***
Полагаю, вам интересно, какого х… в смысле, что, во имя Мерлина, происходит, верно? Ну, во-первых, вам нужно знать, что я аврор. Да, знаю — Драко Малфой, Слизеринский принц, предатель Хогвартса, самый молодой Пожиратель смерти среди приспешников Волдеморта, теперь борется за правду, справедливость и все в таком духе. Кто бы мог подумать? Сначала я отказался, потому что, несмотря на войну и последовавшую за ней расплату, жизнь моя была довольно непыльной — за счет плодов труда моих предков, — но слова Панси, когда я зачитал письмо Министерства, заставили меня передумать. Правда в том, что после войны Волшебный мир стал недружелюбен к большинству чистокровных семей, и Панси заставила меня осознать, что свой человек внутри системы может принести немного пользы. Понимаете, не то чтобы я никогда не выполнял свой долг. Просто… ну, проявлял немного благоразумия. Во-вторых, вам нужно знать, что кое-какой темный артефакт исчез из Отдела хранения и легализации артефактов при Министерстве — ХЛАМ, как мы называем его в Аврорате… в Хаммерсмите. И почему я так обеспокоен, спросите вы? Почему готов проглотить гордость и просить Поттера об этом деле, чтобы получилось вернуть себе Эбеновую палочку? Читайте дальше и все узнаете.***
Грейнджер появилась полчаса спустя. Прошло несколько месяцев с нашей последней встречи. Работая сверхурочно, да еще в должности, которую большинство чистокровных сочли бы равносильной Непростительному проклятию, я проводил тревожное количество свободного времени с Поттером и Вислым, а вот Грейнджер никогда к нам не присоединялась — думаю, главным образом потому, что псевдо-соблазнительное закатывание глаз этого рыжего идиота наконец переполнило ее чашу терпения. Или что-то в этом роде… Во всяком случае, Грейнджер не изменилась — она по-прежнему прятала довольно впечатляющее тело под пятью слоями твидовой ткани и носила на макушке некое подобие куста, хотя теперь ее волосы стали более длинными и дикими, как у Волшебницы Шалот на картине… [1] — Малфой, — раздался голос из соседней кабинки, — у тебя слюни текут. Усмехнувшись, я заставил идиота замолчать и последовал за Грейнджер в кабинет Поттера. — Ты не участвуешь в этом деле, Малфой, — не теряя времени, сказал Поттер. Я поднял руки в знак капитуляции. — Допустим. Но у меня есть важная информация об украденном артефакте, и я уверен, что Грейнджер, — я слегка подчеркнул ее имя, подлизываясь, как настоящий профессионал, — оценит ее значимость. Она задумчиво на меня посмотрела. — Драко прав, Гарри, — сказала она наконец. — Нам нужна вся возможная информация. Поттер вздохнул. — Ладно, Малфой, присаживайся. Пока. Я придвинул стул и втиснулся между Грейнджер и Вислым. — Так, — сказал Поттер. — Как вы все знаете, Эбеновая палочка была украдена из ХЛАМ между часом и половиной третьего ночи. — Там не слышали о защитных чарах? — проворчал я. (Возможно, в поместье Малфоев и не было вычурных, пронизанных железом, облицованных гранитом и адамантием охранных рвов, которыми мог похвастаться ХЛАМ, но, по крайней мере, мы, Малфои, достаточно знали о магии, чтобы сохранить фамильные драгоценности в безопасности). Поттер впился в меня взглядом. — Работали изнутри, Малфой. Ее забрал Катберт Пинс. — Значит, слухи о тайном ребенке мадам Пинс оказались правдой? — язвительно заметил я. — Дело вот в чем, — продолжил Поттер, — что бы он ни планировал, с Эбеновой палочкой Пинс теперь — самый могущественный волшебник в Британии. — Почему? — проверещал Вислый. Он оглядел меня, посмотрел на Грейнджер. — Что делает эту палочку такой особенной? — Палочка усиливает заклинания, — ответила она. — Я верно поняла, Драко? Ты используешь собственную палочку, чтобы наложить заклинание на Эбеновую, а затем — согласно тому, что я читала, — используешь ее, чтобы наложить то же самое заклинание, но эффект каким-то образом умножается. — И эта палочка раньше принадлежала тебе? — спросил Вислый с недоверчивым взглядом. — Мой дед, Абраксас Малфой, — произнес я с достоинством, — оставил ее мне в своем завещании. Шестеренки в голове у Вислого громко застучали. — Так