Если воспоминания, которые я оставил, прольют свет, Это поможет тебе пройти твой путь. Мы просачиваемся в наши прощания, Но часть меня не покинет тебя. О чем мы говорили, по прошествии времени Никогда не будет разрушено или сломлено [1].
Если бы деревья могли говорить, они бы говорили моим голосом. Полагаю, вы назвали бы меня лесным духом, хотя я известна под разными именами: Скогсра, Джинн, Налуджак, нимфа — в зависимости от того, на каком языке вы говорите и где для вас восходит и заходит солнце. Я старше времен года, хотя из практических соображений — вы можете посчитать это озорством — мне шестнадцать лет. Вам придется признать, что было бы весьма трудно заманить незадачливого рослого молодого человека с проторенной лесной тропинки без помощи пары упругих, высоких грудей и соответствующих бедер. За все эти годы я столкнулась только с одной жалобой, и джентльмен, о котором идет речь, питал бо́льшую нежность к лицам и телам своих товарищей по охоте, чем к нимфе, которая пыталась сбить его с пути истинного. Я могу быть самой сутью эфира или быть такой же твердой и внушительной, как древний монолит. Моя форма зависит от впечатления, которое я стремлюсь произвести. Хотя, ради развлечения, ничто не сравнится с телесной оболочкой. Я выяснила, что она, как правило, дает лучшие результаты. По общему мнению, во всяком случае, среди большинства культур, моему виду нельзя безоговорочно доверять. Нас почитают, уважают и в некоторых местах нам поклоняются. Мы — символ и признак здорового леса. Мы с сестрами называем древний лес, который граничит со Школой чародейства и волшебства Хогвартс, домом. Он всегда был настолько здоровым и изобильным местом, что довольно пульсировал жизнью и магией. Мне повезло, что у меня есть такое жилище. Мой род процветал здесь на протяжении многих тысячелетий. Особенно холодно было в канун Йоля, в тот час, когда луна над деревьями стоит в самой высокой точке. Мой отдых потревожил один человек, осмелившийся зайти на мою поляну. Вы должны понять, что мои владения находятся в самом сердце леса, и не каждый день смертный отваживается забраться так глубоко. Сердитая метель хлещет сквозь деревья, и более мудрые существа, не обладающие магией для защиты себя от бури, прячутся в расселинах или норах. Или хижине Хагрида. На поляне стоит мальчик — не совсем мальчик, возможно, от порога становления мужчиной его отделяют один-два сезона. Он молод, как весна, и так же прекрасен. Его голова покрыта плотным черным капюшоном, но под ним — я знаю — его волосы подобны огню, отраженному от серебра, а кожа несет легкий перламутровый блеск независимо от того, как часто его целует солнце. Что касается глаз, я пока не могу сказать. Но скоро все увижу. Спустившись с верхних ветвей любимого дуба, я выдыхаю свои намерения ветру. Он отвечает и тут же вцепляется в плащ юноши, сбивая тяжелую материю вокруг него и сбрасывая капюшон с головы. Когда он поднимает руку, чтобы защитить лицо от холодного жала ветра, я замечаю глаза цвета ледника в сумерках. «Как прекрасно». Он остается бесстрастным против непогоды, почти упрямым перед ее лицом. Я жалею этого прекрасного таинственного юношу и успокаиваю ветер до легкого шепота. Загадка его присутствия в такую негостеприимную погоду становится одновременно и понятной, и еще более запутанной. Люди вкладывают так много себя в простейшие действия. Этот юноша ждет. К счастью для него, вскоре появляется его дама, торопливо шагая между деревьями и сильнее кутаясь в плащ. Завернутая в слои утепленной одежды, она все еще выглядит очень худой, хоть и заметно, что она не из слабых. Это свидетельство ее стойкости и взвешенности, ведь она не сбилась с ног по пути к нему. Они приветствуют друг друга осторожно, холодно, хотя я почти чувствую бешеный ритм их сердец, чувствую запах подавленного желания. Ах, эта беспокойная любовь. Признаюсь, я сразу же заинтригована. Я сама не застрахована от любви и страдала от ее жестокостей и экстазов на протяжении многих лет, но эта пара необычна. Они придают термину «несчастные влюбленные» новый смысл, и поверьте мне: я слышала множество интерпретаций этой самой фразы от