Песнь смерти, песнь жизни

Трандуил находил Барда… занимательным. Люди вообще были занимательными. Скоротечность их жизней, их яркий внутренний огонь, который раздувало и гасило само время. Они появлялись и исчезали подобно светлячкам в тёплой августовской ночи, вспыхивали на краткий миг и растворялись во тьме. Они пленяли умы и сердца, не оставляя равнодушными подчас даже старших детей Эру. Трандуил помнил. Далёкий, давно утраченный дом, величественны чертоги Менегрота, и мягкое сияние влюблённых глаз Лютиен. Она горела этой любовью, любовью к смертному, но не сгорала от неё. И этот свет передался её потомкам, остался жить в веках, после её тихой и счастливой смерти. Даже в Элронде Трандуил всё ещё замечал порой отблески того негасимого пламени. Пусть даже сам Элронд едва ли подозревал о нём. Но до встречи с тем, кому суждено было стать новым властителем Дейла, Трандуил предпочитал лишь наблюдать за ними издалека, не подходя ближе, чем того требовали сначала военные, а после торговые союзы. Люди были разными. Добрыми и злыми, подлыми и жестокими или же отважными и мягкосердечными. Среди них были хорошие и плохие вожди. Его предок Гирион, чьего лица Трандуил совсем не помнил, не был плохим. И лишь то, что смертный не смог поразить Смауга, не делало его виновником всех бед жителей Дейла. Его потомок смог довершить начатое. Когда дозорные принесли весть о том, что Смауг повержен и повержен человеком, Трандуил не смог сдержать любопытство в узде. Камни были пылью, удобным предлогом, но не истинной причиной. Ему конечно хотелось и преподать урок Дубощиту, неизвестно каким чудом сумевшему сбежать из темницы. Но прежде всего, на руины Дейла его гнало жгучее желание посмотреть на Убийцу Дракона. На первый взгляд в нём не было ничего особенного. Мужчина был усталым, насквозь пропахшим гарью и на широких плечах тяжело лежал груз забот о выживших. Но он не попросил — потребовал права поговорить с Торином, прежде чем к воротам Эребора придёт армия эльфов. И эта горячность, эта настойчивость заставила Трандуила впервые по-настоящему обратить на него взгляд. Дозорным было что порассказать про Барда. Простой лодочник, собиравший пустые винные бочки, что сплавляли по Быстротечной. Немного контрабандист. Немного смутьян, которого всей душой ненавидел бургомистр и его прихлебатели. И за происхождение и за то, что пытался хоть немного облегчить страдания простых людей. Горести и невзгоды оставили след на его лице, серебрились первыми снежными нитями в тёмных волосах, хотя и по меркам людей Бард был ещё далёк от старости. Но не сломили ни горделивой осанки, ни твёрдости взгляда. Не умалили они и силы его духа. Что же, такая решимость, пускай и бесполезная, заслуживала шанса. В конце концов что такое час-другой в сравнении с десятилетиями ожидания. Трандуил согласился. Так милостиво разрешают пылкому юноше впервые выйти в боевой круг, чтобы растерял излишнюю самоуверенность. Вторым приятным откровением стало то достоинство, с которым Бард принял своё поражение. Он не хотел войны — не нужно было быть эльфом, чтобы прочесть это на его лице. Трандуил понимал почему. Он видел измученные лица людей, которые и без того выпили чашу горестей сполна. Но Убийца Дракона кивнул, в ответ на его вопрос о союзе. Что же, из него выйдет хороший правитель, если только суждено ему пережить этот бой. А пока люди вооружались и учились держать в руках мечи, Трандуил присматривался к Барду. Тот старался быть везде. Помочь словом или делом. Подбодрить раненых и успокоить детей. Только к вечеру, когда на город опустились сумерки Трандуил заметил, как он остановился в одном из переулков, всего на несколько мгновений тяжело привалился к стене и прикрыл глаза. А после поспешил дальше. — Ты не поможешь своему народу, если будешь падать от усталости, — Бард явно не слышал его шагов, судя