impossible year

Перед записью песни Мэтт сидит, рассеянно перебирая клавиши фортепиано, — выходят какие-то ленивые вариации на главный мотив, и Дом, слушая его, ненадолго «зависает», глядя на белую пелену за окном. Этот декабрь в Лондоне — самый что ни на есть отвратный и не зимний, с температурой чуть выше нуля и постоянными дождями и густыми туманами вместо снега или хотя бы ясной погоды. Даже, говорят по новостям, уровень воды в Темзе поднялся: интересно, бывали когда-нибудь на Рождество наводнения? Странно чувствовать себя группой, теперь записывающейся на лейбле, и сессии тоже проходят немного дёргано: приходит осознание, что теперь, если налажать, это не пролетит лишь сквозь память пары сотен людей, слушавших тебя в тот вечер, а останется на равнодушно-вечных дисках и отправится в таком неприглядном виде, быть может, на другой конец планеты. Мэтт отказывается что-то исправлять на готовых записях, называя это нечестным, но зато настаивает теперь делать несколько дублей, и сам же от этого больше других и устаёт. По дороге обратно в их тесную квартирку без особого успеха пытается не кашлять, так что Дом каждый раз не выдерживает и тащит его в кафе на полпути от студии выпить чаю или кофе и хоть немного отдышаться от сырого воздуха. Звукорежиссёр возвращается с перекура и машет им, что могут готовиться к (третьему за вечер) исполнению: Дом встряхивается и перехватывает палочки поудобнее, а Мэтт обрывает на полуноте свою затянувшуюся импровизацию, с хрустом разминает шею и без предупреждения начинает играть — знает, что Дом с Крисом всё равно успеют подхватить. И, пока он в очередной раз выводит надрывным фальцетом про задыхающуюся надежду, Дом думает, что перерыв на пару дней им сейчас пришёлся, конечно, кстати, но лучше бы — уехать хоть на месяц куда-нибудь, где зима либо настоящая, либо её нет совсем. И не только потому, что Мэтт может в этом проклятом климате подхватить пневмонию со всеми вытекающими последствиями, а просто — сменить осточертевшие декорации вокруг, заразиться вдохновением, которого стало маловато в последнее время, и вернуться обратно на родину записывать что-то помпезное и масштабное. Мэтт то ли доволен тем, как вышло на этот раз, то ли всё-таки даёт усталости взять верх, но больше дублей не требует. Крис извиняется, прощается с ними и вылетает за дверь, на ходу застёгивая куртку — возвращается на выходные к Келли и спешит на поезд до Тинмута, хоть во время записи и словом не обмолвился, что ему пора бежать. Мэтт же, досадливо кривясь на стремительно темнеющее небо за окном, всё равно остаётся отдельно ещё записать гитару, и Дом, предоставленный самому себе, смотрит сквозь стекло, как он лихорадочно терзает струны и вдавливает в пол потёртую педаль. А ведь они уже знают, что эта песня пойдёт в лучшем случае на вторую сторону сингла — но если бы выкладывались из-за этого хоть на каплю меньше, смысла бы во всём, что они делают, не было. Возвращаются на квартиру они уже в совершенной темноте, а конкретно этот район Сохо ещё и почему-то почти не украшен к праздникам и кажется от этого вдвойне мрачнее. Мэтт хмурится, то и дело поправляет шарф, завязывая его плотнее, и выглядит меньше собственного кейса с гитарой. — Кофе? — предлагает Дом, видя, что он ёжится от холода, но Мэтт качает головой. — Я что-то устал, а если выпью кофе — полночи потом не засну. Ну, ты знаешь. О да, Дом знает: Мэтт, не рассчитавший с кофе и шатающийся вокруг бессонной тенью в полпятого утра, идёт в его списке опасных для