Разбудить цербера

Франц Ольмерт Вполне можно представить, как он выбирал меня. Странное дело, я увидел это четко не как фантазию, а как воспоминание, но воспоминание, конечно, чужое, будто залез к нему в мысли и разглядел перед собой чистый лист, на котором небрежно, видимо на скорую руку, набросаны имена и фамилии людей из секретариата Всемирного Конгресса. Такой неровный столбец без дополнительных сведений. Бумага не официальная — внизу нет ни печатей, ни подписей. Скорее, это информационная записка. — Франц Ольмерт. Что вы можете сказать о нем? — Мы, как я уже говорил, серьезно относимся к выбору кадров. Так что, господин Санчес, все работники секретариата достойны вашего выбора. Наверно так, ну, или почти так и произошел выбор. Думаю, все случилось еще намного прозаичнее. Габриель Санчес тогда являлся кандидатом в конгрессмены. Поводом такого назначения стал психологический этюд об Иуде и Христе, работа, которую сейчас помнят немногие. Возможно, о ней никто бы и не заговорил, если бы не главный редактор сетевого журнала «Наука и жизнь» Борис Карев. Он спровоцировал «утечку информации». Я привел это выражение в кавычках, ибо так сказал сам господин Карев. На самом деле была намеренная реклама небольшого труда господина Санчеса. Еще до публикации в журнале главный редактор разослал по электронной почте тот этюд своим непростым, то есть со связями, друзьям и знакомым. Друзья и знакомые подхватили эстафету. Так Карев рассказал о Габриеле Санчесе не только постоянным подписчикам «Науки и Жизни», но и всему миру. И это без преувеличения, иначе никакого нового кандидата в конгрессмены у Всемирного Конгресса в лице господина Санчеса не случилось бы. Думаю, Карев, когда еще говорил по видеосвязи с Санчесом, все решил заранее: надо разослать сочинение проверенным лицам. И это вполне объясняет возникшее, будто случайно, его предложение расширить психологический этюд до тоненькой книжки, акцентировав внимание на противостоянии двух личностей: Спасителя и Предателя. Карев, как говориться, смотрел в будущее. Санчес согласился переделать этюд. Он переписал его в короткие сроки и выслал сочинение главному редактору. Какими путями оно плавало в издательстве, мне не ведомо, но в итоге будущему уже конгрессмену предложили выбрать секретаря, чтобы он смог обработать и довести до ума небольшое сочинение. И Габриель выбрал меня. Я еще не успел встретиться с автором, как сочинение пришло на мою почту. Я по старой привычке распечатал его на принтере — стараюсь работать с бумагой, а не с планшетом — и, удобно расположившись в кресле, начал читать. Что я увидел сразу? Произведение было оформлено в виде безответного диалога. По форме это вполне соответствовало заданию редакции: показать противостояние. То есть шел перемежающийся фокал с небольшими перебивками. Есть кусок текста от имени Иуды и кусок текста от имени Иисуса. Это напоминало внутренний монолог то одного героя, то другого, что-то похожее на дневник, предполагающий конкретного читателя. У Иуды — Иисуса. И наоборот. Поэтому я назвал это безответным диалогом. Иуда Предатель Возможно, это началось в тот день. Может, я и ошибаюсь. Может, все началось и раньше, именно тогда, когда я его увидел впервые, и именно тогда поразил он меня. Я еще не успел с ним заговорить, а уже взор был прикован к нему. Я и раньше слышал об Иисусе, и удивлялся тому, с чего это люди превозносят его? Что в нем такого? Пророков и великих учителей, целителей было множество, но, увидев впервые Иисуса, я все осознал. Он действительно величественен. Величественен во всех смыслах. Не только образом, но и фигурой. Я заметил его на противоположной стороне улицы в