Свечение.

Маленькую комнату освещала одинокая красная лампа. Сумерки улицы скрывали плотные серые шторы до пола. Маттиас сидел в кресле, запрокинув правую ногу на подлокотник, а левую свесив на пол. Пустой взгляд в потолок, пустые мысли. Клеменс растянулся на винтажном кресле в противоположной стороне комнаты, залипая в телефон. В алых оттенках помещения белый свет дисплея освещал его лицо, отражаясь в голубых глазах. Он громко вздыхал, ворочался, пытаясь привлечь к себе внимание, но Маттиас делал вид, что не замечает его, либо просто не слышал, погрузившись в себя. Очередной тяжелый вздох и он наконец решил разорвать молчание: — Мне все это надоело, — парень посмотрел на кузена, — мне надоели твои игры, Маттиас. Тишина в ответ. Казалось, пальцы шевельнулись и послышался легкий шорох кожаных перчаток, но взгляд все так же был устремлен в потолок сквозь малиновые линзы очков. Клеменс снова посмотрел на него, а затем отвернулся: — Как и ты. Ты мне тоже надоел, — он усмехнулся. Улыбка то появлялась, то снова пропадала с его лица, когда он вел монолог. Харальдссон наблюдал за ним, медленно приняв сидячее положение. Он знал, что когда-нибудь Ханниган так скажет. Знал, что рано или поздно он посмотрит на него именно так. Знал, и был готов к этому. Наверное. — … твое глупое поведение, глупое времяпрепровождение, в котором я уже не вижу смысла… — доносилось до ушей отрывками, но это было уже неважно. Клеменс хотел было сказать что-то ещё, ведь разговор должен был быть долгим, как его голос прервал тяжелый удар, от которого кресло повалилось набок. — Да что ты, Клем? Неужели ты так думаешь? — Маттиас навис над ним, сжав его лицо в руке, — Вчера ты говорил совершенно обратное. — От боли и дискомфорта Ханниган жалобно простонал, — Какой же ты отвратительный. Маттиас отшвырнул от себя парня и, встав, резким движением отвернулся. Клеменс пытался приподняться. В скором времени тело омоют багровые пятна ушибов. Корчась от боли, парень оперся на упавшее кресло, пытаясь встать на ноги. Будто зная наперед каждое движение брата, Харальдссон за доли секунды оказался перед ним, с рыком взял его за горло и грубо впечатал в стену. Клеменс ухмыльнулся, издав смешок. Из прокушенной губы просачивались капли крови, растекаясь вдоль нее. С иронией и отчаянием в глазах он смотрел на Маттиаса, ожидая следующих действий. Ни капли сочувствия на бледном, уставшем лице, лишь кипящая ненависть отражалась истошным воплем.  Ханниган знал, что когда-нибудь брат сорвется больше обычного. Знал, что рано или поздно у него не хватит терпения на его выходки. Знал, что все зайдет слишком далеко, и был готов принять это. Все было так очевидно и неизбежно, что каждый из них знал, чем все закончится. И никто не препятствовал этому. Страдания так сладки на вкус. Безумная улыбка, дрожащее тело и руки, что сжимают запястья брата. Ты так обожаем и ненавидим, Клеменс. Жаль, что ты не способен прочувствовать это своим сухим сердцем. Неоновая лампа пылала огнем в глазах, а капля крови будто сияла чем-то чистым и невинным, скатываясь от уголка губ. Дрожащее дыхание трескалось, как и зеркало позади. Лампа суетливо замигала, отчего в глазах у Маттиаса стало мутнеть. Черные кляксы заполоняли зеркало, как и ярость снова стала заполнять его. Он с новой силой сдавливал хрупкую шею Клеменса. Ханниган смотрел прямо на него, не сопротивляясь, что подкатило ком к горлу. Маттиас отчаянно закричал, правой рукой он все так же держался за горло брата, а левой вцепился в плечо и бросил того в сторону окна. Харальдссон схватился за голову и опустился на колени. В легких была речная вода, которая ничтожно сдавливала. Просидев в таком положение не численное время, он все же решился подняться, пока Ханниган в очередной раз не коснулся бы холодными кончиками пальцев его затылка. Он встал перед тем местом зеркала, в котором паутиной распускались трещины. Лампа продолжала давить дрожащим светом. Маттиас посмотрел на себя, но перед ним стоял совершенно не он. В этих глазах больше ничего не отражалось, и эта леденящая пустота пугала, выкручивая живот наизнанку, пробуждая бесконечный животный страх. Дыхание стало предельно рваным, будто это были последние попытки набрать в себя как можно больше воздуха. Он сделал пару мелких шагов назад и, споткнувшись, упал на спину. Потерев переносицу рукой, Маттиас повернул голову: Густая алая кровь медленно скользила по белым перекладинам батареи. На полу рядом с ней, почти впритык, лежало обездвиженное тело Клеменса. На белой коже застыли багровые дорожки. Взгляд стал остекленевшим, как у фарфоровой куклы, и был направлен прямо на Маттиаса. Воздух закончился. Опустели мысли. Грудную клетку сдавило. Мир провалился в бездну ада, а глаза наполнили немые слезы. Мигание отражалось в луже крови, из-за чего казалось, будто она мерцает. Будто этот свет мерцает в самом Клеменсе. Харальдссон с жалким стоном приподнялся и, словно подстреленное животное, пополз в сторону брата. Он поскользнулся на той луже и упал в нее лицом. Горло раздирал детский беспомощный плач. Маттиас закрыл глаза и провел рукой по щеке, оставляя красные следы.