человечества вещей сразу после «пьяный и весёлый Мэтт» и «Мэтт, вошедший в раж на концерте». Если задумываться над этой теорией, начинает казаться поразительным, что человечество всё ещё в порядке. Более или менее. — Лучше бы той компании сверху не закатывать сегодня очередную вечеринку, — вздыхает Дом, слабо веря в удачу, а Мэтт только усмехается. — Мне сегодня даже они не помешают вырубиться, кажется. И оказывается прав — у соседей сверху, как и каждую неделю, грохочет басами музыка и кто-то визгливо смеётся, но Мэтт засыпает прямо на диване в комнате Дома с книгой — тот даже замечает не сразу. Фыркает себе под нос, забирает из обмякших пальцев какое-то очередное чтиво про теории заговора, набрасывает сверху плед и решает лечь сам, вот только его сон так легко не берёт. Наверху однообразные биты иногда сменяются неожиданно хорошими треками, и Дом, бесцельно таращась в потолок, лениво вслушивается, даже не находя сил злиться, хотя вопрос, какого чёрта им не пойти в настоящий клуб, в голове всё-таки вертится. Через неопределённый промежуток времени Дому удаётся уйти в рассеянные обрывки мыслей настолько, что сознание начинает потихоньку уплывать в сон и, конечно, ровно в этот момент Мэтт со вскриком подскакивает и ошалело оглядывается по сторонам. — Мэтт? — окликает его Дом, неохотно приподнимаясь на локтях. — Что такое? Мэтт ещё несколько секунд вертит головой по сторонам, потом, видимо, наконец осознаёт, где находится, и пожимает плечами, поднимая с пола плед. — Приснилась какая-то муть. Я был в пустыне, и там зеркала.. Но на самом деле это были не зеркала, а очень тонкие лезвия, — он вдруг улыбается, и обеспокоенность исчезает с лица. — И из этих лезвий и песка была сцена, и мы играли — забыл, что. — Увлекательно. — А потом пески начали нас засасывать, и тебя успело утянуть с головой, а меня нет, потому что я проснулся. — Иди обратно… в пески, — бурчит Дом, но невольно фыркает. — И лучше к себе, а то шею свернёшь на этом диване. — Уже… — Мэтт пробует наклонить голову и охает. — Сочувствую, — не слишком сочувственно отзывается Дом. — Я никого больше не разбудил? — Ты же помнишь, что больше и некого? — А? — Том в Тинмуте, а от его приятеля уже с неделю ничего не слышно. — А, чёрт, да. Мэтт поднимается с дивана, попутно ударившись обо что-то коленом, но уходить не торопится: подходит к окну, с повышенным интересом рассматривает сквозь пыльное стекло фонарь и дом напротив, потом поворачивается обратно. — Я всё-таки и дальше на диване. Можно? — и Дом вздыхает, окончательно переставая злиться, потому что за этими словами слишком уж явно прячется нежелание оставаться в одиночестве — нередкое для Мэтта вообще, а в последние месяцы только усилившееся: резкие перемены принесли с собой не только приятное головокружение, но и стресс. Наверное, этот год лучший в их жизни, и всё-таки к его концу они банально устали. — Да, оставайся, — Мэтт, конечно, безошибочно улавливает его смягчившийся тон, пересекает комнату и валится поперёк кровати Дома прямо на его ноги. — Нет, не так. Мэтт ловит его взгляд, немного колеблется или изображает, что колеблется, и всё-таки лезет на свободную половину кровати, при этом, естественно, отдавив ему ноги ещё сильнее. Падает рядом на спину так, что ощутимо содрогается матрас, и широко распахнутыми глазами смотрит в потолок — музыка сверху, кстати, так играть и не перестала. — Холодно, — негромко замечает он, и Дом закатывает глаза, но край одеяла к нему всё же двигает. Исключительно потому, что бессердечно