почему же, — сказал он, нахмурившись, — ты не воспользовался ею, когда был... ну, знаешь? — Из-за Защитных чар, — сказал я. — Я не притронусь к ней, пока мне не исполнится двадцать один год. — Двадцать один? — Мой дед был приверженцем древних обычаев. — Я снова втянул Грейнджер и Поттера в разговор. — И поскольку я не мог дотронуться до палочки, — объяснил я, — никто другой тоже не мог, включая отца, и это, по крайней мере, защищало артефакт от Сами-Знаете-Кого. У меня получился чудесный двадцать первый день рождения, когда авроры вломились в поместье, а Министерство заставило оплатить издержки при конфискации. Грейнджер сочувственно улыбнулась. — Значит, нам нужно найти Пинса, — заявил Поттер, возвращаясь к заданию, — прежде чем он начнет применять ко всем супермагию. — Но дело в том, Поттер, — сказал я, предпринимая еще одну попытку привлечь себя к этой миссии, — что Эбеновая палочка была создана чистокровным для чистокровных. — Я повернулся к Грейнджер. — Я не говорю, что прикосновение к ней убьет тебя или еще чего, но тебе действительно нужен чистокровный... — Так и будет, — сказал Вислый. Черт. Всегда забывал, что — чисто технически — это рыжее недоразумение было одним из нас. — Да, — быстро согласился я, — но есть одно осложнение... Они ждали от меня подробностей. — Ну? — подтолкнул Поттер. — Драко, — сказала Грейнджер, — ты покраснел! — Вовсе нет, — возмутился я. — Здесь жарко, вот и все. Я хотел сказать, что мой дед приобрел Эбеновую палочку с определенной целью. — Какое заклинание он наложил на нее? — поинтересовался Поттер. — Либидино. — Это вообще заклинание? — спросил Вислый. — Никогда о таком не слышал. — Это любовные чары, Рон, — сказала Грейнджер, — в некотором роде. Вислый рассмеялся. — Хочешь сказать, что дедушке Малфою было трудно заставить бабушку Малфой сказать «да»? К счастью для него, у меня была веская причина пропустить это мимо ушей, но Грейнджер серьезно ответила: — Заклинание похоти классифицируется как Темная магия, потому что, в отличие от Амортенции, оно создает настоящие чувства. И с Эбеновой палочкой, способной усилить его, чары должны были получиться удивительно мощными. Но… прости, что поднимаю этот вопрос, Драко… разве твой дед не умер несколько лет назад? Я молча кивнул. — Тогда почему ты думаешь, что заклинание все еще действует? Ты ведь именно этого опасаешься? И если чары были наложены с явной целью заставить твою бабушку... хм... возжелать твоего дедушку, — она пожала плечами, — то почему это должно повлиять на кого-то еще? Невозможно вешать лапшу на уши, глядя Грейнджер в глаза. — А вы готовы рискнуть? — возразил я. — Предположим, что кто-то неправильно обращается с палочкой и в результате у него возникает ненасытное желание… э-э… к мертвецу или чему-либо еще?.. — Я посмотрел на Поттера. — Дело в том, что я единственный человек во всем Аврорате, который полностью невосприимчив к заклинанию. — Не уверена, что из этого следует... — задумчиво произнесла Грейнджер. — И вообще, — сказал Вислый, — наверное, Пинс уже наложил на палочку новое заклинание. — Пинс? — спросил я, понижая тон. — Он скорее... Но я вовремя опомнился и позволил фразе повиснуть в воздухе — не в последнюю очередь потому, что Поттер посмотрел на меня с подозрением. — Вчера, — начал он, — Кингсли заметил, что по сравнению с другими аврорами ты удивительно снисходителен, Малфой, по крайней мере, когда речь идет о чистокровных. И приказал мне некоторое время подержать тебя на дежурстве. — Его голос стал ниже. — Мне правда все равно, если ты бросишь карьеру псу под хвост, но я не позволю тебе заодно разрушить и мою. — Мы примем все необходимые меры предосторожности, Драко, — сказала Грейнджер, протягивая руку и нежно сжимая мою. — Никто ни на кого не направит Эбеновую палочку и не использует Либидино. Обещаю.***