по тому, как вздрогнули его плечи. Тихо звякнула кольчуга под видавшим виды кафтаном. — Вы напугали меня, милорд, — в руках у Барда обнаружилась наполовину оперённая стрела. — Нет моей вины в том, что смертные не умеют слышать шаг эльфов, — Трандуил опустился на скамью рядом с ним. — Неужели некому больше заняться стрелами? Тебе нужен отдых. — Отдых нужен всем, но сейчас для него не время и не место, — он отложил готовую стрелу и взялся за новую. — А по-моему самое время, — Бард дёрнулся, но не отстранился до конца, когда Трандуил коснулся его лица, обвёл кончиками пальцев тёмную тень под глазом, прежде чем убрать руку. — Ты устал. Немного проку будет от тебя в битве, если будешь биться без сил. Я приглашаю тебя разделить со мной ужин. Что скажешь? — Что это великая честь — отужинать с эльфийским владыкой, — в его голосе не было ни лести ни подобострастия. Человек не привык гнуть спину перед титулами — лишь перед делами. — Как честь разделить трапезу и с Убийцей Дракона, — Бард горько усмехнулся и опустил голову. — Я буду ждать тебя на исходе этого часа. — Я приду, если того желает милорд Трандуил. Трандуил не ответил. Кончики пальцев всё ещё хранили фантомное ощущение тонкой кожи человека и лишь это занимает мысли. Это, да ещё тихое, припорошенное усталостью словно пеплом, достоинство, с которым держался с ним Бард. Достоинство остаётся с ним и в стенах походного шатра, среди эльфийского убранства, в котором он смотрится дикарём в своей поношенной одежде. Их разговор течёт лениво и размеренно, к удивлению Трандуила вовсе не натужно. Бард немногословен, но охотно рассказывает о детях, о жизни города. И нехотя — о схватке с драконом. Ему претит слава, претит и корона, но люди избрали его, не по крови, но по зову сердца. И Трандуил понимает, что с будущим властителем Дейла дела иметь будет куда приятнее, чем с прежним. Они скрепляют будущий союз вином и крепким рукопожатием. И от ощущения крепкой ладони Лучника в Трандуиле вновь поднимает голову любопытство. — Позволишь? — Что? — Трандуил не отвечает, перехватывает его ладонь второй рукой, притягивая ближе. Бард снял перчатку и на ладони видны следы от застарелых сухих мозолей. От вёсел. А кончики пальцев выдают Лучника с головой. Сколько раз они натягивали тетиву? Сколько стрел он выпустил в мишень ли или же в добычу. Как отпустили они чёрную, смертоносную стрелу в Смауга. Трандуил гладит, изучает узор вен на тыльной стороне ладони, до самого запястья. Широкое… но такое хрупкое в сравнении с его собственным. Надавить чуть сильнее и можно сломать. Трандуилу не хочется ломать его. Можно насмешничать, смущать, заставлять, вот как сейчас задерживать дыхание от прикосновеий, но не ломать. Эти руки, руки привычные к оружию, тяжёлой работе и детской колыбели, достойны истинного короля. — Ты будешь великим королём, Бард, Убийца Дракона. Если только выживешь. Выживешь? — Эльфы столь мудры, что могут предсказать будущее по ладони? — Трандуил смеётся и отпускает его руку. — Эльфы могут видеть в сердцах. У тебя сердце короля, хоть и руки лодочника. Теперь смеётся и Бард. Страхи и усталость на миг отступают от него, и человек вспыхивает ярко и жарко, беззаботным весельем, без стеснения. Так, что хочется ненадолго пригреться у его огня. Но время позднее и человеческая усталость берёт своё. Когда за Бардом смыкается полог, Трандуил опускается в кресло, задумчиво глядя ему вослед. Эльфам дано любить лишь раз или два в бесконечно долгой жизни. Но дано очаровываться, влюбляться легко и беззаботно. В свет луны и звёзд, в пение птиц и вкус ягодного вина. В драгоценные камни и шёпот листвы. В смену времён года, журчание ручья и звуки флейты, созывающей на праздник Весны. Но отчего-то Трандуил никогда не думал, что так же легко можно влюбиться в человека. Не томясь и не терзаясь, так легко, будто дуновением