послать забирать плед с дивана — значит ещё дважды рискнуть остаться без коленных чашечек. — Утащишь целиком себе — спихну, — вяло угрожает он. — В стену? — уточняет Мэтт, и Дом выдёргивает у него из-под головы подушку, чтобы ей же и ударить. — Хорошо-хорошо, понял. Ай. Дом отдаёт подушку обратно — ну то есть кидает её Мэтту в лицо — и поворачивается на бок к нему спиной, скрывая улыбку. Несмотря на всю возню, обратно в сон начинает клонить удивительно быстро. Не исключено, что благодаря уверенности, что проснётся он, придавленный сверху всеми конечностями сопящего в спину или плечо Мэтта. И сможет потом целую неделю в самые неподходящие моменты поддразнивать невинными «а я-то думал, мы не встречаемся». Совершенно не встречаемся. Абсолютно просто-друзья. Определённо всего лишь играем вместе в группе. Дом бы даже обижался на эту паникующую конспирацию, если бы в исполнении Мэтта она не выглядела настолько уморительно. Да и вообще долго обижаться на Мэтта — сложно, и, не подумайте, не только ему. На бок, вторя его мыслям, ложится кажущаяся сейчас очень тяжёлой рука, снова выдёргивая из полудрёмы. — Ты чудовище, — шипит Дом в подушку. — И тебе спокойной ночи, — радостно отзывается Мэтт, двигаясь ближе: Дом чувствует дыхание на затылке. — Зато не ворую одеяло. Дом не удостаивает его ответом — только закрывает глаза и, нащупав ладонь Мэтта, сжимает в своей.

* * *

Просыпается Дом, к своему изумлению, один, и теряется окончательно, когда бросает взгляд на часы: Мэтт и подьём в половину восьмого утра в выходной — вещи слишком несовместимые. Он выползает из-под одеяла, дрожа от холода, и на всякий случай обходит другие, ожидаемо пустые, комнаты. Ожидает, что найдёт Мэтта на кухне в творческом порыве, экзистенциальном кризисе или, в крайнем случае, желании срочно приготовить блинчиков, но и там никого. Дом недоумевающе щурится на рассветные лучи, бьющие прямо в окно, и рассеянно ставит кипятиться чайник. Он поворачивается, и теперь солнце нестерпимо ярко отражается прямо в глаз от экрана лежащего на столе мобильника. Дом тянется за ним и вертит в руках, раздумывая, пытаться ли выяснить, куда понесло Мэтта в такой час, или лениво позавтракать, а потом, возможно, и завалиться досыпать, раз уж кусок ночи отняли сначала соседи, а потом и Мэтт со своими ебучими лезвиями в пустыне. Но решить ничего не успевает, потому что мобильник пищит в руке — Мэтт пишет сам. «Ты спишь?» Велико желание ответить «А ты?», но Дом сдерживается. «Нет» «Придёшь ко мне?» «Куда?...» «Я в сквере. Через который мы возвращались как-то с репетиции.» Дом зависает, напрягая память, но Мэтт, видимо, почувствовав замешательство в этой паузе, добавляет: «Мы ещё тогда были пьяные, и Крис кричал, что мы изверги, потому что заставляем его играть на басу» «А, понял» «Так ты придёшь?» «Я завтракаю» «Я подожду» Дом не сводит несколько секунд взгляда с этого покорного и самую малость неубедительного «подожду», чертыхается и решительно идёт одеваться. Прибегает обратно на кухню, услышав свисток вскипевшего чайника, на ходу опрокидывает в себя полчашки чая и с тостом в зубах и мобильником в руке спешит в прихожую, наудачу приглаживая волосы. Сквер минутах в десяти ходьбы от этой квартиры они обнаружили совсем недавно и случайно, когда, действительно слегка перебравшие с алкоголем, заплутали по дороге из студии. Насколько Дом тогда мог судить в тёмное время суток и не в самом адекватном состоянии, место было милое, но возвращаться туда с тех пор не располагала ни погода, ни