чрезмерно суеверных кентавров, которые бродят в этих краях. Может, он и прекрасный представитель мужского пола, но, к счастью для себя, слишком уж верит в судьбу. Беда, которая мучает этих двух детей (простите, мне нравится думать о большинстве смертных брачного возраста как о детях), — война. Они оба несут невидимые шрамы на своих душах. Однако его раны заживают быстрее. Я вижу это по нему. Думаю, его стойкость удивила даже его самого. Война — ужасная вещь. По-моему, я видела слишком много войн, которые вели смертные и маги против себе подобных, а однажды и друг против друга. Люди обладают такой поразительной склонностью к насилию. Война не касалась моего леса уже двадцать три года, но для таких существ, как я, время измеряется не годами, а чувствами [2]. Мне кажется, что только вчера люди в масках бродили среди деревьев, распространяя метку зла, как коварную ползучую заразу. Они составляют такую прекрасную пару, мои своенравные влюбленные. Идеальная несоответствующая комбинация. Он тьма, она свет. Она солнце и осень, он — грозы и дождливые дни. Я чувствую ужасную срочность их встречи. Они идут на огромный риск, хотя я не уверена, к кому из двух возлюбленных относятся эти риски. Я все-таки успокаиваю погоду, для их же пользы. Хочу услышать их разговор. Юноша начинает, и я почти жалею об этом. Слова, что он говорит ей, резки и жестоки, но это напрасно. Его страшные, недобрые слова имеют вполне конкретную цель, по крайней мере, по его рассуждениям. Хотя, возможно, «рассуждение» — это не то понятие, которое следует применять в их случае, если учесть, что разум часто является первой жертвой любви. Я видела, как эта сцена разыгрывалась бесчисленное количество раз. Многие влюбленные проходили через этот лес. Многие покидали его изменившимися. Он хочет прогнать ее, забрать все, что показал и отдал от себя. Он бросает такие слова, как «невозможно», «трудно», «ошибка» и «неправильно», наряду с несколькими — ах! — современными ругательствами, которые я пока не имела удовольствия слышать. Но его дама обладает мудростью еще не прожитых лет, она стоит рядом и смотрит на него темным, непоколебимым взглядом и ничего не говорит, оценивая его истинные намерения. Она не может сказать, она не может увидеть поток утрат, боли и печали, который струится из него подобно ядовитому черному дыму. Я чувствую между этими двумя запутанную, сложную историю. Я знаю, что все молодые влюбленные иногда оказываются в таком положении, но читать их историю — все равно что читать ладонь божества — немного сложно. Не помогает и то, что юноша чуть более самоуверен, чем нормально для людей его возраста. Великие события разворачивались в их мире и продолжают происходить. Оба они являются главными участниками грядущего. Я не лучшая из гадалок, но нахожу, что мой возраст и опыт могут оказаться намного более точными в предсказании будущего, чем любая астрология кентавров. Ну и ну. Столько сарказма от молодого человека! Он быстро исчерпывает варианты, пытаясь отогнать свою даму, однако очевидно, что она так просто не сдастся. Я придвигаюсь ближе, желая попробовать воздух вокруг них. Взлеты и падения земной жизни имеют привкус горькой радости. Я впитываю его как губка. Быть может, я забываюсь от нетерпения, потому что юноша замолкает и смотрит на деревья, на меня. Не все смертные могут почувствовать мое присутствие, но я вижу, что у этого обладателя ярких волос и глаз в жилах течет старая кровь. Тысячу лет назад его предки могли бы призвать меня с деревьев. Конечно, я могла бы заявить о своем присутствии, но это свело бы пару с ума, и потребовалось бы несколько дней, чтобы морок прошел. Нет. Они гораздо интереснее такими, какие есть, и я жажду увидеть, к чему приведет эта встреча. Скоро он закончит. Он достиг своей цели. Она сломлена или, по крайней мере, производит на него такое впечатление. По какой-то причине ее мотивы труднее понять. Она опускается на землю и закрывает лицо руками. Ее плечи содрогаются. «Окликни его!» — я хочу закричать. От того, чтобы попросить его остаться, ее удерживает не только гордость. И не только гордость удерживает его от того, чтобы подойти к