кажется, мы — воплощение инь-ян

сонливость медленно растворяется, когда тэхен хихикает и выгибается в спине, не открывая глаз, тянется к беспорядочно бросающимся на него поцелуям и поглаживаниям. чонгук похоже перенимает обязанности солнца: любовно оглаживает разнеженное тело тэхена и осыпает его лицо, шею, ключицы — все, до чего может дотянуться — мягкими поцелуями-бабочками. а тэхен и не против. он думает, что может... нет, что хочет привыкнуть к тому, что чонгук будет будить его по утрам, вот так, сладко и трепетно, заменяя всем собой дурацкое солнце. а тэхен будет организовывать его пробуждение тоже, если... у них все сегодня сложится. мозг только начинает функционировать и уже пугает тэхена возможным разрешением дня, потому что он, простите, не глупый, знает же, что на официальных боях смерть — абсолютно нормально. ибо, черт возьми, по закону. какой, к дьяволу, закон, когда твой истинный (любимый), которого ты только обрел, должен подняться на ринг, а все, что остается тебе — это стоять в стороне и лицезреть кровавую бойню. у тэхена в голове карусель несется и почти срывается, но он очень-очень старается сохранить в себе веру в лучшее и те маленькие крупицы тепла, что дарит ему чонгук ежесекундно. тот же, на уровне шестого чувства подмечая настроение омеги, тычется носом в мягкую щеку, привлекает внимание и, дождавшись, пока тэхен раскроет свои кристальные глаза, шепчет о том, чтобы не волновался. ну в самом деле. он что, не верит, что чон чонгук не может не победить ради него! как вообще, а? — эй, — чонгук чмокает сморщившийся аккуратный носик, — я победю, чего ты так боишься? — пальцами одной руки пробегается по чужой ладони, позже захватывает ее в плен и сжимает оберегающе. тэхен на то только головой мотает, ластится ближе и вытягивает свои руки из-под одеяла, чтобы схватиться за мощную шею, приподняться и прижаться к сладким чонгуковым губам в нуждающемся поцелуе. чонгук отвечает на него с нежностью, все еще сжимает-разжимает своей ладонью чужую, подает сигналы из реальности, так сказать, но отстраняется первым, утыкаясь своим лбом в чужой и упрямо глядя в беспокойные глаза напротив, произносит ещё. — тэ, все будет хорошо, ладно? молчание становится его ответом, а сам тэхен также уперто смотрит на альфу над собой и не контролирует то, как стеклянеют его зрачки, выдавая с потрохами. чонгук ласково гладит тонкое запястье, буквально умоляя глазами, и тэхен поддается ему, перехватывает мускус умиротворения и, прикусывая губу, хрипит: — ладно. чонгук выдыхает и припадает к раскрывшимся в готовности губам тэхена, целует целомудренно и легко. а потом отстраняется, треплет надувшуюся щеку и встает. — пора собираться, соня, миловаться будем после моего триумфа! — он даже хлопает в ладоши, всеми силами стараясь оживить и себя и омегу рядом. тэхен бурчит что-то о том, что „ну нееет, не хочу никуда“; чонгук шлепает его по торчащей голой ляжке. в конце концов, тэхен выбирается и одевается, воруя толстовку у чонгука, конечно, принимает из его рук сладкий банан, который они съедают вместе несколько позже, и выходит из чужого дома, крепко держа за руку того, кого никогда в жизни потерять не хочет. тэхен клянется, что не допустит того, чтобы чонгук пострадал. никогда. и пока он медленно топает по тротуару плечом плечу с чонгуком, тэхен думает, что ему чертовски страшно расцепить свои пальцы с чужими, что он физически не может сделать это, что без терпкого запаха и крепкого мужественного тела чонгука рядом ему совсем неспокойно становится и что тэхен, мать его, не готов, просто не готов расставаться с чонгуком ни в коем случае. чонгук чувствует его, понимает. и потому тормозит неожиданно, поворачивается на тэхена и разворачивает его самого на себя, не разрывает их сплетенные ладони, только свободной рукой обхватывает тонкую талию и сжимает — убеждает в своем местонахождении на расстоянии, измеряющемся в сантиметрах. убеждает в том, что сильный чонгук рядом с сильным тэхеном. убеждает в том, что они сегодня вместе всех-всех победят. убеждает в том, что навсегда это все, навсегда вместе, навсегданавсегданавсегда. и тэхен верит ему. верит безропотно, безумно и всецело. сжимает свои хрупкие пальцы на пальцах чонгука, смотрит долго, наивно и любяще, в самую его глубину сквозь глазные яблоки и чуть распахивает рот в желании что-то сказать. захлопывает его обратно. чонгук ласкает тэхеново лицо глазами и надежно сжимающимися на талии и ладони фалангами, кивает, мотивируя немую рыбку тэ вновь раскрыть губы и, наконец, проговорить это что-то вслух. — давай сбежим? — тихо вылетает сквозь пухлые губы. черные вихры