ветерка принесённая радость и покой от взгляда или слова. У них есть эта пара дней, секунда затишья перед грозой, которая вот-вот разразится, чтобы изучить друг друга. Бард внимал его словам, но Трандуил не обманывался — решал лишь своим умом. И в том, как вести себя с гномами и в том, о чём говорил так некстати явившийся Митрандир. Возможно человек и впрямь вскружил голову слишком сильно, потому что советы Истари вызывали лишь глухое раздражение, как и самое его присутствие. А после была битва. И было уже неважно, кто оказался прав. В крови горели злость и азарт боя, в его гуще было не до посторонних мыслей. Даин мог сколь угодно зубоскалить. Даин не знал ничего о нём и его слова про трусость вызывали лишь смех. Что мог знать этот невежественный гном. Они все бились на равных, за жизнь, а в смерти были равны и гномы и люди и эльфы. И равно оплакивали каждую смерть. Трандуил не подсчитывал потери, но знал, что погибли слишком многие. Слишком много эльфийской крови было пролито. Они не отступили, хотя могли бы, уйти, забрать павших и оплакать их с почестями под сенью леса. Но что-то остановило. Не дерзкая девчонка и даже не сын, от горечи слов которого хотелось вырвать собственное сердце из груди, показать им всем, что оно всё ещё живо. Может остановило то, что на краю сознания мелькнула тонким солнечным лучиком мысль о сражающихся людях, о широкой ладони с корочкой сухих мозолей, которая сейчас где-то там, на полуразрушенных улицах сжимала меч или лук, разящий орочьё. Или же мысль, что вскоре бежать будет вовсе некуда, если падут армии гномов и людей. Остались. Очищать от полчищ орков пропахший кровью и смертью Дейл. Вновь рвать на части сердце, отпуская сына. У Короля Трандуила каменное сердце. У Трандуила-отца, оно было живым и велело броситься вслед за Леголасом, душило непролитыми слезами. Он надеялся, что сын вернётся. Пусть не сейчас и не через век, но когда-нибудь. Когда стих последний звон скрещенных клинков, пришло опустошение. Хотелось петь, горькую, надрывную песнь, оплакивая павших. Слишком многие. Доспехи душили, как бывало всегда после битвы. Он страшился узнать о человеческих потерях, а потому не спрашивал. Но Бард ждал у изломанного и втоптанного в грязь остова шатра и улыбался. Печально, устало, но улыбался. К нему жались дети и сын был похож на отца. Так, что вновь сжалось сердце от мысли о Леголасе. Слишком свежа ещё была эта рана. Ей предстояло медленно покрываться тоненькой корочкой, скрывающей кровоточащее нутро ещё годы и годы. Боль приходит рука об руку с любовью, такова её цена. И ран более смертоносных, чем те, что нанесены любимыми нет в подлунном мире. Но глядя на людей, на юных дочерей Барда, взирающих на него с благоговейным страхом, Трандуил знал, что этой ране его не убить и не сломить. Ещё не пришёл его срок. Но вновь пришло его время оплакивать павших. Он видел, что послушать скорбную песнь эльфов пришли многие. Люди не знали слов, не понимали их, но слушали как зачарованные. Песнь войны, кровавой жатвы, что она собрала. Он помнил каждое имя и равно отдал каждому последние почести. Он не знал человеческих имён, но пел и о них тоже, глядя в тёмные, полные скорби и слёз глаза того, чья несовершенная по-человечески грубая красота пленила взгляд и сердце. Когда отгорели последние погребальные костры, пришло время иных песен: человеческих и гномьих. Выжившие праздновали победу и радовались неяркому, сулящему скорые холода солнцу и ясному небу. Не было больше Смауга, не грозили с севера орки. Даин, чья чугунная голова оказалась помудрее Торина, исполнил обещание о доле сокровищ и у людей появилась надежда пережить зиму. Трандуил давал обещания с глазу на глаз, без громких речей, хоть и был соблазн перещеголять Железностопа в красноречии. Но превыше того, Трандуил ценил краткие визиты Барда в эльфийский