Пульс

Ветер подхватывает чёрный песок и бьет по глазам, режет, царапает кожу. Все лицо горит, печёт, кривится под яростными ударами невидимых плетей. Он отворачивается. Перчатки летят под ноги, мертвыми тушками птиц ударяются о землю и замирают. Кулаки трут зудящие глаза, задевают разбитые скулы. Где-то над головой гремит, оглушая раскатом, и он наконец решается взглянуть. Руки вымазаны чёрным, костяшки сбиты в кровь. Сквозь пальцы виднеются нанесенные ветром дюны и тьма неба. За спиной сотни хриплых голосов шумят, перекрикивая злобный ветер. Он отнимает от лица ладони. Грозовые тучи чернильными сгустками несутся прочь, ворчат и клокочут, роняют свою черноту на такой же темный песок, и нет им ни начала, ни края. Ветер затихает наконец, ложится в ногах покорным псом, приветствуя своего человека. Он оборачивается, и нитки губ будто сами кривятся в нелепой усмешке. Вот он, твой берег, Хиггс. Слишком хорошая сцена для такого ничтожного актера. Безграничное, бесконечное море. Неестественно светлое в этом мраке, серо-голубое, будто списанное с его глаз. Пенящиеся валы стенами обрушиваются друг на друга, скрывают горизонт за белой дымкой, шепчут на непонятном языке. То тут, то там из воды вырываются хищные зубья скал, чёрные, мерцающие золотыми прожилками. И нет здесь тел морских тварей, нет здесь и малейшего намека на какую-либо жизнь вообще. Рот все кривится в паршивой ухмылке, когда восхищение уступает горечи. Он тяжело опускается на колени. По бархану из-под ног сбегают лавины песка. Будь ты проклята, дрянная девчонка, и твоё «милосердие». Он смирился с тем, что заслуживает смерти. Она смогла придумать наказание хуже. Навечно заперт в золотой клетке, которой даже не перед кем похвастать. Из груди вырывается хриплый смешок. Пальцы нашаривают под горлом золотые застёжки. Плащ шелестит, укладываясь беспорядочными волнами за спиной. Он хватает его за край и притягивает на колени. Золото. Чернота. Золото. Чернота. Золото… Жалкое подобие, ничтожная подделка. Единственный немес владык прошлого, которого он действительно достоин. Руки отчаянно комкают любимую тряпку и бросают куда-то вбок, прочь с глаз. Ничто и никогда не достаётся бесплатно. Немыслимая сила в обмен на несколько услуг, осуществление которых скорее веселит и забавляет? Смешно. Но он слишком упивался тогда своей мощью и исследованием границ, чтоб подумать головой. Сейчас же, сидя на черном песке собственного берега, он явно видит настоящую цену. И ведь нельзя сказать, что Амели захотела его смерти. Он просто перестал быть нужен. Он выполнил все поручения, отработал все контракты. Женщина в красном получила, что хотела, и не нуждается более в его скромных услугах. Всё так просто. Всё. Цена обмена – всё, что у него было. Чертов дурак, поверил в свою исключительность. Вестник конца, каково тебе сейчас, когда ты абсолютно один? Чем не массовое вымирание? Ты же этого хотел? Ничтожество. Ногти больно впиваются в ладони, костяшки белеют. Черная капля разбивается об одну из сложенных на коленях рук множеством мелких брызг. На голову с тяжелых небес снова обрушивается гром. Он поднимается на ноги. Шторм не утихает. Все манит светлыми волнами, нашептывает в уши, уговаривает подойти ближе. И он подходит. Здесь не идёт время, здесь нельзя навредить себе, нельзя себя убить. Так говорят. Но умершие всегда входят в воду, чтобы отправиться на ту сторону. Он еще раз окидывает взглядом свой берег, пока пенные шапки игриво скачут по сапогам. Небеса лениво гремят. Грань земли и неба позади неразличима – чернота смешивает верх с низом. Море перед ним светлое и прекрасное в своём волнующемся гневе. Золотые прожилки каменных клыков блестят, будто подзывая его подобраться ближе, коснуться руками. Он закрывает глаза и делает шаг. Ещё один. И ещё. Волна подхватывает не способное сопротивляться тело, и сизые воды заключают его в свои объятья. Здесь не идёт время, здесь нельзя навредить себе, нельзя себя убить. Он открывает глаза. Воздух вокруг него стал плотнее, а сам он – гораздо легче. И все. Течение колышет его, убаюкивая, будто ребёнка. С заботой, которую он никогда не знал. И только теперь он понимает, что не