занятость. Он надеется, что хотя бы помнит дорогу, и про себя немного восхищается, что её помнит Мэтт. Утро, конечно, спросонья кажется слишком уж холодным, но, нельзя не отметить, не промозглым: небо в кои-то веки не скрыто за сонно-серыми облаками, и солнце даже немного пригревает. Всё вместе это напоминает что угодно, кроме середины декабря: только празднично украшенные и завешенные гирляндами витрины магазинов безуспешно пытаются создать атмосферу рождественского сезона. Пару раз Дом чуть не сворачивает не туда, но всё же находит сквер без особых проблем, и Мэтта видит почти сразу — растянувшегося лёжа на скамейке. Голова почти свешивается с края, глаза прикрыты от солнца рукой. Будто на пляже — даром что в тёплой куртке и без коктейля с бумажным зонтиком. — Доброе утро, — Дом спихивает ноги Мэтта со скамейки, чтобы сесть рядом. — Я прям вижу заголовки новостей. — А? — Мэтт убирает руку от лица и удивлённо моргает. — Восходящая рок-звезда переживает жилищный кризис, — задумчиво декламирует Дом. — Фронтмен Muse обнаружен спящим на лавочке: личный выбор или гнёт обстоятельств? Мэттью Беллами раскрывает правду шоу-бизнеса… — Да хватит тебе, — фыркает Мэтт, но всё же садится нормально: возможно, только для того, чтобы толкнуть Дома в плечо. — Мы ещё не настолько популярны. Вроде бы. — Хочешь рискнуть и проверить? — Может быть, — разводит руками Мэтт и щурится на него с подозрением. — Быстро ты что-то позавтракал. — Спешил спасти тебя от жёлтой прессы. — Ну спасибо. — Чего тебя вообще сюда понесло-то? Снова приснилось что-то странное? — Дом быстро оглядывается на почти пустынную улицу и запускает пальцы в и так растрёпанные волосы Мэтта, ероша ещё сильней. — Нет, не снилось больше ничего. Просто проснулся от того, что мне в глаз светило солнце, и решил выйти посмотреть на это… редкое явление, — вдруг широко зевает, и Дом, не сдержавшись, смеётся. — Мы ещё можем вернуться обратно и проспать полдня по случаю выходного. — Соблазнительно. Но ведь пропустим всю хорошую погоду. — Тоже верно, — задумчиво кивает Дом и откидывает голову: солнце греет всё сильнее и приятнее. — Ну и зачем ты поставил меня перед этой диллемой? — Мэтт тыкает его пальцем в щёку, и Дом недовольно приоткрывает один глаз. — Я случайно. Ладно, в любом случае нам просто стоит отдохнуть, — он дёргает Мэтта за воротник. — Пожалуйста, застегнись и не заболей хотя бы до того, как тебе петь на следующей неделе. — Петь? — недоумённо хмурится Мэтт, и Дом смеривает его выразительным взглядом. — А, чёрт. Акустический сет на радио? — Ага. — И сингл хорошо бы досвести в этом году. — Угу. — Это будут самые занятые зимние праздники в нашей жизни, — Мэтт нервно хихикает и потирает затылок. — Да не, потом будет ещё хуже, — беззаботно откликается Дом и вздрагивает, когда Мэтт тыкает его пальцем в рёбра. — Новое тысячелетие, новые головные боли. — Оно в следующем году ещё не начинается. — А головные боли — да. На этой оптимистичной ноте они ненадолго замолкают. Дом откидывается на спинку скамейки, и Мэтт ёрзает, двигаясь ближе к нему. Дом наблюдает за ним краем глаза: Мэтт ловит его взгляд и, усмехнувшись, вдруг быстро целует в губы и с независимым видом отстраняется обратно. И хоть это, конечно, исключительно потому, что прохожих в пределах видимости в этот ранний час можно пересчитать по пальцам одной руки, Дом не может сдержать расплывающейся по лицу глупой улыбки. — Что это было? — Я подлизываюсь. — То есть? — У меня есть мысль, но она тебе не понравится. И Крису