спадают на высокий лоб и немного вбок, когда чонгук наклоняет голову и слабо улыбается. — с милым рай в шалаше — это правда, малыш, я знаю, но разве ты хочешь жить, вечно бегая от прошлого? тэхеновы щеки наливаются алым, губы сжимаются, а глаза блестят то ли от страха, то ли от будоражащих картинок в сознании, представляющим их совместное будущее в том самом шалаше. на вопрос чонгука, тэхен может только качнуть головой в отрицании и отвести сконфуженный взгляд. подбородка касаются шершавые подушечки; тэхен жмурится от прикосновений чонгука, но через мгновение уже вынужденно направляет на него свои миндальные радужки. — смотри только на меня, тэхен, — чонгук говорит властно, и тэхен просто не может ему не подчиниться. это выше его сил. — смотри, как я побеждаю ради тебя. ради нас. чонгук неуловимо царапает короткими ногтями тазовые косточки тэхена сквозь одежду и отрывает руку от его тела, поворачивается корпусом в сторону их дальнейшего следования, а тэхен медленно выдувает воздух из легких, моргает часто и, сильнее сдавливая чужую ладонь своей, шагает за чоном. верит, не задумываясь. верит, не дыша. верит, не оглядываясь. верит чонгуку всем своим большим, кровоточащим от нехороших предчувствий сердцем. когда же приходит время расцеплять крепко-накрепко переплетенные ладони, тэхен теряется. он отпускает чонгука — будто насильно отдирает родную плоть. и, кажется, прощается с атмосферой, потому что чонгук отходит — ноги перестают держать, дыхание сбивается, сознание махает платочком. все, просто все отключается внутри, и только чувства, истинные, взаимные, общие, пульсируют и перекрывают собой все остальное. тэхен не видит чонгука, пока тот готовится, но ощущает каждой клеточкой своего тела. и оттого лишь страшнее. кто-то легло похлопывает по плечу, и тэхен медленно разворачивается, натыкаясь на обеспокоенное выражение лица друга. чимин сжимает его кисть успокаивающе, прислоняется ближе и обнимает так, как может только он. тэхен благодарен вселенной за своего ангела-хранителя. чимин ничего не говорит. стоит рядом, мерно фильтрует ноздрями воздух и обволакивает все дрожащее тэхеново существо своим теплом. тэхен не может позволить себе заплакать, он держится и смотрит только вперед, выискивая глазами в стремительно копившейся толпе одного единственного человека. но чонгука не видно. тэхен прижимается ближе к чимину, гладит его маленькие ладошки на своих плечах и скрещенных руках, ищет в касаниях необходимые для поддержания работы организма вещества и находит лишь несколько. дело в чонгуке, — понимает он так же отчетливо и ясно, как то, что солнце светит днем, а луна — ночью. после принятия тэхеном их связи, тело его брыкается и желает лишь того же принятия чонгуком, нахождения рядом чонгука, обладания чонгуком. короче, весь тэхен требует всего чонгука. и это непреложная истина. тэхен косится на подошедшего к нему и чимину юнги, который легко треплет волосы на тэхеновой макушке и чмокает чимина в щеку в качестве приветствия. юнги также не произносит ничего вслух, поддерживает своим твердым плечом рядом и понимающим взглядом, направляющим чуть погодя в ту сторону, из которой материализовался. тэхен обращает свое внимание туда, куда ему немо указывают, и замечает немигающе глядящего на него чонгука. холод пробегается по медовой коже, и тэхен неосознанно вжимается в тело лучшего друга, кутаясь в согревающие объятия, и кидает такой же горький взгляд в ответ на молнии из черных точек. чонгук ловит каждую пущенную в него стрелу с каким-то странным удовлетворением, передергивает плечами, когда слышит свое имя, и обрывает зрительный контакт только в момент первого шага на площадку. бьются они с джинхо на центральной, в кругу толпы, сошедшейся на громкий слух о битве двух всем известных самцов и включающей в себя также случайных прохожих. официальные поединки — это своеобразное нечто, на самом деле. вот вроде все со свидетелями, по правилам, по честноку, да, а в итоге никаких правил, запретов и пауз, бойня на смерть, если не одумается ни один. и это нормально. в груди тэхена все внутренности переворачиваются от одного осознания, что, черт возьми, порой все люди на этой земле такие звери; что драконье „я“ порой заглатывает все человеческое, и вся личность превращается в одинокого голодного зверя, которого не укротить, только сломать. уничтожить. тэхену правда страшно за чонгука. потому что ну, вдруг, этот джинхо реальный псих, животное какое-нибудь, и что с ним тогда делать? его трясет так, будто маленькие разряды тока проходят сквозь тело каждую гребаную секунду, и чтобы хоть как-то отвлечься, тэхен оглядывается