окружении учеников, еще не зная, кто он. Потом я узнал, как зовут этого человека. Так вот, Иисус шел среди учеников. На группу, казалось, никто не обращал внимания. Но это странно. Назаретянин был на голову выше всех, не только своих учеников, но и всех. Я проводил его взглядом. Худая фигура. Вытянутое лицо в обрамлении длинных волос. Узкая борода с усами. Наверно, это началось на той улице. Я все время порывался найти ту улицу, найти то место, где я стоял и смотрел. Я желал начать все сначала. Но прошлого не вернуть. Наверно, да, не стоило мне видеть великого учителя. А теперь я хожу с ним, слушаю и смотрю. Так случилось и в тот день. Иисус куда-то исчез. Братья поговаривали, что решил он оказать честь каким-то своим родственникам, не знаю. Учитель предоставил нас самим себе. Мы нашли приют у одного богача, который был наслышан об Иисусе. Настал жаркий полдень, мы отдыхали в сени деревьев, и вяло упражнялись в благочестии, кроме меня. Я молчал и, закрыв глаза, лишь прислушивался к происходящему. Братья говорили мудрые слова, затем приступили к евхаристии. Именно в этот момент учитель вернулся. Я услышал его по уверенному, но мягкому шагу. Открыл глаза. Иисус проплыл к дереву и, облокотившись об него, с улыбкой наблюдал за евхаристией до тех пор, пока один из братьев не спросил: — Чему вы улыбаетесь, учитель? — Я не улыбаюсь, я смеюсь над происходящим здесь. — Вы смеетесь над нами? Над нашей евхаристией? Но то, что мы делаем — достойно. — Я не смеюсь над вами, или над тем, что вы делаете по своей воле. Это не смешно, но меня смешит то, что, совершая такой обряд, вы думаете получить благословение от вашего бога. И тут братья ожили. Они загудели, как растревоженный улей. Полдневная жара ничего не значила для них. Они перестали ее замечать. Это похоже на камень, брошенный в тихие воды. Камень оказался небольшим, но вызвал большое волнение на поверхности. Братья наперебой обвинили Иисуса в хуле, закончив вопросом: — Учитель, но ведь ты, ты ведь тоже как мы? Ты тоже произошел от бога нашего? Как же можно так говорить о благочинии, что свершалось здесь? Услышав сие, Иисус грустно замотал головой и присел под древом. Он опустил голову. Затем поднял взгляд и луч, будто исходящий из его глаз, прошелся по нам. Он словно жаждал ответа на вопрос. — А с чего вы решили, что вы меня знаете? — прозвучал голос учителя так просто, так обыденно, будто сейчас решалась задача, кто из нас идет на рынок за рыбой, хлебами и вином. — Почему вы так решили? — Братья молчали. — Я скажу вам одну истину. Никто из людей, ныне живущих, и даже из потомков этих людей не познает меня до конца. Никто и никогда. «Никто и никогда» — прозвучало как приговор. — Кто возьмет на себя смелость и предстанет передо мной и скажет кто я? Кто крепок духом? Ну? Я жду. Никто и никогда — так прозвучало в моей голове вновь. Прозвучало подобно удару молота. И этот молот заставил встать меня и подойти к учителю. — Я знаю, кто ты, — начал я робко. — Знаю. Я знаю тебя как человека. Я, конечно, слышал о тебе множество славословий еще до встречи с тобой. Наверно, большая часть из них выдумки, но что-то из этого является правдой. Я знаю, что ты из семьи плотника, и города Вифлеем и Назарет — твои родные города. Но все это прах. Я ведаю иное. Ты вышел из эона Барбело, бессмертного. И пославший тебя к нам — тот, чье имя я не достоин произнести. — Иуда, все, что ты сказал сейчас обо мне — отбрось. Забудь. Если хочешь, я расскажу тебе о таинстве царства истины, ибо ты можешь войти в него. Но я пока не буду рассказывать тебе о нем, потому как боюсь, что ты опечалишься. Ну, зачем он тогда в тот жаркий день произнес эти слова. Уж лучше бы