Что ж, как вы, вероятно, поняли, я не был на сто процентов откровенен, описывая выходки деда с Эбеновой палочкой. Назовите меня Темным, назовите коварным, назовите смущенным, как подросток, которого застали со стояком при заглядывании в декольте подруги его матери... (Да, все так и было, но это история заслуживает того, чтобы ее рассказали отдельно) …но, насколько я в курсе, грязного белья Малфоев и так более чем хватает для публичной стирки, спасибо большое. Поэтому я не мог заставить себя... э-э… рассказать им самую унизительную... э-э… самую важную вещь об Эбеновой палочке... Если все так — а учитывая, что Поттер официально запретил мне работать на выездах, — единственное, что я мог сделать, это ждать и надеяться отбиться от всего дерьма, когда оно полетит на меня с вентилятора.***
Остаток дня я провел взаперти, получив строгий приказ заняться бумажной работой. В маггловском мире (если я все правильно понял) это, вероятно, была бы идеальная возможность улизнуть и сунуть нос в расследование Грейнджер и Вислого. В моем мире это означало быть приклеенным к столу модифицированным Телосвязующим заклятием (известным как «Бонус от Аврората»). И, как соус на тыквенном пироге — и крест на всем, чего коснулось Заклинание умножения, — мое рабочее место прекрасно просматривалось через открытую дверь кабинета Поттера. Так что вторую половину дня я отдыхал. Я знал, что министерские охранные чары защитят меня на работе. Но как только я вернусь домой, сезон будет открыт. И следующие несколько ночей станут изнурительными.***
Тем вечером я охал и ахал, раздумывая, не переодеться ли в пижаму, и в конце концов решил — почему бы и нет? В дуэли я не смогу показать всю свою физическую привлекательность, а черный шелк особенно подчеркнет мою фигуру. Поэтому я переоделся, взял палочку в руки и, присев на край кровати, стал ждать. Наверное, я проваливался в сон, но резко вскакивал не меньше дюжины раз, а когда примерно в половине третьего появился он, я уже вполне проснулся. Он постучал в окно. — Малфой... «Наверное, он парит на метле», — подумал я. — Малфой, открой окошко… «Ой, да пошел ты!» — Малфо-о-о-ой, у меня для тебя кое-что е-е-е-есть… «Ага, не сомневаюсь». — Я просто хочу поговорить с тобой, Драко... Во всей этой ситуации есть один крайне неприятный момент — совершенно посторонние люди думают, что они в праве называть меня по имени. Я вздохнул. Пора с этим кончать. Я встал, подошел к окну и открыл его. Катберт Пинс нетерпеливо ждал, одной рукой демонстративно сжимая древко метлы, а другой — большую коробку шоколадных конфет. Вот честно, разве я похож на волшебника, который отдастся на первом же свидании? — Где Эбеновая палочка? — требовательно спросил я. — В безопасности, и никто другой не сможет ее найти, — ответил он и издал смешок, который, по-видимому, должен был звучать соблазнительно. — О, Малфой, — промурлыкал он, и я направил на него волшебную палочку, — я подарю тебе ночь, которую ты никогда не за... — Фините Инкантатем Эррорис. И он свалился с метлы.***
Да, знаю, что должен был вести себя более профессионально и найти способ допросить его о палочке, но когда человек не привлекающего тебя пола ожидает, что ты вот-вот займешься с ним сексом, ты лишь пытаешься сохранять хладнокровие.***
В ту ночь больше не случилось никаких неприятностей, что в значительной степени соответствовало утверждению Пинса о том, что палочка надежно спрятана, по крайней мере, на какое-то время. На следующее утро, вконец измотанный, но с самой рани втянутый в работу Специального подразделения авроров под руководством Поттера, я сообщил хорошие новости Грейнджер и Вислому. — Хочешь сказать, что он просто взял и пришел к тебе домой? — подозрительно спросил Вислый. Я положил руку на сердце. — Клянусь Мерлином. — Зачем? Зачем ему это делать? Я пожал плечами. — На данный момент это не имеет значения, Рональд, — сказала Грейнджер и повернулась ко мне. — Говоришь, он в больнице Святого Мунго, Драко? — Он выпал из окна моей спальни. Единственной реакцией Грейнджер на новости был едва заметный проблеск в угрюмом взгляде, который быстро исчез. Вислый, напротив, смотрел на меня из-под нахмуренных бровей, как неандерталец, столкнувшийся с шифрованным кроссвордом в Ежедневном пророке. — А где Эбеновая палочка? — прорычал он. — Пинс мне ничего не сказал. — Лучше пойти и узнать, позволят ли нам допросить его, Рон, — сказала Грейнджер, поднимая маленькую, расшитую бисером сумочку.***