по сторонам. толпа. большая, глупая. толпа. джинхо трепло то ещё, слишком загордившееся и безмозглое, — выносит свой вердикт тэхен. в кучках людей он успевает заметить знакомых из школы, чьих-то родителей, случайных незнакомцев и... бабушку? тэхен шокированно глядит вперед, натыкаясь на такой прямой и откровенный старческий взгляд. хальмони слабо улыбается, кивает и чуть щурит уголки и без того сморщенных век. она предвещает: и это, на самом деле, самая тяжелая ноша, пронесенная ею с покорностью и надеждой на собственных плечах через многие года. тэхен не может улыбнуться в ответ, только завороженно проследить за выпавшими из глазниц искрами и ещё больше взбеситься от осознания своего чертового бессилия. да кто он такой, чтобы просто смотреть на то, как его любимый колошматиться с придурком джинхо на законных условиях (равно: без условий)?! ким тэхен отказывается бездействовать. но чимин чувствует его бунтарский дух, держит в кольце рук и гладит, не поддаваясь на брыкания. — тише-тише, тэ, все будет в порядке... мозг закорачивает окончательно, конечности покидают силы, и тэхен обмякает внезапно, когда вызвавшийся отратовать начало боя произносит имя чон чонгука. тэхен наблюдает стеклянными глазами за тем, как черный туман, без проблесков, омывает тело его истинного в центре площади и уже огромный могучий дракон переступает с лапы на лапу под восхищенные вдохи-выдохи. тэхен же закупоривается, словно пробка, и не издает ни шороха. джинхо гордо вышагивает навстречу врагу, мажет насмешливыми глазами по безымянным вокруг и перевоплощается также впечатляюще в рептилию грязно-синего цвета. в тот момент, когда дым застилает его практически полностью, он видит отца, безэмоционально смотрящего сие детское шоу. джинхо злится и трансформируется уже закаленным, местами тлеющим, углем. для тэхена начало становится концом. с того момента, как зубы чонгука вонзаются в плоть джинхо, а тот когтями царапает чернильную чешую взаимно, тэхен воспринимает все словно сквозь полотно. алого цвета. в глазах заплывает абсолютно все, но картинка стоит чересчур четкая. только пламя языками царапается и окрашивает все глазное яблоко тэхена в бардо. чимин наблюдает за сцепившимися драконами с нешуточным волнением, на тэхена смотрит — с ужасом. юнги сжимает пальцами локоть пака, давая понять, что здесь и, если что, прикроет всегда и везде. чимину легче не становится. тэхену тоже. чонгук воет, когда чужие толстые когти разрывают кожу поперек груди, и кусает загривок синего. их страшные рыки эхом отражаются от домов, окружающих площадь. скулеж джинхо напоминает о реальности и о черноте его крови, которая хлещет из открытых порезов на лапах. чонгук клацает зубами у самых его рогов и цапает когтями острую морду. ярость застилает не только глаза, но и разум, и джинхо орет страшно, выдыхая грязный смог в лицо противника; чонгук теряется в пространстве. джинхо пользуется этим и кусает длинную шею, глубоко вонзает клыки в гладкую кожу и буквально ликует, глотая брызнувшую в глотку кровь. чонгук задыхается и отпрянывает назад. тогда тэхену становится совсем страшно. черная змея будто в лихорадке трясется, скребется лапами о камень, смешанный с землей. вязкая жидкость заливает щели под ногами. но джинхо только отфыркивается, а чонгук мотает головой и набрасывается сверху на загордившегося с раскрытыми крыльями и выставленными вперед пятернями. шесть продольных полос красуется на раскрытой груди синего дракона. у тэхена кружится голова, очевидно, потому что чонгук еле дышит, покачивается, но упрямо рычит на повалившегося на спину джинхо. его хвост рисует резкие очерки в воздухе — слышится лишь этот свист, разрывающий вакуум. тэхен неотрывно смотрит на то, как тяжело вздымается грудь его чонгука, ощущает его боль физически и оттого становится только злее. чонгук же на секунду проворачивает морду в его сторону, и его рога слабо вибрируют от напряжения и облегчения, когда он видит, что с омегой внешне все хорошо. усы улавливают копошение, и чонгук почти возвращает корпус в обратном направлении, как на него налетает сам тэхен, на ходу перекидывающийся в белоснежного дракона. единственное, что замечает чонгук через мгновение, это обезумевшие глаза джинхо за вздыбленной спиной тэхена, который прижимается грудью к груди чонгука и бесконтрольно валится вперед. любой шум превращается в ничто, когда чонгук видит закатившиеся миндальные зрачки напротив и чувствует под по инерции обнимающими врезавшуюся в него тушу лапами горячую жидкость. чонгук чуть приподнимает лапы так, чтобы можно было их рассмотреть, — на черной коже блестят алые сгустки. джинхо