лагерь. Они говорили о делах, на равных, как властители своих народов, хоть Бард и обронил будто невзначай, что не по нему корона. И замер, когда Трандуил приблизился, взял его лицо в ладони и заглянул в глаза. — Нет в Дейле мужа достойнее тебя, Бард, Убийца дракона. И твой народ уже сделал свой выбор. Прими же их доверие и их корону с честью. И правь мудро, как сейчас. — Всё насмешничаете, милорд, — но не отстранился, позволил Трандуилу ещё немного постоять так, как позволил и погладить пальцами у висков, повторяя узор морщинок, разбежавшихся от глаз. И прижаться губами коротко, сухо, оцарапавшись об обветренную корочку на чужих. — И губы лодочника, — под нос, будто самому себе. Бард рассмеялся. — Простите простого лодочника, о Владыка, за то, что он тот, кто есть. Трандуил усмехнулся, отступая, и склонил голову в шутливо-царственном жесте. — Ты прощён, — и уже серьёзнее добавил. — Но не проси прощения без вины. — Даже у короля Трандуила? — лукаво. — Особенно у него, — Трандуил отступил ещё на шаг. — Он безрассуден более иных смертных. Только безрассудный мог так украсть поцелуй у смертного и успокаивать зачастившее сердце. Не должно так поступать с Бардом из праздного любопытства. Смотри, но не касайся, советуй, но не вмешивайся. Изучай, но не увлекайся. Пока сердце полно радости, а не тоски. Пока влюблённость не обернулась муками безнадёжной любви. — Мы уходим завтра, — Бард кивнул, принимая из его рук бокал. Они и так слишком задержались. Лес звал их домой, под сень деревьев к обычным делам и заботам. Туда, где не будет внимательного спокойного взгляда и лунного серебра в тёмных волосах, которого можно коснуться рукой. С ними уходили Митрандир и хоббит. — Свидимся ли снова? — Тебе решать. Ты желанный гость в моих лесах и моём доме, если придёшь с добром. Или можешь пригласить соседа на коронацию, — Бард криво усмехнулся в ответ на его улыбку. — Окажите мне честь, милорд. — Если того желает мой король, — Трандуил церемонно поклонился ему. Попрощаться назавтра толком не вышло, но Трандуил обернувшись на город в последний раз, заметил высокую фигуру в поношенном пальто на стене, чернеющую, а фоне рассветных сумерек. Бард заметив или же почувствовав взгляд, вскинул руку в прощальном жесте. Трандуил повторил его жест. Ещё одно прощание. Но на сей раз с лёгким сердцем и ожиданием новой встречи. Случится она через день или же через год, не имело значения. — Странно видеть от тебя столь явное расположение к человеку, — Митрандир был тут как тут со своими излишне зоркими глазами и излишне навязчивыми советами. — То не твоя забота, Митрандир, как я веду дела с соседями. — Ты видишь в нём не только соседа, верно? Человеческие жизни не игрушка, Трандуил. — И это тоже не твоя забота, — сквозь зубы. — Прибереги свои наставления для тех, кому они нужны. Митрандир смолчал, лишь усмехался в усы и Трандуил испытал невероятное облегчение, расставшись с ним у своих границ. Лес встретил их почти зимним убранством, морозным потрескиванием ветвей и тихим шорохом сухой листвы. Трандуил остановил коня у первого дерева, прижал ладонь к стволу, чувствуя тихое биение засыпающей на пороге зимы жизни. Он скучал по лесу. И лес словно ластился к его руке узнавая и приветствуя. Под сенью деревьев дышится полной грудью и нисходит долгожданный желанный покой. Трандуил не забывает ничего из того, что случилось за эти недели и не стремится забывать. Он уносит в сердце Ласгалена частицу человеческого огня, который светил ему в Дейле, бережно хранимого в памяти и знает, что лес благодарно примет этот дар. Бард не спешит с коронацией. Вести от него приносят чёрные дрозды и при дворе лесного короля им находится угощение и тепло в самые лютые морозы. Бард хочет пережить зиму со своим народом, не прячась за тёплые стены едва восстановленной ратуши, лишь спрятав за ними своих