промолчал, кивнул бы ненароком, и все братья решили: учитель, молча, согласился. Учитель все-таки именно от бога нашего, но он зачем, зачем свершил сие? Я тогда растерялся, и недолгое молчание витало в тени деревьев. Наконец, я вымолвил: — Хорошо. Тогда скажи, когда настанет тот день, в который ты расскажешь нам о себе. Иисус печально покачал головой: — Иуда, бедный Иуда. Ты опять ничего не понял. Я же сказал, никто из ныне живущих людей и их потомков не познает меня. И тут учитель встал и покинул нас. Иисус Спаситель Я забыл о том разговоре с Иудой, но вновь пришлось о нем вспомнить, когда Иуда предстал передо мной. Все началось с видения, точнее, со сновидения, которое испытали одновременно все братья. Они обратились ко мне: — Рабби, нам приснился сон, и мы не знаем, что означает он? Я невольно перевел взгляд на Иуду. Тот старался держаться в стороне и отвел взгляд, будто ему стыдно, что обсуждают братья. — Что за сон? — спросил я. — Расскажите. — Рабби, нам приснился огромный дом, в центре которого стоял жертвенник. Над жертвенником парили двенадцать человеческих фигур, а дом оказался заполненным людьми. Их было много. Они стояли вокруг жертвенника и приносили жертвы. Кто-то приносил в жертву животных, кто-то дев и мужчин, кто-то младенцев. Видели мы среди них и царей, как нам показалось, и простолюдинов. Мы не запомнили. Толпа оказалась пестрой. — Но что-то ее объединяло? — спросил я братьев, уже зная ответ. — Да. Что бы те люди ни делали вокруг жертвенника, грешили, каялись, или просто стояли в молчании, все произносили твое имя, Рабби. Кто в мыслях своих, кто вслух. Так скажи нам, что означает это видение? — Все же ясно, братья. Двенадцать фигур над жертвенником — вы, вознесенные в царство Его. Ну, а люди — это те, кто были, есть и будут в грядущих поколениях совершать гнусности, но прикрываться моими именем. Но все их старания тщетны, поверьте. Когда придет он — Господь, который над всеми — те люди будут посрамлены. Вот что я вам скажу, перестаньте приносить жертвы. Господь не требует их от вас. Я тоже не желаю. Да и нелепо, ведь жертвы возносятся выше звезд и ваших богов, выше вас, а вы остаетесь здесь. Это же смешно. Так же смешон хлебопек, что из кожи лезет вон, но пытается накормить все творения под небом. Ничего у него не выйдет. Все его благие намерения, все его жертвы потерпят неудачу. Перестаньте прикрываться моим именем, или бороться со мной. У каждого из вас есть своя звезда, вот и держитесь ее, не надо жертв. Пусть каждый встанет на свой путь и идет по нему. Путь этот приведет вас к поколению, которое не осквернит моего имени, да и потомства своего не осквернит, и будет пребывать во славе от века к веку. Я немного увлекся проповедью и не заметил, как Иуда заинтересовался словами. Огонь любопытства вспыхнул во взгляде. Он подошел ко мне и спросил: — Но скажи, Рабби, что это за поколение? По какому плоду мы узнаем его? Вот оно что-то совершает, и мы можем тогда сказать: вот то поколение, о котором говорил Рабби. Последнее слово мне не понравилось. Теперь оно не так раздражало, как вначале нашего знакомства, но каждый раз, слыша его из уст братьев, я внутренне резко отстранялся и сжимался. Так дотрагиваясь до чего-то горячего, рука человека волей-неволей одергивается. — Не называйте меня Рабби. Ну, а насчет плодов, Иуда, что можно сказать? Тут не важны плоды и семена дел не важны, ибо и благами делами совершается зло. Смотрите куда эти плоды и семена падают. Прежде всего, смотрите на это. Ведь если семя будет обронено на камень, то не прорастет, останется лежать бесплодно, и сгниет, и станет смердеть. А если упадет на подготовленную почву, то прорастет.