Остаток дня я трудился над бумагами, хлопая ушами, как слоненок в маггловском фильме. Никто не потрудился объяснить, что происходит, но ближе к вечеру, судя по внезапному возбуждению в кабинете Поттера и вокруг него, я пришел к выводу, что Грейнджер и Вислый либо убедили Пинса отдать палочку, либо были очень близки к тому, чтобы найти ее... Ровно в шесть часов я вернулся домой, в поместье, и приготовился к очередной неспокойной ночи. И я был прав. Вскоре после полуночи двери спальни распахнулись, и на пороге появился Вислый, похожий на рыжего монстра Франкенштейна. Не хватало только вспышки молнии. — Что происходит, Малфой? — требовательно спросил он. Я действительно не знаю, что поразило меня больше — то, как он прорвался через четыре уровня Малфоевской защиты, чтобы добраться до меня, или выражение мрачной решимости, искажающее его обычно спокойное лицо. Он боролся с чарами Либидино всеми фибрами своего существа. — Я так понимаю, ты нашел Эбеновую палочку, — сказал я. Он пробормотал что-то бессвязное и, несмотря на все очевидные усилия держать себя в руках, двинулся на меня, как большой злой волк, преследующий Красную Шапочку. Я попятился, стараясь держать между нами здоровую дистанцию. — Я могу отменить заклинание и заставить вожделение исчезнуть, — заверил я, — но сначала мне нужно задать тебе несколько вопросов. — Вислый подобрался настолько близко, что это уже казалось неприличным. — Держись за столбик кровати. Он ухватился обеими руками. — Хорошо, — продолжил я. — Эбеновая палочка благополучно вернулась в ХЛАМ? На лбу у него выступили капельки пота, ответ был мучительно краток: — Да. — Кто-нибудь, кроме тебя, прикасался к ней? — Гермиона. Это был именно тот ответ, на который я надеялся... э-э… которого я боялся. — И ты абсолютно уверен, что больше никто... — Да. — Отлично. Ложись на кровать. — Что? — Заклинание тебя вырубит, — объяснил я. — Будет безопаснее, если ты ляжешь. Я видел, что Вислый не доверял мне, но также он знал, что мои слова имели смысл. Он забрался на кровать. — Фините Инкантатем Эррорис, — сказал я и увидел, как его тело расслабилось, а напряжение спало с лица, когда он потерял сознание. Я левитировал его из спальни и запер в одной из ванных, чтобы он отоспался. Лег на кровать, сложил руки на груди и стал ждать главного события.***
К настоящему моменту вам должно быть совершенно очевидно — когда мой дед Абраксас Малфой с его воспаленным Драконьей оспой мозгом наложил заклинание Либидино на Эбеновую палочку, он крупно облажался. (Кстати, это технический термин.) Его намерение состояло в следующем: когда мне придет время остепениться со скучной... то есть хорошей маленькой чистокровной женушкой, я мог бы применить к ней его продвинутое Либидино и — вуаля! — можно с нетерпением ожидать блаженства в спальне до конца своих дней. (Хотя я не знаю, почему он думал, что мне понадобится магическая помощь, чтобы осчастливить жену.) В общем, он завещал мне совершенно ушатанную волшебную палочку, которая превращала любого хоть раз прикоснувшегося к ней в ненасытного секс-зомби, одержимого жаждой выследить меня и затрахать до полусмерти. (И если кому-нибудь когда-нибудь это удастся... в смысле, завершить заклинание... на этом все. Мы будем повязаны. На целую чертову вечность.) Так... Помните фиаско на двадцать первый день рождения, о котором я упоминал? Эбеновая палочка была конфискована женщиной-аврором. Она была привлекательной ведьмой, а я — чистокровным в самом расцвете сил, поэтому, когда она вернулась позже тем же вечером и — разумеется, без всякого «с вашего позволения» — сорвала с себя одежду и потребовала, чтобы я ее обслужил, я был только рад. Но в тот момент, когда ее рука сомкнулась вокруг моего члена и она попыталась направить его внутрь, какое-то магическое шестое чувство — или, может быть, просто воспоминание о военном опыте — подсказало мне, что здесь точно что-то не так. В ее касании ощущалась темная магия! Мне потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что