чтобы выкрасть его и запереть в Облачных Глубинах, связав собственной лобной лентой. В конце концов, желание насильного заточения - это семейная черта. Но боже мой, кого он обманывает - змеи не приживаются в горном и влажном климате Гу Су, особенно такие ядовитые. Поданный чай превосходен - пахнет иссохшей под солнцем пряной травой, горьковатыми полевыми цветами. На цвет - всё то же золото в жидком виде: Яо предоставляет для своего гостя все самое лучшее. Он обнажен и услужлив, покорно склоняет голову и продолжает ухаживать, прикрывшись темными волосами. У Лань Си Чэня сердце бьется, как бешеное, грозя устроить ему прямо на месте смертельное искажение Ци. Он вспоминает почившего Чи Фэн Цзюня и отворачивается, стараясь не задавать себе очевидных вопросов. Возможно, уже заранее зная ответы на них. Лань Си Чэню невыносимо страшно, что он - последний рубеж, сдерживающий властолюбивого золотого мальчишку. И то, что этот рубеж давно пройден, он понимает тоже. И - глупый, надеющийся, влюбленный - он все еще не может открыть глаз. Все еще видит этими закрытыми глазами их первую, вторую, десятую встречу... И самую страшную, неважно - какую по счету - в Благоуханном дворце, когда струящийся шелк мешающих покрывал ласкал ему пальцы, а он стремительно шел, бежал вслед за ускользающим Яо, распахивая и распахивая тысячи, миллионы покровов и занавесей легче облаков. В одном таком поймав его в объятия. Где стиснул, прижал к себе, грубо сорвав десятки метров желтого шелка, и прямо там, запутавшись в золотом коконе - какой отчаянный стыд, какое наслаждение он пережил! - сделал Яо своим. Это произошло так давно, что не кажется правдой. Правды и не хочется - хочется тоже раздеться, так жарко. Лань Хуань встает со своего места, высокий и торжественный. Яо замирает рядом - миниатюрный и тонкий без своих привычных одежд. - Иди сюда, А-Яо, - протягивает к нему руку Цзэ У Цзюнь и опрокидывает доверчиво потянувшегося к нему Гуан Яо снова на свои колени. Он обнимает его нежно и бережно, как будто маленькую беззащитную женщину, которую так и не смог спасти, и так же нежно берет в ладони улыбчивое лицо. Целует в губы - долго и глубоко, и чувствует, как ловкие пальцы развязывают его пояс, распахивают ханьфу, насколько позволяет их поза. - Не сдерживайся, Лань Хуань, прошу тебя, - звучит интимное и уверенное, и Лань Си Чэнь вздыхает с облегчением - его умный Яо всегда знает, когда и что нужно сказать в данный момент. - Не буду, - обещает он и аккуратно приподнимает того, легонького, за ягодицы, через секунду опуская его на себя. Яо наверняка больно - у первого нефрита выдающиеся размеры. Но, как ни старайся, боли этой разглядеть нельзя. Остается лишь причинять её да жадно касаться медовой улыбки губами, надавливая пальцами на прелестные ямочки на щеках - глупо, но Лань Си Чэнь никак не может перестать думать о том, что это они, проклятые, его погубили. - Двигайся, - произносит он обречённо, соскальзывая руками на тонкую шею Яо и сдавливая её. Золотой Яо двигается на нем. Улыбается. Пахнет отравленными цветами и кровью из прокушенной от боли губы. Пионы качают своими головками в такт, распространяя вокруг тот же удушающий аромат созревших соцветий. Лань Лин горит золотом, и летний воздух дрожит знойным маревом, рождая иллюзии и миражи.