Кто здесь? Что вам нужно? Зачем… Нет! не смейте трогать его…
Рывок, резкий захват, и маленькая дрожащая ручка мальчика зажата в другой, более крупной, массивной руке. Рваное дыхание и страх. Один на двоих. — Папа?.. Империя словно очнулся, перевел взгляд на руку, до сих пор сжимающую чужую ладошку, казавшуюся такой маленькой. Рука тряслась. — Рейх? И что ты тут делаешь? Я же говорил тебе — нельзя заходить ко мне в комнату без разрешения. Ребенок смотрел на отца. Смотрел со страхом, что граничил с отчаянием. Неожиданно, он обнял мужчину. Спустя десяток секунд послышались всхлипы. — Папа! Мне… Мне страшно! Мне кошмар приснился, там была мама и ее, и… — Тише, малыш, тише. Я думаю, Мария несильно обидится, если сегодня ты поспишь у меня. Мягкий, непривычно добрый голос отца заставил мальчишку лишь сильнее прижаться к нему. Мужчина же, как-то грустно усмехнувшись, аккуратно поднял ребенка на руки, пересадил на свои колени, тихонько поглаживая сына по голове, успокаивая его. — Ну чего ты? У всех бывают кошмары… Успокаивайся и давай спать. О том, что сам пережил всего несколько минут назад Империя промолчал. Тени, будто демоны склонялись над ним, шептали, кричали ему в уши. А потом… Маленький белый силуэт сына Абелард узнал бы из тысячи. И тени расступились, уползли в свои углы, недовольно шипя и ругаясь, но ничего не делая, извиваясь и клубясь в бессильной злобе. Только вот… Когда из тьмы высунулась ярко-красная рука, замахнулась на силуэт ребенка, Империя закричал, забился будто в невидимых путах, пытаясь отогнать от сына Тень, защитить его. Ребенок уже сладко посапывал, все также обнимая руками и ногами отца. Темнота медленно отступала. Заходился рассвет. Восходящее солнце прогоняло тени, освещало комнату мягким желто-белым светом. Утро. Пора вставать.Спустя время. 9 ноября 19ХХ года.
— Мария, Мария, смотри! Красивый, правда? Маленький мальчик подбежал к старой женщине, почти старухе, протягивая красивый алый бутон розы. Королевская роза. В воображении маленького Дитриха этот цветок всегда имел разные магические свойства. В играх с другими детьми роза почему-то всегда играла роль короны или редкого артефакта. Но срезать или, тем более, срывать цветок никто не имел права. Именно поэтому, найдя ссеченый нерадивым садовником бутон этой самой розы, Дитрих сразу же побежал показывать его няне. — Очень, господин. Ох… здравствуйте, Ваше Высочество, — женщина присела в реверансе, склонив голову. — Дядя! Ты вернулся! — Дитрих забыл про розу и помчался навстречу родным рукам Веймарской республики, — Вернулся! Засмеявшись, мужчина подхватил ребенка на руки. Подкинул и тут же прижал к своей груди. — И тебе привет, мелочь. Как дела, учёба, отец? Мальчишка моментально вспомнил о цветке. Улыбнулся, сверкая дырками вместо двух выпавших зубов, и протянул его дяде. — Какая прелесть. Мария, где Его Величество? Проводи, — и обращаясь к ребенку, — пошли отцу твоему покажем? — Да! Папа будет рад, наверное… Мария, еще раз присев в реверансе, повела господ в кабинет Его Величества. Тактично постучала и, услышав в ответ разрешение войти, открыла дверь, пропуская вперед Веймарскую республику и Дитриха, до сих пор сидевшего на его руках. Абелард поднял взгляд от прошения какого-то графа. — Вернулись. Мария, выйди. Когда лишний свидетель вышел, Германская Империя вновь оглядел брата и сына. Отметив излишнюю застенчивость и смущение последнего, вопросительно поднял бровь. Дитрих слез с рук дяди и, смотря исключительно в пол, обошел стол родителя и протянул отцу свою находку. — Это тебе… В саду нашел. Дядя сказал, что тебе понравится… — Понравится грязный бутон завядшей розы? Уверен, что это тот подарок, который ты хочешь мне подарить? — мужчина еще раз осмотрел сына, возмущенно поднявшего голову, красный цветок в его руке. Дождался кивка, — В таком случае… Когда Империя принимал подарок, его лицо выражало высшую степень отвращения вперемешку с презрением. Дитрих так и не смог понять, на кого было направлено презрение — на него или на розу. А отец тем временем медленно встал, еще раз посмотрел на сына и одним слитным движением руки выкинул бутон в открытое окно. — Нет!.. — Дитрих смотрел вниз, на дорожку, на красное пятнышко упавшего цветка и людей, что равнодушно смотрели на розу, пиная и наступая на нее, — Не надо… По лицу ребенка потекли слезы. — Зачем? Папа! — Папа? Как нужно обращаться ко мне, Дитрих, как?! — Империя смотрел на сына взглядом-морем, таким холодным и равнодушным, капелькой эмоций в котором плескалось раздражение. — Отец?! Значит роза — не тот подарок, да?! На, забирай! — и кинул в грудь отца железный крестик, найденный давным-давно на чердаке родового поместья. Он всегда носил его с собой, сам не понимал зачем, но носил. Империя перевёл вопросительный взгляд на предмет, что прилетел ему на стол. Секунда, и осознание того, что именно нашёл и бросил ему сын, накрыло с головой. А вместе с ним и воспоминания, что хранились на полках памяти под слоем полувековой пыли. Ярость поднялась волной, но нашла выход лишь в одном слове, сказанном сыну: — Вон. И что-то сломалось. Тихо, никого, кроме хозяина не беспокоя, скончалась, исчезла последняя надежда маленького ребенка. Надежда, вера в лучшее, оптимизм и… любовь к отцу. Все сгорело, разлетелось пеплом и пропало. Подняв равнодушный взгляд на мужчину в мундире, мальчик ответил так, что содрогнулись и Германская империя, и Веймарская республика, до этого момента просто молча наблюдавший за разговором с какой-то грустью, безысходностью во взгляде. — Как прикажете, Ваше Величество, — отвесил поклон и вышел за дверь, шагая тихо, почти беззвучно. Мужчины переглянулись. Голос подал Республика: — Я все же считаю, что ты сейчас был излишне… — Плевать.Ночью.
И снова тени. Черные вязкие сгустки чернил, расползающиеся по всей комнате. И снова они склоняются над ним, силясь если не убить, то уж точно поранить, изувечить и бросить подыхать на белоснежных простынях. Из того же угла, что и много лет назад опять вытянулась, изогнувшись под совсем страшно-невозможным углом, ярко-алая рука. Вытянулась не над белым силуэтом, нет, над ним самим. Вытянулась и опустилась, ведь ничто не могло ей помешать.
Хриплый крик прорезал ночную тишину. Крик-боль, крик-мольба о помощи, крик-смерть. Дитрих перевернулся на другой бок, закрывая глаза.