***
Она придирчиво осмотрела себя в зеркале, что-то неразборчиво мурлыча под аккомпанемент закипающего на кухне чайника. Дрожащими от волнения руками не получилось подвести глаза ровно, поэтому весь её образ в уклееном стикерами зеркале снова и снова напоминал не загадочную роковую леди, а одно сплошное разочарование. Девушка смешно чертыхнулась и со всего размаху бросила чёрный карандаш в раскрытую настежь дверь, топая ногой и оглядываясь на настенные часы. — Да твою же мать! Побери дьявол всю эту косметику! — И это — моя дочь! Кто учил тебя манерам, как не стыдно?! — тут же в ответ ей раздался с кухни огорчённый голос. — Нисколечки не стыдно, мам! Посмотрела бы я на тебя, когда один из твоих лучших дней пошёл бы не по плану! — О Боже… Свист чайника затих, а в коридоре послышался скрип ламината. В проёме появилась уставшая женщина в ярком фартуке. Со вздохом наклонившись, она подняла злополучный карандаш и покрутила его в пальцах. — Серьёзно? И только в этом вся проблема? — А разве этого мало?! Я будто не на свидание в лучшую галерею города иду, а в местную пивнушку! — Ну-ка присядь, горе луковое. К твоей радости, мама тоже была молодой и тоже кое-что умеет. Девушка покорно присела на табуретку, пристроенную около трюмо, резковато одёргивая шёлковую фиолетовую блузу и хлопая себя по коленям. — Давай, женщина, яви мне чудо. Я в нетерпении. Колдовать матери пришлось недолго. Всего пара штрихов карандашом, пара взмахов тушью и лёгкий росчерк по губам алой помадой — и можно было победоносно скрестить руки на груди, гордо глядя на своё творение. — И вот вроде бы, художник у нас здесь ты, а не я. Дочь развернулась к зеркалу и на минуту замерла от восторга с открытым ртом, после чего с радостным писком кинулась на шею женщины. — Да ты… Да ты самая лучшая художница в мире, мама! Обожаю! — Удачного свидания, солнышко. Девушка уже звонко застучала каблучками по коридору, едва не сбив на своём пути отца и брата, с любопытством выглянувших на шум. — Чего это она, дорогая? — Мам, наша Эш с ума сошла или да? Миссис Кэмпбелл присела на аккуратно застеленную кровать и, с тёплой улыбкой взяв клетчатый блокнот дочери с различными зарисовками, начала медленно его листать. — Наша Эш наконец-то стала счастливой, мальчики. А ну марш на кухню, ужин стынет!***
Он стоял под фонарём на перекрёстке двух главных улиц и наблюдал, как в ярких неоновых бликах витрин и вывесок медленно кружатся мягкие хлопья снега, падающие на плечи всем шумным, всем весёлым и всем немного уставшим от предрождественской суеты. Подумать только — свидание. Представьте себе — у него! У него, ненавидевшего все разговоры о романтике. У него, которого месяц назад могли довести лишь до рвотного рефлекса все эти «розовые сопли». Пришлось всего за пару дней срочно работать над своим абсолютно панковским, небрежным стилем жизни: парень впервые подошёл к матери с вопросом о том, какие темы стоит обсуждать с леди и куда лучше пригласить одну-девочку-из-художественного-училища-нет-мам-ты-её-не-знаешь-прекрати. Отчим без лишних вопросов одолжил своё любимое пальто и тайком от жены дал пасынку для храбрости немного коньяка и мятной жвачки. — Генри, он у меня стал таким взрослым… — Он у тебя - а точнее, у нас - стал счастливым. С каждой минутой сердце билось всё чаще. Хотелось крепко зажмуриться от всей нереальной красоты происходящего. Хотелось иметь во внутреннем кармане ампулу с цианидом для самого себя на случай, если что-то пойдёт не так, и волшебство этого вечера начнёт рушиться. На деле он имел лишь огромный дорогущий букет в хрустящей крафтовой обёртке. Пришлось закутать его в собственный шарф, чтобы цветы не замёрзли, а тонкая бумага не размокла. Именно в таком виде пионы и были вручены наконец подоспевшей даме сердца, чьи хрупкие пальцы бережно прижали к себе мягкий свёрток. Во взгляде её он увидел бесконечное радостное удивление, что заставило стушеваться ещё больше. — Ларри, блин… Как ты так угадал?! Это же мои любимые! — Ну… э… Не суть важно! Пойдём, а то совсем опоздаем!***
Где-то за пределами этого мира один, будучи искуснейшим инженером, сотворил самую последнюю, самую значимую дверь. Именно её он открыл для второго и позволил ему придумать, как всё на самом деле должно быть. Где-то на границе всего материального и эфемерного тот второй придумал личный и общий хэппи-энд. А после выудил откуда-то пачку сигарет, чиркнул зажигалкой и неспешно закурил. Струйка сизого дыма вырвалась в приоткрытые оконные створки. — Из тысячи возможных миров ты выбрал этот. Хорошо ли ты подумал, Сал? — После всего того, что с ними и с нами случилось, тут думать даже нечего, мистер Джонсон. Просто наблюдайте и наслаждайтесь. Сигаретку? — Хотел бы я не отказываться от столь заманчивого предложения, но хотя бы одному не стоит подавать дурной пример…