отшатывается от скрюченных драконов, чонгук же валится с тэхеном в противоположную сторону. все, что пульсирует в его мозгу, это: из спины тэхена брызжет кровь, из спины тэхена... чонгук обращает все свое внимание на вдавившегося в него дракона, боится коснуться и не дышит вообще. тэхен же демонстрирует ему кончики клыков, медленно прикрывая и открывая тонкие веки. на драконьем он шепчет, едва заставляя звуковые волны колебать пространство вокруг: — я люблю тебя, чонгук. и чонгук больше ничего не слышит, не видит и не чувствует. он действует на инстинктах: аккуратно опускает слабо подрагивающее в лапах тело тэхена на землю и рушится всем весом на того, кто только что посмел тронуть его. его! тэхена. джинхо не успевает среагировать, как грузный альфа пригвождает его самого к той же твердой горизонтали, из горла не выходит даже короткий вскрик. чонгук разъярен. острые когти кромсают морские чешуйки, клыки вонзаются в мышцы, рога распарывают жилы. чонгук не контролирует себя, не чувствует. только кусает, режет и воет, дотягивается везде и буквально разрывает жалкое мясо. джинхо падает, не двигается совсем, чонгук же стоит над ним и громко дышит. а потом резко разворачивается и летит к тэхену, который лишь слабо подрагивает и смотрит из-под почти полностью прикрытых век на склонившегося над ним дракона. чонгук не думает — чонгук делает. он кусает запястье тэхена и позволяет крови хлынуть из открытых дыр, через долю секунды кусает также свое и прижимает их лапы к друг другу так сильно, как может. днк смешиваются. его беспокойные черные жемчужины смотрят только на еле вздымающую замаранную грудь тэхена, но неожиданно что-то внутри заставляет ядовитые шипы спины выдвинуться, и чонгук знает, не поворачивая головы, что навалившееся сверху тело джинхо сейчас расщепляется на глазах у сотни людей. все, что волнует чонгука на самом деле, сосредоточено сейчас только в его руках и двух пылающих монохромным светом шарах у сцепленных в крепкий узел лап двух рептилий. шары мигают совсем рядом с кровотащими запястьями, сливаются в один пестрящий ком и проникают в само нутро. последнее, что помнит чонгук, это ток, разошедшийся по венам от конца их с тэхеном склееных животных ладоней. когда же он разлепляет свои уже очевидно человеческие веки вновь, то видит, как протирает свои глазки тэхен совсем рядом. чонгук не верит абсолютно и также верит безоговорочно в происходящее в эту самую секунду. тэхен дрыгает пальцами руки, и они оба неожиданно понимают, что держатся друг за друга, как за то самое последнее и самое ценное, что вообще в жизни каждого существует. и не ошибаются ведь. одновременно в сцепленных запястьях начинает пульсировать и колоть, и две пары глаз медленно спускаются вниз, к ладоням, чтобы рассмотреть выжженные судьбой метки в виде белой и черной капель, вместе составляющих инь-ян. тэхен задерживает дыхание от увиденного, силится не заплакать и не закричать, а когда поднимает свои большие и полные слез глаза на чонгука, находит в его впадинах столько же любви и счастья, сколько думает, мигает сейчас в его собственных. тэхен расправляет на лице ту самую, особенную и самую чистую из всех существующих во вселенной, квадратную улыбку, и чонгук улыбается в ответ также лучисто и по-кроличьи. неожиданно поднимается рокот, и тэхен вспоминает, где находится, резко оглядываясь на гудящую толпу. чонгук делает шаг к нему и теперь подпирает своим плечом тэхеново, улыбается ликующему народу и снова ласково обращается лицом на тэхена. тот же выглядывает в гремящей массе силуэт статного мужчины, удаляющегося прочь, и не успевает понять, как натыкается на пронзительный и теплый взгляд бабушки. в ее глазах пляшут тающие снежинки, и тэхен удивлен не меньше, чем счастлив, отправляет женщине улыбку и тут же принимает такую же в ответ. миндальные радужки сталкиваются с каштановыми, и тэхен все-таки позволяет себе пискнуть и отсалютировать соулмейту искренним квадратиком из уст; чимин же кричит восторженно, подпрыгивает и качает в воздухе их с юнги сцепленные в замок ладони. тэхен улыбается и хену, который делает тоже, показательно серьезно кивая на лучшего тэхенового друга под своим боком и своего лучшего друга рядом с омегой. тэхен хихикает и переводит свои блестящие глаза на чонгука, лицо которого оказывается за секунду до обращенным к его же бабушке. госпожа ким улыбается альфе и вскидывает вверх подбородок — она гордится этими мальчиками. разряды тепла, перекатывающиеся по их прижатым к друг другу запястьям, делают тэхена слабым, и чонгук подхватывает его за талию, надежно удерживает рядом с собой и наклоняется, чтобы