это каким-то образом связано с Эбеновой палочкой и заклинанием Либидино. А потом вспомнить, что темная магия всегда имеет цену. С нечеловеческим самообладанием я оттолкнул ее... И в следующий момент запер в ванной; она колотила в дверь, просила и умоляла, угрожала кастрацией. Я продержал ее взаперти три дня, периодически посылая туда домового эльфа с едой и другими необходимыми вещами, в то время как сам разбил лагерь в библиотеке, рылся в стопках древних гримуаров и просматривал дневники деда в поисках подсказок, пока точно не определил, что он сделал неправильно, и не изобрел контрзаклятие. Итак, как вы видите, я действительно единственный человек в мире, который невосприимчив к проклятию Эбеновой палочки, потому что — по словам Астории Гринграсс — я единственный человек в мире, который и так убежден, что совершенно неотразим.***
Долго ждать не пришлось. Пройдя по разрушительному следу Вислого до дверей моей спальни, в комнату вплыла Грейнджер, подобная какой-нибудь прерафаэлитской нимфоманке [2], одетая в полупрозрачную розовую ночную рубашку. Ее безумные волосы рассыпались по плечам и обнаженной спине. И был ли я прав насчет ее тела? «Вот это да!» — Драко, — прошептала она, приближаясь ко мне с распростертыми руками, ее грудь вздымалась от желания... И именно тогда я понял, что, несмотря на все проблемы, я не занимался этим почти три дня. Мерлин, в тот момент я мог бы перегнуть Грейнджер через спинку кресла и дважды трахнуть, даже не переводя дыхания... Но я этого не сделал, потому что — как показал ранее — обладаю сверхчеловеческим самоконтролем, когда дело касается пожизненной связи. — Грейнджер... — начал я, нащупывая палочку. — Я хочу тебя, — заявила она. — Знаю, — сказал я сочувственно, но на всякий случай попятился назад. Она забралась на кровать, проползла по ней на четвереньках и быстро догнала меня. — Драко, — сказала она, оседлав меня с такой смесью трепета, жадности и торжества на лице, что можно было подумать, словно это ее собственная работа, — у тебя огромная эрекция! «Ага. Можешь не рассказывать». — Твой дедушка напортачил с этим заклинанием похоти, — продолжила она, наклоняясь и обводя губами мои губы, подбородок и кадык, в то же время прижимаясь своей очень горячей промежностью к моему крайне твердому члену. — Если ты до всего додумалась, — выдохнул я, все еще пытаясь нащупать свою палочку, — почему ты здесь? Наверняка ты тоже выяснила контрзаклятие? — М-м-м, — протянула она, и я не понял, то ли она все выяснила, то ли ей просто нравилось сосать мочку моего уха. — Грейнджер... — я отказался от поисков волшебной палочки и вместо этого попытался схватить Гермиону за плечи и оттолкнуть от себя, но — по какой-то причине — мои руки обхватили ее груди, и, продолжая удерживать их, я наслаждался их спелой полнотой. Особенно когда Грейнджер издала самый чудесный звук: — Драко, — вздохнула-простонала она, покачивая бедрами и смещая весь свой вес на мой возбужденный член, — о, Драко, займись со мной любовью. Пожалуйста. Я хочу тебя. И вот, после двух ночей ожидания, когда же Грейнджер придет и изнасилует меня, я получил прекрасную возможность понять, что — несмотря на потенциальную проблему ее маггловского происхождения — не было никого, с кем я предпочел бы оказаться связанным магией. Серьезно. Подумай обо всех известных тебе ведьмах. Кого бы ты выбрал? «То-то же». Но все-таки... — Это… слишком важный шаг. Я громко сглотнул. — Слизеринский бог секса отказывается от секса? Она присела на пятки и шаловливо ухмыльнулась. А потом — очевидно, решив, что ей нужно показать, что именно я упускаю, — стянула через голову ночную рубашку. «Вот же блин!» Я взглянул на ее гладкое бледное тело: гордые груди, тонкая талия, пышные бедра, прелестный треугольник золотисто-каштановых кудряшек, за которыми скрывался рай, — и чуть не потерял контроль. Затем в моем затуманенном мозгу забрезжила вдохновляющая идея: — Нет, мне не нужно отказываться, — взволнованно сказал я, — мне просто нужно сначала освободить тебя от заклинания! Я провел рукой по одеялу, отчаянно пытаясь