дышит. Перед глазами проплывает прядь волос. На что ты вообще надеялся? Где-то внизу, на самом дне, блестит маленький камешек. Десятки золотых камешков. Он делает нелепое движение руками, пытаясь приблизиться, – некогда было учиться плавать. Песок на дне мягкий. Мягкий и тёплый, как и само море. Блестящий камень удобно ложится в ладонь. Он толкается ногами, выныривает на поверхность, торопится заглянуть в кулак, пока не обдало очередным пенящимся валом. Но между пальцев струйками сбегают чёрные песчинки. Море забирает своё, не позволяет тревожить свою идеальную маску. Волна выталкивает его на берег. Конечно же. Весь его берег – очередная маска. Провалами золотых глазниц насмехающаяся над ним, втаптывающая лицом в грязь. Это то, чего ты достоин. Разумеется, одежда высыхает, как только тело снова обретает привычный вес. Он поднимается вверх по сыпучему склону и подбирает свои перчатки, стряхивает с них песок. В золотых накладках на кистях взгляд ловит размытое отражение, и он усмехается своим взъерошенным волосам, упавшим на расчерченный уравнениями лоб. Он и сам сейчас не более чем сыгравшая свою роль переменная чужого уравнения. Возле самого берега, где вода так старательно бросается к нему и с шумом отползает, почти ощущается иллюзия жизни. Он проводит, наверное, часы, сидя здесь и глядя себе под ноги. Палец выводит на мокром песке один из сотен заученных символов. Линия пересекает другую у основания, почти задевая кольцо вверху. Мигом подоспевшая волна слизывает рисунок и растворяется, довольно урча. Ни жизни тебе здесь. Ни смерти. Пусть даже в изображениях и знаках. Он роняет голову в колени. Песок из-под сапог бежит вниз по дюнам. Он не знает, сколько уже идёт. Белёсое море все так же шумит справа, две тьмы сходятся слева, все так же гремит беспокойное небо. Наверно, в мире живых уже прошли месяцы. Наверно, его должно уже прекратить это волновать. Тело здесь не может знать усталости, но ноги заплетаются, цепляются одна за другую. Грудная клетка перестала вздыматься, имитируя дыхание, уже вечность назад. Так даже проще. Бесконечный путь навстречу к полной потере рассудка. Знала ли дорогая Фреджайл, какую усыпальницу уготовила для последнего из фараонов? Он останавливается, толкается ногой в песок и с вершины бархана сходит оползнем целый слой, засыпая его по середину голени. Где же твоя пирамида? Где дворец? Что начертано на серехе? Застывшая очередной маской горькая улыбка судорожно кривится, болезненно сводит скулы. Он сходит с несуществующего пути и снова идёт к морю. Волны достают до колен, пачкают белой пеной плотную ткань брюк, шепчут свои колыбельные. Он закрывает глаза в призрачной надежде уснуть. Приходится изобразить вдох, чтоб тело сумело засмеяться. Он ещё смеет на что-то надеяться. Глупец. Небо над головой раскалывается колючим грохотом. Он так и стоит по колено в воде, опустив голову. Он пытается не думать. Пытается не сожалеть, потому что это ни к чему не приведёт. Пусть и пожалел он уже тысячекратно. Чёрные капли разбиваются, растворяются в волнующейся белой воде. – Нашла его. Голоса в голове? Наконец он сходит с ума. Уже полностью и окончательно. Радость скорому разрешению накрывает прибоем, он оборачивается на звук голоса, чтоб убедиться, но… В воду к нему спускается женщина. Темные волосы собраны на затылке, стекляшки очков скрывают синеватый блеск глаз, на поясе повязана светлая куртка, а в руке зажат его уже позабытый плащ, что золотыми бликами отсвечивает на ее вещах. Она слишком реальна для этого места. Слишком жива. – Ты..? – Голос предательски хрипит, разучившись звучать широко и полно. – Дай мне руку. Он не замечает, как подчиняется, протягивая правую руку ладонью вверх. – Нет, сними перчатку. Он снова подчиняется. Кусок материи падает вниз. Его заботливо подхватывают волны и несут к ее ногам. – Я доведу до половины. Дальше тебя подхватят. – Ты ведь умерла? Прикосновение обжигает своим теплом. Обжигает настолько, что картинка перед глазами плавится, так и не дав никаких ответов. Тревожная растерянность отдаётся в ушах тяжелым забытым ритмом. Он отступает на шаг и проваливается под воду. Он снова слышит собственный пульс.