детей. Он обещает встречу весной — принимает приглашение на празднование смены времени года и Трандуил в этот год ждёт его с особенным волнением. Для лесных эльфов смена года, наступление новой весны особенный праздник. Время веселья и песен, время любви. День, в который Трандуил оставляет в покоях тяжёлые одежды и драгоценные украшения и его корона — венок из первоцветов, а его трон — узловатые корни векового дерева. Таким он и предстаёт перед Бардом. Не величавым эльфийским владыкой, но лесным королём. — Милорд… — Бард ищет слова, но глаза говорят вернее слов. В них изумление и восхищение. Суровая зима будто и не касалась его, не добавила печати забот на лице, не осела инеем в волосах. И Трандуил благодарен за это. За то, что время пока ещё щадит его человека. — Не сегодня, — Трандуил подхватывает его ладони и ведёт за собой. В чаще, куда смертным хода нет, пряталась большая поляна, давно избранная его народом для празднеств. И сегодня должен быть пир и танцы и веселье. Веселье для всех, когда в пляс пускается и простой воин и владыка. И песни льются со всех сторон, беспечальные, приветствующие новую жизнь и новую весну. Бард явно чувствует себя неловко в эльфийской одежде, которой с ним делится кто-то из младших. И среди праздника, сидя подле Трандуила ему тоже не по себе. Но Трандуил не жалеет вина, слов, прикосновений невзначай, чтобы лучник забыл о стеснении. А когда Бард забывает о тревогах — увлекает его в круг, вливаясь в танец легко, как река впадает в озеро. И хмурая складка между бровей разглаживается, Бард пусть немного неуклюже (не привык?) присоединяется к танцу эльфов, не отводя взгляда от Трандуила, хоть его и уводят в танце едва не на другой край поляны. А потом они снова встречаются, лицом к лицу и Бард раскрасневшйся от вина и танцев так полон жизни и огня, что Трандуил не сомневается ни мгновения — целует у всех на виду, жадно и жарко, видя в глубине его глаз, что не оттолкнёт и не убоится. Только человеческое сердце под ладонью бьётся пойманной птицей и ресницы трепещут точно лепестки цветов на ветру. Они останавливаются и время вместе с ними, лишь на два-три вздоха. А после смеётся, надевая на Барда свой цветочный венец и снова уводит в танец, ошалевшего и счастливого. И хочется чтобы эта праздничная ночь длилась и длилась, до скончания времён. У них есть ещё время на долгие разговоры, на крепкие объятия и жаркие ночи на широком ложе. Так немного времени, но тем дороже каждый день. В предрассветных сумерках, когда хмель в крови и усталость в ногах берут своё, Трандуил баюкает засыпающего человека в своих объятиях и первым начинает песню во славу первой зари нового года. Как когда-то пели Первые во славу Первой. Другие подхватывают и голоса крепнут, сливаясь в хор, которому вторят проснувшиеся птицы и лесные шорохи. Сама природа поёт с эльфами песнь жизни. Трандуил на краткий миг опускает взгляд и видит отражение последних звёзд в глазах Барда. Тот замечает взгляд, улыбается чуть заметно, накрывает шершавым теплом руки удерживающую его ладонь, согревая озябшие пальцы. Их ложе этим утром — плащи, расстеленные на пружинистом ковре мха меж корней. Их колыбельная — пересвист лесных птиц. Их покой не тревожили ни эльф ни зверь — обходили двух спящих в объятиях друг друга, столь непохожих королей стороной. И лишь солнце не ведало пощады. Трандуил находил жизнь с Бардом… занимательной. Люди спешат жить, отдавая всё без остатка и стремительный поток увлекал за собой легче, чем осенний ветер срывает сухой лист. Люди спешат любить и заражают этой жаждой. Он знал, что это не продлится вечно, не продлится даже достаточно долго, чтобы вдоволь напиться желанными губами. Что на смену песни их жизни придёт неизбежная песнь смерти. Но пока они шли сквозь прозрачное утро, рука в руке и лес приветствовал своих королей песнью пробуждения