наконец поцеловать свое самое большое сокровище и прочитать сквозь ответное касание губ такую же полную палитру чувств. толпа вокруг разражается новыми криками, топотом и аплодисментами. если вы спросите у тэхена, как он оказался прижатым к входной двери чонгукового дома и когда, он вам не ответит. просто потому что сам не знает, как получилось так, что сейчас чонгук, живой, без единой царапины, только с новой меткой на запястье, целует его прямо на собственном пороге. тэхен захлебывается от ощущений, когда вновь оказывается в доме чонов, потому что, черт возьми, здесь витает такая особенная домашняя атмосфера, что плакать хочется. не сейчас правда. сейчас хочется только смеяться от счастья и прижимать чонгука к себе как можно ближе. руками тэхен окольцовывают мощную шею чонгука, животом притирается к чужому и под зажмуренными веками обнаруживает звездопад. чонгук сжимает тонкую талию большими ладонями, потирает голую кожу, уже забравшись под свою же толстовку на тэхене. тэхен мычит сквозь поцелуй и отстраняется, чтобы вдохнуть и отчего-то смутиться. буквально час назад, ну, может, несколько больше, чонгук дрался с джинхо, которого нет, и... о боже, совсем недавно они оба будто переродились, а тэхен правда-правда не может думать об этом так серьезно, как следовало бы. потому что в его мозгу только чонгукчонгукчонгук и абсолютно ничерта сверху. он подставляет под потянувшиеся к лицу губы щеку и отвечает на недоуменный взгляд своим, насколько возможно сейчас глубоким и осмысленным. чонгук мотает головой и, щекоча смоляными кудрями лицо тэхена, принимается одаривать его легкими порхающими поцелуями. тэхен же бьет его руки на своей талии и ловит скулой недовольное фырчанье. — что не так? — в перерывах между продолжающимися поцелуями раздается хриплый чонгуков шепот. прерывистое дыхание служит ему ответом. длинные омежьи пальцы цепляются за тянущиеся к желанному телу фаланги — тэхен берет ладони чонгука в свои и, отталкиваясь от стены, направляет их совместное движение в сторону лестницы. чонгук переплетает их пальцы и молча следует за тэхеном, слегка пружиня на ступеньках от перетянутых струн напряжения. альфа несколько взвинчен с самого пробуждения, если вдруг незаметно, да. а тут ещё и любимый желанный омега рядом. который чуть не умер. и который не дает. тэхен же весь подгружается. а как чонгук? а что чонгук? а где чонгук? тэхен беспокоится серьезно, когда осознает, что, возможно, после всего произошедшего на чонгуке что-то отпечаталось, и это что-то нужно обязательно проверить. поэтому он и ведет чонгука в его же комнату. тэхену для успокоения нужно убедиться в том, что с чонгуком все хорошо. вот прям хорошо. а-то за всей этой счастливой суматохой после поединка тэхен так и не успел в этом удостовериться. широкая кровать мелькает перед глазами, словно маяк, и тэхен останавливается только тогда, когда его колени сталкиваются с высоким матрацом. тэхен неловко залезает на него с ногами и тянет чонгука за собой, усаживает рядом и начинает путешествовать взглядом по всему чужому телу, не замечая попутно действующие две черные точки. они оглядывают друг друга медленно и нелепо, будто встречаются в первый раз, стремятся вычленить из зрительного анализа какие-то повреждения, и в то же время запомнить каждую родинку, веснушку и волос. тэхен сканирует чонгука; чонгук сканирует тэхена. вместо слов, неожиданно не идущих на язык, тэхену в голову ударяет одна идея, ведь если не говорить, а трогать, то чонгук поймет. поймет же? поймет. тогда тэхен просто поднимает свои наивные, сверкающие огромной и искренней любовью глаза на чонгука и наощупь находит его руку своей, прижимает чужое татуированное запястье к своему такому же и задерживает дыхание, когда чонгук, доселе неотрывно смотревший в его огромные миндалины, медленно опускает глаза вниз и лицезреет их черно-белые половинки одного кружка. чонгук не издает ни звука. завороженно наблюдает сначала за переплетением вен на их контрастных, приставленных друг к другу, кистях, а потом также неспешно поднимается глазами к чужим и столбенеет. тэхен, очевидно, нервничает, и потому высовывает кончик языка, прикусывает его, а после — губу, и не моргает. в чонгуке все буквально умирает. за что тэхен такой милый невинный ангел и горячий жестокий дьявол одновременно, за что? где чонгук так согрешил-то? и прежде, чем чонгук начинает бороться с собой и спорить, до его уха доносится тихое, со стороны смущенного тэхена: — так мы?.. тэхен не знает, почему говорит вслух, оно просто выходит. но чонгук понимает его полностью и готов ответить тут же, подаваясь вперед и обхватывая