Сладости

      Хэйтем Кенуэй ненавидит запах сладостей.       Джон Питкерн пахнет ими.       Шоколад. Леденцы. Карамель.       Хэйтем опустился на колени, осторожно обхватил трепещущие плечи Питкерна — неловко прижал к себе.       Кенуэй хмурится, когда слышит тихий хруст глазури, но ничего не говорит.       Мармелад. Зефир. Пастила.       Джон скулит, тянется к карману.       Испачканные цветной глазурью пальцы застывают, коснувшись конфет.       Он боится, знает, что это неправильно, но руки предательски тянутся к сладкому — Питкерн заедает свои проблемы.       Тихо, шурша обертками, стыдливо прячась под стол.       Цукаты. Суфле. Мусс.       Отстранившись Джон поднимает глаза — страх, взгляд Хэйтема отстраненный, сложночитаемый, как и его лицо.       Зол? Ненавидит? Жалеет о том, что связал свою жизнь со слабым существом, неспособным вовремя остановиться, взять себя в руки — он имел полное право бросить его, выставить за дверь.       — Прости, — Питкерн сжимает шуршащий фантик, звук успокаивает — в конце концов, если Кенуэй оставит его, он продолжит, утонет в обжорстве — сдастся без боя.       Джон тянется трепетно лижет чужие губы.       Ему отвечают.       Вафли. Пряники. Пирог с вишней.       Хэйтем запускает пальцы в тронутые ранней сединой волосы Питкерна, гладит.       Это его вина — частично или полностью, не имеет значения       Заметил — поздно.       — Всё будет хорошо, — собственный голос кажется неестественным, слова дают надежду, но они ничего не исправят: Джордж не перестанет вызывать у себя рвоту; сладости не покинут его карманы; ничто не решается по щелчку пальцев, — Завтра всё будет хорошо, однажды, — когда наступит следующий день, он поможет ему.       Найдет врача.       Лучшего психотерапевта.       Но сейчас — только утешающий шепот.       Всё будет хорошо.       Завтра наступит новый день.       Питкерн закашлял.