Memories

POV Брендон. - Доброе утро, милый! Ты не забыл, что я сегодня улетаю к родителям? – Сара целует меня и улыбается. - Нет, милая, не забыл. А когда ты вернёшься? – Потягиваюсь и встаю с кровати. - Через две недели. И я тебе это уже говорила. Ты что, опять меня не слушал? – Обиженно надувает губки. - Прости, просто я задумался. – Чмокаю её в щёку. Она улыбается. – Тебя так долго не будет, а я опять буду один… - Я театрально вздыхаю. - Ну, Бденчик, я тоже буду скучать! Позови Даллона. Повеселитесь. – Сара уже обувалась в прихожей. – Всё, я готова. – Взяла в руки сумку. Она просила не провожать её, это я точно помню. – Завтрак я приготовила. Пока, милый! – Я подошёл к ней и поцеловал. - Пока, малышка! – она улыбнулась и вышла. Я проводил её взглядом до такси. Прежде чем сесть, она помахала мне ручкой. Машина скрылась из виду. Солнце ещё только вставало. Подул прохладный ветерок, и я зашёл в дом. Ну вот я и один. Кто–то подумает - это ведь хорошо. Один дома. Можешь делать что хочешь, устроить вечеринку и веселиться на полную катушку. Но не для меня… Я никогда не любил оставаться один. Когда все уходят, я остаюсь наедине со своими мыслями… и я снова начинаю скучать… скучать по нему… Звоню Даллону и договариваюсь о встрече. Он сказал, что сможет подъехать только к обеду. Отлично… Значит, мне надо как-то провести полдня. Иду завтракать. Как хорошо, что не надо никуда спешить. Мы с группой сейчас записываем альбом, и у нас нет концертов. Только вот запись затянулась. У нас проблемы с текстами. Проще сказать, у нас вообще нет текстов. Только наброски музыки. Так трудно писать альбом без него… боже, знал бы он, как мне было трудно писать Vices & Virtues. Сейчас всё ещё труднее… перед уходом он хотя бы оставил свои наброски песен. А сейчас… сейчас всё с чистого листа… Так, Брендон, очнись! Хватит уже! Блин, к завтраку я даже не притронулся. Ну и ладно, не хочу есть. Иду в ванную. Умываюсь, чтобы хоть как-то освежиться. Не выходит… так, надо чем-то себя занять. О, гитара! Беру эту красавицу и сажусь на пол, облокачиваясь на диван. Перебираю струны… Это его любимая гитара… Играю Northern Downpour. Пою… без его голоса она звучит не очень. Блин, я опять думаю о нём… Каждый раз, когда я остаюсь один, я думаю о нём. Руро, знал бы ты, как я по тебе скучаю! Мы три года не виделись с тех пор, как ты ушёл… Я вспоминаю, как мы с тобой сидели в гримёрке во время тура в защиту Pretty Odd’а. Ты сидел так же, как я сейчас, на полу с этой гитарой, твоей любимой. Ты перебирал струны и что-то тихо напевал, надеясь, что никто не услышит твой голос. Но я слышал, Руро! Я слышал твой голос! И сходил с ума… я всегда сходил с ума от твоего голоса… Ты снова был не там, не в гримёрке, со мной. Ты был где-то в облаках в своём уникальном мире. В мире, в который ни у кого не было доступа, кроме тебя. Даже у меня… Пряди твоих волос спадали на лицо, но ты даже не пытался их убрать. Ты был увлечён своим любимым делом. Музыка была твоей жизнью… Так почему же ты ушёл? Почему ты бросил группу? Бросил Спенсера? Бросил меня? Нам так было весело… Мы с тобой были лучшими друзьями, хотя ты для меня всегда был кем-то большим, чем друг… Я любил тебя! И до сих пор люблю! Но я так и не успел признаться… Я не смог… мне не хватило сил… Понимаешь, Руро? Я ведь мог тебя остановить. Возможно, ты тоже меня любил… но теперь я не смогу этого узнать… Я чувствую, как по моим щекам текут слёзы… Я всегда плачу… Всегда, когда остаюсь один, я вспоминаю тебя, то, как мне было хорошо находиться рядом с тобой… Я вспоминаю твою улыбку, твои глаза, твой голос. Я обожал твой голос. Я старался ловить каждое твоё слово. Я всегда улыбался, когда ты входил в комнату. Я просто не мог сдержать улыбки, а ты это замечал. Ты тоже улыбался и на твоих щёчках появлялся румянец от смущения. Ты был очень стеснительный, скрытый… И я часто вгонял тебя в краску. Особенно ты смущался на концертах. Ты стоял за кулисами и дрожал, а я подходил к тебе, клал руку на плечо и успокаивал. Ты улыбался мне и шептал «спасибо». Мне было так хорошо просто стоять рядом и смотреть в твои глаза. А ты смущался, часто прятал взгляд. Ты извинялся передо мной, если, задумавшись, очень долго смотрел на меня, если перед концертом от волнения, сам не замечая того, крепко сжимал мою руку своей. За что ты извинялся, Рай? Мне так было хорошо в те моменты… Ты был мне так дорог… Ты был, как маленький ребёнок, боялся открыть свои секреты, свои мысли другим. Я был единственным, кому ты доверял. Помнишь ли ты, как по вечерам звал меня в свой номер, чтобы поговорить? Ты тогда очень долго сидел у окна, любуясь луной, а я любовался тобой. Потом ты начинал рассказывать о своих переживаниях, о том, что тебя пугало. Я всегда тебя внимательно слушал, подсказывал и утешал. Ты был мне очень благодарен за это. Боже, малыш, ты был таким милым! Ты был, как беззащитный цыплёнок, скрывшийся в своей скорлупке и боящийся выбраться. Но я любил тебя таким, каким ты был. Я любил тебя и до сих пор люблю… Но как же ты изменился. Райан, ты вырос, повзрослел, выбрался из скорлупы. Поменял имидж, стал очень общительным и даже крутым. Когда я смотрю твои фотки, я тебя не узнаю. Тебя больше нет… моего милого малыша Руро нет… теперь есть только Райан Росс… Я откладываю гитару, поджимаю колени и закрываю глаза руками. Я плачу и не могу остановиться… Я даже не заметил, как хлопнула дверь и как в дом зашёл Даллон. - Бден, ты дома? – он прошёл в гостиную и, увидев меня на полу, кинулся ко мне. – Брендон, господи, ты опять плачешь? Ты опять его вспомнил? – Он обнял меня. Он знает. Даллон - единственный, кто знает, что я люблю Райана. – Ладно-ладно, всё, успокойся! Всё будет хорошо! Наконец я успокоился, и он помог мне встать с пола. Даллон отвёл меня в ванную и умыл. - Ты хоть кушал? – я опускаю голову. – Горе ты моё луковое! Пошли в твою любимую кафешку! – я поднял голову и улыбнулся. Даллон - мой самый лучший друг. Все эти три года он поддерживает меня. И, кажется, теперь я занял место Райана…