одна из множества причин, почему космический принтер был плохой идеей

scntfc - ???

***

Салли пошевелил пальцами на ногах. Ощущение было знакомое, но все еще непривычное, сколько бы раз он не прыгал. На первый взгляд, все было абсолютно нормально. Даже слишком нормально. Его не плющило, не крючило, вселенная не пыталась схлопнуться из-за несанкционированного вмешательства в дела божьи каким-то пиздюком. Он смотрит на привычно развалившегося на диване Гизмо и дергает плечом. Но что-то должно быть не так. Нижняя комната пребывала в своем обычном состоянии художественного пиздеца, но самих обитателей дома пока нигде не было видно. Какое-то время он все еще мнется на месте, решая, заслуживает ли эта вселенная шанса или ее можно сразу слать нахер, и в итоге решает все же осмотреться. Судя по родной тошнотно-зеленой плитке на кухне, домоправитель у них по-прежнему жлобский, и этот крохотный факт почему-то его обнадеживает. Как-то раз его выбросило в мир, где они снимали хату у какой-то безумной кошатницы с Альцгеймером, запрещающей им менять даже обои. За два дня, проведенные в дохлом теле тамошнего Салливана Фишера, он был готов лезть на стену от бесячих обоев в бледный цветочек и запаха кошачьей мочи. Нюансов у этого космического принтера всегда было слишком дохрена, и они сыпались буквально отовсюду. Невозможно оказаться где-то, где все бы было хорошо. И эти мелочи, не имело никакого смысла учитывать их все. Однако мистер Фишер же дохуя перфекционист, поэтому бесконечная свистопляска продолжалась. Праздник мирового наебалова, назвать можно было как угодно. Охуительная шутка всегда заключалась в том, что было невозможно найти копию, где какая-нибудь сверхъестественная хуйня не скалила бы зубы и не угрожала общественности сжечь все нахуй. А везло ему примерно никогда. Видимо, карму он проебал еще при рождении, так что удивляться тут нечему. Оставалось только рассказывать воображаемые истории воображаемым внуками и падать, как коровья лепешка, в новую говнокопию. Что там дальше? Ручку в ванную тоже никто так и не чинил, и Салли привычно цепляет дверь ногой, вваливаясь внутрь. — Пиздец. — Сам себе оглашает он. В отражении он видит свое привычное ебало, вот только. Протез на месте, волосы все еще голубые, (один раз были розовые, хуле) но его единственный зрячий глаз ехидно сообщал вот что: кто-то тут крепко сидит на стероидах. Либо же, он просто старше. Такой вариант, хоть раньше и не случался, вполне мог произойти. Кто знает, по каким хитровыебанным правилам работает эта межпространственная русская рулетка. Его версии №любоеебанутоечисло в зеркале было лет тридцать? двадцать пять? Он видимо так и остался старым олдфажным дедом, поскольку за исключением того, что уебки из школы карликом его вряд ли теперь бы назвали, ничего по большей части не изменилось. На нем футболка похожая на ту, что обычно носил Ларри в оригинальной версии этого ебнутого сценария, только размером чуть больше. Может, она и есть его, если только этот долбоеб догадался здесь не выпиливаться. — А это что за хуйня? — снова говорит он сам себе, оттягивая ворот футболки так, чтобы было видно ключичную впадину. По ней, а также всей длине шеи, мелкой россыпью было то, что пятнадцатилетний девственник Салли назвал бы синяками. Но нынешнему загробная жизнь уже достаточно времени скручивала яйца, так что это, гоподибоже, сто процентов были сочные свежепоставленные засосы. Видимо, акция невиданной щедрости все еще продолжается, раз он мало того, что не снаркоманился в сточной канаве до тридцати или сколько ему там, так еще и обзавелся кем-то. Папа был бы однозначно доволен. Вот бы еще ебучие культисты не делали из Тодда куклу для сатанинских секс-утех и не вертели весь мир на хую ради мирового, блять, господства. В коридорах и нижних комнатах хоть шаром покати, так что пока башня от таких приколов не съехала окончательно, самое время посмотреть, что за дела происходят наверху. Салли тормознуто пялится на совершенно здорового Тодда, по обыкновению сидящего за монитором и кодящего свою очередную задротскую прогу для взламывания чьих-то высокопоставленных жоп. В детстве по кайфу было представлять себя мегахакером, но кто знает, вдруг к тридцати Тодд и в самом деле надрочился до такого уровня? Комната знакомо-засранная, напрягало пока разве что подозрительное отсутствие следов их ебанутого сектантского расследования: никаких древних вонючих манускриптов, поросших плесенью и пылью, гор газетных вырезок и разбросанных везде диктофонов. Кишки у Салли неприятно скрутило. Этот мир был