ней. Он уйдет, и она его отпустит. Почему? Как ни странно, именно это они оба находят лучшим. Что-то здесь не так. Но тут юноша замирает! Он отходит на некоторое расстояние от своей дамы, но останавливается как вкопанный, не поворачиваясь к ней лицом. Его руки в перчатках сжимаются в кулаки, он смотрит под ноги и дышит. «Подойди к ней! Поведай о своей правде!» В конце концов он возвращается, и я почти рукоплещу в одобрении. Приблизившись к ней, он медленно опускается на колени на снег и поднимает руку, чтобы коснуться ее волос. Рукав его мантии сдвигается, и в этот момент я вижу край метки, которая лишь частично скрыта перчатками. Лес знает эту метку. Я шиплю от отвращения, и на этот раз они оба резко смотрят вверх, на деревья. Он — с подозрением, она — с ужасом и ожиданием. Да. Что-то определенно не так. В природе моего вида вмешиваться в дела человечества. Мы не созданы пассивными наблюдателями. И поэтому я позволяю снегу падать сильнее вокруг пары, быстро лишая всякой возможности отступить. В момент слабости она тянется к нему, и, к счастью, он не противится. «Хороший мальчик». «А теперь поцелуй ее». В воздухе ощущается смена настроения. Он обхватывает ее лицо обеими руками, глядит с выражением, которое кричит о краткосрочности сожалений. Их поцелуем можно залюбоваться. Это поцелуй глубокого извинения и утверждения. Несмотря на все сердечные эмоции, которые в него входят, он далек от нежности. Я заключаю, что ничто в их ухаживании или его последствиях никогда не может быть названо нежным. Его пальцы в кожаных перчатках впиваются в бледную кожу ее щеки. Он хватает ее за подбородок и заставляет приподнять лицо для грубого поцелуя. Он держится за нее, как будто боится, что она все-таки примет его прежнее предложение и бросит его. Они безумны, настойчивы и так очаровательно забывают о том, что я укрыла их от стихии и держу смертельный холод на расстоянии. Я заставила зиму вокруг них затаить дыхание. Они пойманы внутри миража, кокона в пространстве, укрыты от ветра и снега. Улыбаясь такому приятному повороту событий, я посылаю им поздравительный поцелуй — и пара прислоняется к широкому дереву, как будто их толкают. Я смеюсь от восторга. Влюбленные — это так весело. Он прижимает ее к стволу, не разрывая дикий поцелуй ни на секунду. Она закрывает глаза и хмурится в восхитительной сосредоточенности, пробегая ладонями под его мантией, по плечам, волосам, спине. Тепло, исходящее от этих двоих, вероятно, растопило бы утрамбованный снег в радиусе десяти шагов. Юноша стягивает с нее перчатки, за ними — с себя и отбрасывает на землю. Прижав ее к дереву, он просовывает между ними руку, и после привыкания к происходящему она обхватывает его ногами, широко раскрывая глаза с выражением приятного удивления, когда он входит в нее. Они непрерывно смотрят друг другу в глаза. Действо настолько невероятно интимное, что в какое-то мгновение я подумываю отвернуться, чтобы позволить им уединение. Конечно, я этого не делаю. Я — вуайерист природы. Они вошли в лес по своей воле, и я буду наблюдать, потому что именно этим и занимаюсь. Мое собственное сердце (я использую это слово метафорически) болит за них, наполненное до краев правильностью всего происходящего. Я — существо страсти и жизненной силы, и именно такие сцены поддерживают мое существование. Также, к большому огорчению моих сестер, я безнадежный романтик. Однако не все так хорошо. Я ощущаю это подобно фантомному зуду. Что-то по-прежнему не так. Девушка грустит. Да, точно грустит. Так печально, что тоска висит в воздухе над страстным действом, как пелена. Это меня удивляет. Что-то здесь не так. Они опускаются на землю, мои несчастные возлюбленные. Девушка все еще обвивается вокруг него, как плющ, их тела скрыты под мантией юноши. Он обнимает ее, переводя дыхание, шепча слова, которые любая влюбленная слушала бы с трепетом. Но она все равно сильно грустит. Их кокон держится. Я убеждаюсь в этом, когда юноша поднимается на ноги первым, а затем поднимает ее. Забота, с которой он приводит в порядок ее одежду и волосы, полностью контрастирует с их прежними действиями. Наконец он натягивает капюшон на