ладонями порозовевшее лицо омеги. — да, малыш, — чонгук мягко поглаживает большими пальцами скулы, — мы истинные, и если тебя не пугает перспектива провести со мной ближайшую вечность... — тэхен прерывает его. он мотает головой из стороны в сторону так энергично, как могут позволить ему чужие ладони, обнимающие его лицо, и заполошно, но уверенно выдыхает: — я люблю тебя, и я хочу провести все отведенное мне время рядом с тобой, чонгук, я люблю тебя... — они оба подтягиваются вперед, сталкиваясь губами, и тэхен накрывает своими ладонями чужие на своих щеках, когда чонгук сбивчиво, наблюдая ниточку слюны, протянувшуюся между их ртами, шепчет: — я люблю тебя тоже. тэхен разрешает себе отпустить все в тот момент, когда слова чонгука оседают на подкорке, хихикает в поцелуй и притягивает альфу к себе, растворяясь в нежности в квадрате из бесконечности и доверяясь чонгуку до конца. дракон внутри чонгука изнывается, ликует и пламенеет, он не тушит в теле более пожар, позволяет подкинуть дров, только аккуратно укладывает тэхена на спину и целуетцелуетцелует. тэхен хнычет от недостаточных касаний сквозь одежду, задирает толстовку чонгука и лепечет в губы что-то вроде „сними, пожалуйста, сними“, а чонгук просто не может отказать ему. целует, в промежутках стягивая со своего тела тряпки. и тэхен почти плачет, когда касается рельефного пресса и чувствует пульсацию мышц под подушечками. чонгук же трепетно оглаживает тело омеги под собой, часто потягивает носом его усилившийся запах, к которому у чонгука уже развилась зависимость. он наклоняется к дрожащему кадыку и зацеловывает медовую кожу, а тэхен поджимает пальцы на ногах и запрокидывает голову назад, потому что все, что творится сейчас, для него слишком „слишком“. острые ключицы выглядывают из-под съехавшего вниз ворота, и чонгука клинит на желании облизать, покусать и заклеймить эти хрупкие кости. и он не отказывает себе в удовольствии: захватывает подол толстовки и сдирает ее с тэхена так быстро, что сам не успевает сообразить, как уже прижимается губами к торчащим ключицам и подсовывает ладони под прогнувшуюся дугой спину. тэхена подбрасывает на кровати от резких разрядов, рождающихся в тех местах, где чонгук его кусает. и, святое дерьмо, как потрясающе тэхен чувствует себя в чужих руках, подрагивая и теряясь в реальности от возбуждения. чонгук невзначай трется пахом о бедро тэхена, оставляет засосы по всему до него чистейшему полотну — телу тэхена — и чонгук ощущает себя первооткрывателем, ступившим на новые, ещё никем не изведанные до него, земли. черт возьми, он взволнован и взбудоражен мечущимся тэхеном в своих руках. черт возьми. губы пылают от прикосновений к совсем невинной и до невыносимого чувствительной коже тэхена. чонгук сходит с ума от того, как тяжело вздымается грудь омеги и как втягивается мягкий животик, стоит чонгуку едва полоснуть губами под пупком. он поднимает глаза на лицо тэхена, мягко целует кожу внизу его живота и сталкивается с зажмуренными веками, приоткрытыми в стоне алыми устами и подрагивающим кончиком курносого носа. чонгук издает рык и припадает к выпирающим тазовым косточкам, сдвигая джинсы ниже. тэхен мычит, закусывает фалангу указательного пальца и ерзает. чонгук же расстегивает ширинку с пуговицей и тянет грубую ткань прочь, обнажая стройные ноги. он облизывается, наблюдая то, как дергается член тэхена в боксерах, но хмурится, обращая внимание на надувшееся лицо омеги, затыкающего себе рот. о боже, так не пойдет. — хей, — чонгук треплет тэхенову коленку и ласково трется носом о внутреннюю сторону бедра, снова впитывает сладкий запах. — я хочу слышать тебя, малыш, — горячее дыхание щекочет чувствительную кожу, — хочу слышать, как тебе хорошо со мной. — чонгук оставляет засос на мягкой ляжке прежде, чем подтянуться и уткнуться в подрагивающий живот. — не сдерживайся. и тэхен размыкает челюсти, выпуская наружу бархатный, сладко гудящий стон. чонгук позволяет себе прикусить кожу ещё раз и зализать наливающееся пятно. тэхен плавится от мягких поглаживаний чонгука, хнычет и течет. из его рта вырываются дрожащие низкие ноты, когда чонгук мажет пальцами по пульсирующему колечку мышц через ткань. — хорошо, малыш? — чонгук снимает с тэхена последний элемент гардероба и завороженно смотрит на то, как мурашки покрывают все растопленное под ним тело. чонгук царапает короткими ногтями мокрый вход и участливо разглядывает лицо тэхена, упершись подбородком в его живот. тэхен хнычет, извивается на подушках, но произносит, хотя пальцы на ногах поджимаются до хруста и макушка вдавливается в пух. — хорошо, чонгуки, х-хорошооо, — тональность