ахуеть как близко к тому, чтобы не оказаться полным говнищем. И ему, блять, очень сильно теперь не хотелось, чтобы все резко испортилось, и ему пришлось валить, обрекая очередную свою копию на конец ебаного мира. Он даже легко положит хер на свою большую и ахуенно голубую любовь, если здесь все и правда так идеально, как ему кажется. — Сал? Ты опять скурил орегано вместо травы? Голос Тодда выдергивает его из бесконечной воронки кризиса существования. Сквозь очки он смотрит на него взглядом учителя продленки у начальных классов и трет переносицу. — Мы же специально все подписали, чтобы не было как в прошлый раз. И ты вроде за сигаретами собирался? — Да я, нахрен, бросаю. Это всегда почему-то пиздец сложно — заводить разговор в первый раз. Что тупо, потому что ничего никогда не меняется слишком серьезно. Либо правила слишком простые, либо он просто обсосок, которому не повезло даже, блять, на том свете подраться с пришельцами. Тупой мир остается тупым, небо все еще синее, птицы поют и щебечут, школьники жизнерадостно торопятся в школу, он все еще не прочь передернуть на Ларри, и так далее. Он пока не знал, радоваться ли ему наебалову от "Рика и Морти", что ни один из миров пока не захватили неонацисты или крабы-людоеды, или стоит подать жалобу на организатора. Хотя культисты, стоит отдать должное этим уебкам, объявлялись всегда. Тодд хмыкает и отворачивается назад к экрану. — Удачи тебе с этими. Нужно проверить мобильный. Он же есть у него? По крайней мере, это единственный способ узнать, что происходит, не задавая ебанутых вопросов по типу "какой сейчас год?". Салли оставляет Тодда обжиматься со своим компом и милостиво отваливает. По пути он заглядывает еще раз во все комнаты, сует нос в холодильник и убеждается, что готовит все еще Нил, и даже за каким-то хером заглядывает в подвал. Где, к слову, нет ничего интересного, кроме кучи спортивного оборудования и древней стиралки. Навороченный телефон без кнопок находится в его же, Салли, комнате. Он плюхается на жалобно скрипнувшую кровать и подбирает сиротливо лежащий кусок металла с пластиком. Выясняет он три вещи: Во-первых, Ларри не помер. Об этом ему красноречиво говорят два непрочитанных сообщения, оставленные в 9:22. Во-вторых, мир все-таки не пошел по пизде. Ха, отсосите залупу, сраные фанатики. И в-третьих, ему реально двадцать восемь. Ахуеть. Остальная мелочевка вроде выборов и смерть черепашек от удушья пластиком его ебет в последнюю очередь, и Салли наконец позволяет себе выдохнуть. Помойка его, к счастью, практически не претерпела никаких изменений. Только кровать почему-то стала двуспальной, но раз уж он с кем-то трахается, то наверное, это оправдано. Он по-хозяйски заглядывает во все ящики и шкафы, проверяет галерею в телефоне, где обнаруживает кучу фоток с собой и Ларри и даже находит нечто, подозрительно напоминающее смазку. Вдруг вся ситуация кажется ему настолько смешной, что становится больно. Ему, блять, не могло так повезти, блядский Бог не настолько сильно любит его, чтобы просто давать этот идеальный мир, и дружески хлопнув его по плечу, свалить. Салли всегда заочно ненавидел почти каждую копию, где появлялся. Потому что сначала всегда все казалось приторно радужным и прекрасным, но позже он обязательно обнаруживал какую-нибудь тупую херню, которая все портила и выворачивала все его надежды кишками наружу. Каждый гребаный раз он клялся послать нахрен эту клоаку, а потом все повторялось снова. Он прыгает, харкает кровью, (потому что нихуя это не безопасно, спасибо бате Ларри) сплевывает свои слюни для того, чтобы убедиться в очередной победе мразей в балахонах. Так что если в этот раз его фея-крестная нализалась ликера и случайно выдала хэппи энд, а не черенок от лопаты в жопе, то хрена с два он его отпустит. Не выявив видимого подвоха, Салли все же решил еще раз пошариться по комнате. Технически, такие простые действия не должны вызывать у него дискомфорт, ведь комната-то его. Однако когда он прыгал, его воспоминания, прошлого его, возвращались не сразу. А он никогда не оставался настолько надолго чтобы узнать, сколько времени это занимает. Салли оставалось только надеяться, что злоебучее колесо Сансары наконец остановилось, и ему больше не придется чувствовать себя как Джейсон Борн. На комоде, явно новом, но стоящим на том же месте, обнаружились водительские права, пара блюреев с какими-то документалками (господи, ну он и старпер) и сопливо-девчачьи полароидные фотки, приклеенные на стену. На одной из них он был запечатлен вместе с Ларри, Эшли, Тоддом и другими