растрепанные волосы и хмурится от удивления, что их ближайшее окружение — за неимением лучшего слова — влажное. Чтобы не испортить момент слишком многими рациональными вопросами с их стороны — люди и их вопросы! — я призываю зиму обратно, и снова кружится снег. Именно в этот момент я чувствую присутствие кого-то еще. На самом деле их много, и среди них молодая женщина. Всего их тринадцать. Это несчастливое число, которое мне не нравится. Снегопад усиливается, имитируя мое недовольство. Через четыре вдоха он превращается в метель. К тому времени, как влюбленные оправляются от своего свидания, в границах моих владений показываются незнакомцы. Их цель ясна. Внезапно все становится предельно ясно. Не думаю, что осталось проявление человеческой природы, которое я не видела воочию за многие тысячелетия. Забавно, как предательству все еще удается меня удивлять.* * *
Они появились на поляне. Тринадцать человек, одетых в одинаковые серые с темно-синим мантии, выскочили, образовав плотный круг прямо внутри окаймленного деревьями периметра. Они молчаливы, хорошо обучены и прибыли для одной, конкретной цели. Три года жизни в бегах подготовили Драко ко всевозможным неприятным ситуациям. Ему не нужно было видеть явную злобу на лицах незнакомцев, чтобы понять, что беда, от которой он бежал, наконец нагнала его. Драко отреагировал мгновенно. Он взмахнул палочкой и толкнул Гермиону за спину, так что она оказалась зажатой между ним и деревом. Он чувствовал тепло ее тела даже сквозь многочисленные слои одежды. Или же это могло быть лишь последствием их контакта. Прибывшие могли оказаться Пожирателями смерти. Могли оказаться охотниками за головами или наемниками, которые, по-видимому, были яростной силой, способной на что угодно среди напуганных жителей деревни. Они могли оказаться даже пьяными, заблудившимися, святочными гуляками из Хогсмида. Но на поляне показался Гарри Поттер — палочка вспыхнула ярко-белым, раскрывая его личность, освещая спокойное выражение лица. Падающий снег резко контрастировал с его черными волосами. — Медленно подойди, Малфой. Мы установили антиаппарационный барьер. Попробуй сбежать, и тебя расщепит. Или еще чего хуже. Остальные авроры выглядели готовыми напасть. Было очевидно: все ожидали, что Драко использует Гермиону в качестве заложницы или щита. Они были готовы к такому повороту событий и почти с нетерпением ждали его. — Наконец хоть что-то сделал правильно, да, Поттер? — насмешливо бросил Драко, пытаясь перекричать яростный ветер. — И ни одна душа не поплатилась на этот раз? Намеки на прошлые трагедии были откровенны, как и сарказм. — Да, это общая идея, — решительно ответил Гарри. Его зеленые глаза смотрели через плечо Драко, где все еще стояла Гермиона, ее карие глаза были широко распахнуты и полны безумия. — У тебя моя лучшая подруга, Малфой. Ты знаешь, зачем мы здесь. Передай свою палочку Гермионе и отпусти ее. Не стоит и говорить, насколько ужасно все закончится, если ты откажешься сотрудничать. Драко посмотрел на него долгим, тяжелым взглядом, снег запорошил его ресницы. — Не думаю, что есть что-то ужаснее предательства… Позади себя он почувствовал, как задрожала Гермиона. Спустя короткий миг напряженного бездействия Драко поступил так, как сказал Гарри. Гермиона оставалась неподвижной и ни на что не реагировала, поэтому именно Драко был вынужден вложить свою палочку в ее руку, сомкнуть ледяные пальцы на древке и, бросив прощальный взгляд, подтолкнуть к команде авроров. — Иди, — хрипло сказал он. — Иди к ним. Не теряя времени, Гарри бросился вперед и притянул Гермиону к себе. — Мы вовремя, да? — спросил он ее. — На самом деле мы даже рано. — Не вовремя, — прошептала Гермиона в ответ, опустив глаза, но Гарри не услышал ее из-за дикой непогоды. Было похоже, что лес полон решимости буквально выдуть незваных гостей. — Ты отлично справилась, — добавил он, быстро пряча палочку Драко в карман. Окинул ее взглядом, убеждаясь, что она не пострадала, а затем начал выкрикивать приказы аврорам. Ему нравилось, когда засады удавались, и, судя по всему, эта прошла как по маслу. Самая мелкая из собравшихся авроров шагнула