ломается на пару октав, стоит чонгуку поддразнить тэхена одним едва прошедшим между мягкими стенками пальцем. чонгук не может налюбоваться таким тэхеном: пот скатывается по его вискам, светлая челка липнет ко лбу, над переносицей мелькает маленькая и до жути милая складка. он не спрашивает, задирает ляжку тэхена и покусывает бархатную кожу, одновременно вводит в тэхена одну фалангу. тэхен думает о том, как невозможно потрясающе чувствовать в реальности то, о чем фантазировать только и решался. чонгуков палец внутри не причиняет боли, и тэхен может лишь скулить, наслаждаясь малым и желая большего. — ещё, чонгуки, ты можешь добавить ещё один. тэхен говорит сбивчиво и выгибается в пояснице, когда чонгук выполняет его просьбу, двигая внутри уже двумя пальцами и сосредоточенно следя за его метаниями. оторваться от медовой кожи тэхена — выше его сил, и потому на некогда чистых бедрах уже расцветают многочисленные красные пятнышки. чонгук горделиво оглядывает их, не забывая растягивать тэхена на манер ножниц и упиваться ароматом течной омеги, истинной омеги, который будто полностью заменяет собой кислород в легких. под веками тэхена все кружится, словно в калейдоскопе, и пространство со временем совсем исчезают для него. тэхен так долго ждал чонгука, так долго боялся этого, что сейчас хочет всего и как можно скорее. лучше умереть под чонгуком, чем как-либо ещё. сейчас. тэхен не может больше терпеть. нашаривает руками кудри чонгука, ластящегося к его коже между тэхеновых ног, и несильно оттягивает смоляные вихры. чонгук обращает на него свое внимание, и тэхен на секунду забывает о том, чего хочет, потому что чон, мать его, чонгук смотрит на него этими своими беспросветно черными глазищами и не перестает двигать пальцами в нем. дерьмо. чонгук молчит, поднимается корпусом на один уровень с тэхеном, наклоняется и цепляет зубами сосок, не отрывая глаз от тэхеновых. и тот захлебывается в стоне. незаметно для тэхена чонгук вводит в него ещё один палец, уже тремя бережно оглаживая сжимающиеся стенки. тэхен путается ладонями в длинных темных прядях и подставляется под теплые губы. он сам неожиданно начинает двигаться навстречу чужой руке. — пожалуйста, — как в бреду шепчет, — пожалуйста. — чего ты хочешь, малыш? — чонгук толкается пальцами сильнее и в какой-то момент задевает простату тэхена и буквально впивается губами в подскочившее вверх солнечное сплетение. — пожалуйста, — повторяет тэхен и сжимает пальцами плечи чонгука. тот же трется носом об обнаженную грудь и пускает крохотные линеечки тока по собственным и чужим венам. — да, тэхен, все, что угодно для тебя, скажи, чего ты хочешь, — чонгуку жизненно необходимо слышать тэхена, угождать ему, чонгук сделает для тэхена все. а у тэхена сердце с левого боку пищит и колыпается, почти подрывает сосуды, и руки трясутся, когда он опускает их на твердые бицепсы и сжимает перекатывающиеся под вспревшей кожей мышцы. пальцы чонгука дергаются и задевают тэхенов комок нервов снова. из миндальных глаз сыплются звезды вперемешку со слезами, и чонгук нависает сверху тут же и слизывает соленые капельки. — возьми меня, трахни меня, чонгук, — тэхен глотает встрявший в горле ком, сотрясаясь от беззвучный рыданий. его пальцы расцепляются на руках чонгука, и никто из них не замечает отпечатавшиеся полумесяцы от ногтей на упругой коже. чонгук не чувствуют боли рядом с тэхеном. беспокоится только о том, чтобы его малышу было хорошо. — конечно, все для тебя, тэхен, все, — шепот его, ответный, сбивчивый такой же. чонгук спешно сдергивает с себя джинсы вместе с бельем и накрывает тело тэхена своим вновь. тот хнычет, разбрасывая безвольные руки по подушкам, и чонгук самостоятельно набрасывает чужие ноги за свою поясницу и медленно толкается в растянутую дырочку. когда чонгук входит в тэхена полностью, они оба выдыхают от облегчения и возбуждения одновременно: два голоса сливаются в единый полурык-полустон. тэхен откидывает голову назад, обнажая шею, и чонгук не упускает возможность собрать языком пот с пульсирующих жил. он делает ещё толчок, покидая тело тэхена почти полностью и тут же двигая бедрами в обратную сторону. в тэхене тепло и узко до истеричного, и внутренний дракон чонгука буквально полыхает от наслаждения, потому что, черт возьми, дорвался. чонгук теряет голову окончательно тогда, когда тэхен распахивает губы в очередном стоне и сам насаживается на его член. до этого чонгук намеревается набирать темп медленно, но тэхен скрещивает лодыжки и упирается пятками в копчик, практически вдавливая чонгука в себя, и чонгук физически не способен больше сдерживаться. он