ребятами из Нокфеллской школы на выпускном, судя по костюмам и кривой надписи "Поздравляем!" над парадным входом. Появилось желание по-крысиному спереть фотку и тайно разглядывать ее в одиночестве, но потом до Салли дошло, что нужно быть чистым гением, чтобы пиздить что-то у себя же. Осталось только выяснить происхождение засосов, и блиц-проверка на пригодность будет окончена. — Сал? Знакомый голос бьет его наотмашь, и он резко поворачивается. Ларри стоит на пороге, вальяжно разложившись на рассохшемся дверном косяке, и смотрит на него. — И долго ты там стоишь, говнюк? — Пару минут. — он до боли знакомым движением чешет затылок, и пара прядей выбивается, падая ему на лоб. — Чел, Тодд мне сказал, что тебя опять накрыло. Говорит, ходишь по комнатам и людей пугаешь. — Ничего я не курил. И меня, — на этом моменте Ларри отлипает от косяка и с какого-то хрена обнимает его, — вовсе не кроет. Остаток фразы застревает у него в горле, и Салли едва не давиться слюной от неожиданности, но не верит происходящему ни на йоту. Они стоят, Ларри держит его в своих объятиях и зачем-то ерошит ему челку широкой ладонью. Салли чувствует, как его сердце готово разорваться на миллион маленьких кусочков. Они уже делали это, и не один раз. Тут ебливая вселенная ему не пиздит. Однако в какой период их жизни его друг решил, что вести себя как сборник тупых клише из фильмов для умственно отсталых будет хорошей идеей? — Я знаю, ты волнуешься, — ванильно добивает Ларри ему в спину, — но все будет нормально. До пятницы осталось два дня. Обещаю, это будет нахрен лучший день в твоей жизни. В голове у него с диким воем проносятся пожарная бригада с мигалкой и спасательные вертолеты, потому что его мозг просто не в состоянии как-то логически объяснить такие выебоны. Проснись, Салли, ты обосрался. — Слушай, а сколько мы уже... В ту же самую секунду ему хочется вырвать себе язык и выпрыгнуть в ближайшее окно, лишь бы любым способом заткнуть свою поганую пасть. Мимикрировать под цвет обоев, что угодно. Внутренний голос вопит ему завалить нахуй ебало, просто закрыться и молчать, потому что если Салли не засунет в жопу свои радужные мечты, то буквально за три секунды похерит все, что только можно. Ларри отстраняется и смотрит на него таким нежным-принежным взглядом, что все внутренности у Салли внутри слипаются в один огромный комок. — Сколько что? Мосты сожжены, отступать поздно, просто выдайте этому еблану грамоту "как испортить все, сказав всего четыре слова" . — Блять, ну это. Сказать "сколько мы уже ебемся" у него просто не выходит, руки уже чешутся дать в ебало самому себе, но вдруг лицо Ларри озаряется, и он с видом вселенского просвещения говорит: — Сколько мы вместе? — он хмурится. — Так, а мы считаем те два года "простой дружеской дрочки" с девятого класса или нет? Потому что если да... Культурный шок от таких подробностей Салли решает оставить на потом, а вот дать себе по лицу хочется с утроенной силой. Найти способ проснуться, ведь если это просто очередной приход или еще какая-то неведомая космическая шутка-минутка, Салли этого не вывезет. Только блять не здесь. Ларри, кажется, совсем не замечает его состояния. — ...десять лет, ты прикинь? Нас ведь прям на выпуске Эшли еще в кабинете химии заперла, чтобы мы разобрались с "да мы просто дружим". Ларри подходит к комоду, продолжая что-то неразборчиво бубнить себе под нос, и тычет пальцем в ту самую фотку. — Помнишь же? Он наклоняется ближе и смеется: — Мы тут такие мелкие еще. Ощущения такие, будто Салли гордо вручили здоровенный, мать его, колокол со словами: "примите позу ожидания". Затем накрыли этим самым колоколом и торжественно ебнули по нему так, что полопались барабанные перепонки. Салли сам обнимает его, потому что в пизду все это. Культ, конец света и Красноглазый демон могут тоже задушевно так обняться и пойти дружно нахер. От Ларри привычно пахнет дешевым дезодорантом и растворителем, и Салли приходит в голову великолепная идея выяснить, что же все таки будет в пятницу, раз уж теперь его высокий ум знает, для чего тут смазка. — А что в пятницу? — Курил же, да? Он, словно Салли хрустальная ваза, берет его за обе руки и театрально выдает: — Любовь моя, — он нарочно растягивает гласные, пародируя британцев, — мы оформляем наши с тобой отношения. Пора уже. Сколько можно жить во грехе. Салли чувствует, словно кто-то льет ему на затылок кипяток тонкой струйкой. Колесо Сансары останавливается, говнокопии перестают множиться, а ему наконец-то становится похуй на непонятные инструкции к космопринтеру. ах вот оно что