тоже. — Заинтриговал, — Дом наконец поворачивает к нему голову полностью. — Мы не можем выпустить “Recess” в том виде, в каком её сейчас записали, на второй стороне. Дом делает паузу, чтобы удостовериться, что правильно всё услышал и осознал, и после неё ещё считает в голове до пяти, прежде чем максимально спокойно уточнить: — Что, блять? — Я могу объяснить, — умоляюще смотрит на него Мэтт. — Сколько чёртовых дублей мы записали, а? — Дом, ну пожалуйста. — Мэтт, ну сколько? — Пять — я знаю, окей, я знаю? — И что теперь не так? — Она будет перетягивать на себя внимание, — Мэтт потирает переносицу. — Нет, хуже: она будет пытаться его перетянуть. — Но… — Но она недостаточно сильная, чтобы выпускать на основной стороне. Именно. Дом, мы перестарались. Сейчас она такая навороченная, что буквально кричит «заметьте меня». Возможно, это было бы и ничего для какого-то другого сингла, но мы ведь собирались поставить её с “Unintended”… Чёрт. В общем, я так не хочу, — он пожимает плечами и поднимает на Дома виноватый, но уверенный взгляд. — Ладно, — раздражение не то чтобы совсем пропадает, но Мэтт говорит достаточно убедительно, и Дом на секунду сжимает его запястье, успокаивая и успокаиваясь сам. — И что тогда пойдёт би-сайдом? — Она же, но не в таком виде, а как мы играли её на концертах. — С гитарой вместо фортепиано? — Мэтт кивает. — Ну… Честно говоря, это будет звучать немного как… — Radiohead, — произносят они дуэтом. — Ведь, наверное, ещё осталась парочка музыкальных критиков, не успевших обвинить нас в подражательстве им, — фыркает Дом. — Надо срочно это исправить. — Зато она не будет пытаться прыгнуть выше головы. — А мы? — усмехается Дом, откидывая голову так, что она почти ложится на плечо Мэтта. — А мы — всегда, — улыбается Мэтт. Прекрасно, конечно, знает, что никакого другого ответа от него и не ждут, но Дому всё равно чертовски нравится слышать это убеждённое, горячное, максималистское «всегда». — Ну ладно, убедил. — Правда? — Крису сам будешь всё это ещё раз объяснять, — Мэтт демонстративно тяжело вздыхает. — Но поскольку, если дойдёт до голосования, я тебя поддержу, считай, ты победил. — Проще, чем я ожидал, — усмехается он в сторону, перехватывает руку Дома, занесённую для тычка в бок и ведёт пальцами от запястья к ладони, едва касаясь. — Люблю тебя, — и, конечно, теперь Дому трудно найтись с ответным выпадом, поэтому он просто поднимает пальцы Мэтта к губам и быстро целует. — Пойдём. — Домой? — Ага. Спорю на что угодно, ты голодный. — Подловил, — вздыхает Мэтт и первый вскакивает на ноги. Аллеи в сквере достаточно просторные, но они идут, засунув руки в карманы, практически вплотную, и то и дело сталкиваются плечами. Солнце, успевшее подняться, вовсю греет затылок, но впереди на горизонте начинают собираться полупрозрачные облака: Дом надеется, что сегодня обойдётся хотя бы без дождей. — А всё-таки жаль эту версию — она интересная получилась. — Пожалуй, — Мэтт задумчиво склоняет голову. — Ну, лет через пятьдесят, когда мы будем ужасно старые, я без голоса, а вы с Крисом с трясущимися руками, выпустим в каком-нибудь коллекционном издании. — Если запись не потеряется. — И если мы доживём. — Доживёшь, я проконтролирую, — с ноткой угрозы кивает Дом и закидывает Мэтту руку на плечи. — Как минимум до двадцати альбомов. Как минимум. — Ой, да спорим, критики уже со следующего начнут кричать, что мы скатились. Дом недовольно фыркает и сильнее виснет на плечах Мэтта, наклоняясь к его уху. — Какая разница — ты будешь петь громче.