найти свою палочку. — Но если ты разрушишь чары, — сказала Грейнджер, вставая на колени, — мы никогда не узнаем, каково быть связанными магией. — Она немного попятилась, наклонилась и, зарывшись в мою пижаму, проделала удивительные... хм... ужасные вещи с моим стояком губами, языком и прохладным-прохладным дыханием. — Мы никогда не познаем, — выдохнула она, — высшего сексуального наслаждения, Драко... — Ты готова связать себя со мной, — задыхаясь, произнес я, — только для того, чтобы испытать магически усиленный секс? — У меня такое чувство, что в конце концов мы все равно будем вместе, — ответила она, неожиданно посерьезнев. — Так не будет ли жаль, — она обвила пальцами мой член, — довольствоваться жизнью с обычным сексом, когда, — встретившись со мной взглядом, она опустилась ртом на мой член, так что остальная часть сказанного была несколько приглушенной, но не менее убедительной, — благодаря твоему дедушке, Драко, мы сможем заниматься сексом, о котором большинство людей даже не мечтает? Ну, с этим не поспорить.***
Я настоял на том, чтобы быть сверху, что рассмешило ее. — Ладно, — сказала она, — если так необходимо. Но... Она взяла свою палочку — почему я об этом не подумал? — и сотворила что-то вроде Заклинания вибрирующего матраса. — Что ты... — Так будет веселее, Драко, — сказала она. И оказалась права. Признаю, в нашем первом единении было мало изящества: я просто вонзился в нее, заставив вскрикнуть, — от облегчения, надеюсь, или, может быть, в ответ на внезапную вспышку темной магии, — и сразу приступил к делу. Но с каждым толчком вибрирующий матрас под ней проседал, и ее лоно ощущалось как целая вселенная, ожидающая затянуть меня глубже, и глубже, и — как заметила сама Грейнджер, я не маленький мужчина — глубже, чем любая женщина когда-либо принимала меня, хотя мои толчки казались бесконечными... И — О-о-ох! — улыбка на ее лице... Ох, эта довольная улыбка! Она поймала меня, и она знала об этом! Она подняла руки и, положив их мне на грудь, толкнула так, что я как кобра выгнул спину, тазом прижавшись к ее клитору. — Вот так, — сказала она. Я вжался в нее, она начала извиваться на дрожащем матрасе как распутница. — Мерлин, Грейнджер, — простонал я, — если ты будешь продолжать в том же духе, я долго не продержусь! Она приподнялась и, обняв меня за шею, уткнулась носом в ухо, прошептав: — Повтори еще несколько раз, Малфой, и тебе не придется долго ждать... Потом она крепко обняла меня, и я услышал, как рыдаю в ее прекрасные волосы: — Прекрати, женщина... Остановись... Клянусь... Я утоплю тебя в слезах… Ее мышцы сжались вокруг моего члена, и она восхитительно глубоко застонала — и я был великолепен. Я опустил ее на матрас и начал делать все, чтобы она кончила. Конечно, мне хотелось вонзаться в нее сильно, быстро и яростно, но я удерживал себя в узде, толкаясь, толкаясь, нежно, но решительно, толкаясь, толкаясь, пока — о, черт! — она не закричала, выгибая спину и выпячивая грудь... Я почувствовал, как она кончает! И где-то среди всех ее диких, голодных спазмов мои яйца взорвались, выпустив такой заряд, что дрожь распространилась далеко за пределы паха, прошла насквозь в ноги и прожгла позвоночник, пока — впервые жизни — оргазм не охватил все тело, наполнив голову фейерверками.***
После, когда мы лежали бок о бок и тяжело дышали, Грейнджер спросила голосом кошки, нализавшейся сливок: — Правдивы ли слухи о том, что ты можешь продержаться всю ночь? — Это все, чего ты от меня хочешь? — вздохнул я. — Член? — Член и твои деньги, — остроумно ответила она. Я всегда гордился своей выносливостью. Но в этот конкретный момент, магически связанный с Грейнджер, я заподозрил, что было бы гораздо веселее позволить ей думать, что я выдохся. Кто знает, на что она может пойти, чтобы... э-э… реанимировать меня? — Понятия не имею, где ты слышала эту чушь, — сказал я, закрывая глаза и притворяясь, что быть взятым в оборот гриффиндорской богиней секса не возымело никакого эффекта. — Прямо сейчас, Грейнджер, единственное, чего я хочу, — хорошо выспаться. Последние два дня были просто кошмарными.