оставляет на щеке тэхена смазанный поцелуй, приподнимается на руках по бокам от взъерошенной блондинистой шевелюры и начинает трахать тэхена так сильно, что сперва выбивает из тела омеги весь дух. тэхен просто открывает и закрывает рот, закатывая глаза, и тянется бедрами навстречу толчкам. чонгук ещё немного и груб, но так внимателен по отношению к тэхену, что даже неистово вонзаясь в его разнеженное тело, заботливо следит за тем, чтобы тэхену было комфортно. его член растягивает тэхена под себя так идеально, так правильно, и тэхен плачет от того, как точно чонгук попадает по простате каждый раз, когда толкается в него. — я люблю тебя, — чонгук хрипит и дергает тэхена на себя, усаживая на колени, меняет угол проникновения, — блять, тэхен, как же я люблю тебя, — его пальцы проходятся по острым позвонкам, а член толкается особенно глубоко и сильно, подбрасывая тэхена, седлавшего его, буквально до края небес. — я люблю тебя, — признается с каждым новым движением бедер вверх. и тэхен рыдает от того, что всего сейчас слишком много: чонгук трахает его так, будто этим живет, чонгук любит его так, будто тэхен самое большое сокровище во вселенной, и тэхен.. тэхен тоже любит чонгука так, как не любит никто никогда и никого. он клянется. чонгук опускает ладони на задницу тэхена, обхватывая широкими пятернями упругие половинки и мимолетно проходится пальцем по расщелине, нанизывая тэхена на себя. он рычит в чужое плечо, разгораясь ещё сильнее от того, как звонко шлепается их кожа и как хлюпает смазка, вытекающая из тэхена. чонгук не видит грани между сном и реальностью, забывается в вихре ощущений. тэхен стонет ему в ухо и едва лижет раковину языком, снова откидывается назад, опираясь ладонями о грудь альфы. ему кажется, что ещё чуть-чуть, и он просто умрет. тэхен заходится всхлипами и беспорядочными стонами, прыгает на члене и сильно сжимает его в себе, готовый вот-вот взорваться. — гуки, я... — чонгук подкидывает его и опускает, затыкает поцелуем и, отстраняясь, хрипит. — ты можешь кончить, малыш, давай, сделай это для меня, — он толкается особенно глубоко и позволяет заднице тэхена опуститься на его колени до упора. и тэхен кончает, сотрясаясь в заботливых руках от безумной эйфории, охватившей все его существо. громкий стон эхом отражается от стен, и чонгук утробно рычит, наблюдая заливающую их прижатые животы сперму и делая ещё несколько медленных, но чувственных движений, — тэхен подрагивает и глотает воздух так яростно, будто рыба на берегу пытается спастись. чонгук вгрызается в шею тэхена, которая, кажется, создана для того, чтобы чонгук ее целовал, кусал и лизал, оставляет на ней обжигающий след от острых клыков и изливается глубоко в тэхена. они оба закатывают глаза от переизбытка всего и сразу. спустя недолгие минуты чонгук все же выходит из тэхена со смущающим хлюпом, но у того просто не оказывается сил на то, чтобы как-то отреагировать на это действие, он только тихо мычит и тянет слабые руки к удаляющемуся теплу. чонгук смеется с этого слепого котенка, распластавшегося на его кровати, и отходит за полотенцем, чтобы вернуться и очистить их, таких грязных, хотя бы немного (и хотя бы временно). когда мокрое полотенце проходится по телу, тэхен правда мурлычет от заботы и ласки, которую все ещё так не привык (и уже так привязался к этому факту) получать от чонгука. тот снова хихикает, аккуратно стирая белые пятна с любимой кожи. чонгук также быстро очищает от спермы себя и откидывает ненужную тряпку в какой-то угол. тэхен детско хнычет, не разлепляя глаз, тянет руки к чонгуку и заставляет его упасть на простыни рядом с собой, тут же обвивая его всеми конечностями. чонгук думает, что он — дерево, а тэхен — самая настоящая коала. и улыбается сам себе, запускает пальцы в волосы тэхена и ласково массирует кожу его головы. тэхен ластится ближе. — мой самый главный приз, — слетает с чонгуковых губ, и он чувствует себя абсолютно счастливым, когда поворачивает голову и сталкивается с влюбленно смотрящими на него глазами тэхена в ответ. и тэхен мысленно с ним соглашается. потому что сейчас, черт возьми, он понимает, что является самым счастливым человеком на всем свете, который любим и любит. и который нашел дом. чонгук чмокает его в макушку, пяткой умудряясь натянуть на их сплетенные тела одеяло, и прикрывает глаза. а тэхен ломает губы в квадратной улыбке, укладывает голову на мерно вздымающуюся грудь своего, и только своего, чон чонгука, и замечает блеснувшие в воздухе, тут же слипшиеся в один монохромные шары, впечатывающиеся в небо в форме нового созвездия. и имя ему: инь-ян. инь-ян ким тэхена и чон чонгука.