вперед, опустив светло-серый капюшон. Из-за множества огоньков, зажженных, чтобы все осветить, казалось, что ее рыжие волосы пылают. Это была Джинни, и на лице ее читалось глубокое сочувствие. Она взяла Гермиону за руку и провела вперед. — Где твои перчатки? — спросила Джинни, растирая ее пальцы. Гермиона молча указала на то место, где Драко стоял на коленях в снегу, скрестив руки за головой и спокойно уставившись в землю, пока авроры кричали ему оставаться на месте, не двигаться, отдать любое имеющееся у него оружие. Один из авроров ударил Драко по голове, и он упал. Похоже, это был Симус. — Ох, отвернись, родная, — сказала Джинни, нежно притягивая голову Гермионы к своему плечу. — Знаешь же, ты сделала то, что должна была. Не думай об этом больше ни секунды. Но тут было о чем подумать. Драко Малфой был вторым самым разыскиваемым человеком в волшебной Европе и находился в бегах в течение трех лет, и ничто не связывало его с каким-либо местом или человеком. Он оказался неуловимым, как дым, и слишком беспокоился о собственной шкуре, чтобы позволить себя поймать. Теперь, когда оба его родителя мертвы, а поместье Малфоев лежало в руинах, ему не к чему было возвращаться. Никакой другой преданности, кроме той, которую отец обязал его хранить с самого рождения. Никакой ахиллесовой пяты. Никакой слабости. Так было до тех пор, пока Гарри не решил наделить его одной. Возможно, дело было в том, что Гарри пренебрегали в детстве, поэтому он был способен правильно угадать, что могло бы соблазнить Малфоя выйти из укрытия. В конце концов, если Гарри с радостью откажется от чего-нибудь ради Джинни, возможно, Малфоя точно так же заставит подчиниться любовь хорошей женщины. И они не смогли найти никого лучше Гермионы Грейнджер. Во многих отношениях эти двое не так уж сильно отличались друг от друга. Ужасное, одинокое бремя — перенести гибель своих же убеждений. Драко Малфой был создан таким же уязвимым для любви, как и все остальные. На Рона была возложена задача поднять Драко на ноги, и он постарался как можно сильнее унизить его, пока накладывал связывающее заклинание на запястья. Кровь из разбитой губы Драко капала на снег. В темноте она казалась черной. — Попробуй что-нибудь выкинуть — и ты труп, — прошипел Рон. Он потерял столько же, сколько и любая другая жертва войны, не последней в списке была Гермиона. Драко хмыкнул от такого грубого обращения, но сопротивления не проявил. Джинни подошла к Гарри. — Это того стоило? — спросила она. В ее голосе было больше холода, чем ему хотелось бы. Гарри был непреклонен. В последнее время он редко вел себя иначе. — Бесспорно. Рон яростно подталкивал Драко к расположенному сразу за деревьями портключу, который должен был доставить весь отряд вместе с пленником прямо в Азкабан. Когда Драко повели мимо Гермионы, он остановился. Удивительно, но его руки оказались свободны. Обычно надежно связующее заклинание, казалось, самопроизвольно прекратило свое действие. Драко не стал зацикливаться на столь необычном повороте событий, вместо этого воспользовавшись короткой возможностью, протянул руку к своей жене. Рон ничего из этого не заметил. На самом деле он как-то странно смотрел на деревья, словно впал в транс. Его палочка упала на землю из ослабевшей руки, все еще горящий огонек растапливал снег там, где касался его. Гарри начал действовать. Он уже вытащил свою палочку, Связывающее заклинание застыло на его губах. — Подожди! — Рука Джинни легла на предплечье Гарри, легкая, как бабочка, но в ней была сшибающая с ног сила убеждения. — Пожалуйста, Гарри. Дай им немного времени. Гермиона смотрела на Драко, ее юное лицо было искажено горем и залито слезами. — Это война, — сказала она. Вот и все ее объяснение, ее рассуждение, ее мольба, ее модус операнди [3]. Обманутый муж поймал ее слезу большим пальцем и нежно поцеловал в ответ. — Это любовь, — прошептал он, произнося слова прощения.* * *
[1] Powderfinger «Whatever Makes You Happy» (альбом Odyssey Number Five). [2] Зэди Смит «О красоте» (Hamish Hamilton, 2005): «Время измеряется не годами, а чувствами». [3] Modus operandi — определенный образ действий, характерный почерк.