Echoes of the mind

Хитоши никогда не считал себя особенным. Он знал, что был мудаком в определенные вещах. Знал, что думают о нем другие. И почти покорно смирялся с общественным мнением, но не отступал от намеченных целей, упрямо пробивая себе путь. Даже, если это стоило сломанных конечностей. Хотя, если быть честными, то с Мидорией из А-класса он бы не смог потягаться. По этому пункту. Но вернёмся к началу. Шинсо никогда не был особенным. И не искал особенных людей для себя. Он скептично смотрел на некоторых героев, кривился при упоминаниях о злодеях и закатывал глаза на новости о студентах-одногодках. Но не все всегда бывает так, как мы того хотим. Так было и с ним. Шинсо не ждал того, что маска холодного и отстраненного парня треснет и рассыпется пыльными осколками так просто, когда она только лишь войдёт в общую гостиную. Он не знал, что будет, с того самого злополучного вечера, пялиться на нее дольше обычного, искать ее фигуру взглядом в конце коридора и с нетерпением ждать совместных тренировок с их классом. Хотя, если на то пошло, Хитоши даже не подозревал о ее существовании и многообразии собственных эмоций. А потому сбитое дыхание, часто колотящееся сердце, грозившее сломать ему ребра своими глухими ударами, и пересыхание во рту, как наутро после крепкого виски, запитого накануне кислым вином, стало для него не просто чем-то неизведанным, а даже пугающим. Да и сам Хитоши, спустя буквально неделю-другую, стал пугать окружающих своим видом — ещё более глубокими синяками под глазами, расфокусированным взглядом и поникшими плечами. Она занимала все его мысли, убивая Шинсо понемногу, съедая его разум без остатка и прорывая в его груди дыру, ноющую всю больше, с каждым днем. Хотя, по сути, если разобраться, сама Джиро даже не знала о том, что хоть как-то причастна к изменениям в Хитоши. Он сам доводил себя до ручки, но воспаленным черепно-мозговым нервам было плевать, в чем реальная причина. Потому что процесс саморазрушения был запущен. И его было нельзя остановить. Разве только — замедлить. И то, ненадолго. Но Шинсо правда не хотел в это ввязываться. Он годами строил вокруг себя антисоциальную титановую стену, которая не дала трещины даже под натиском гипер-дружелюбного Изуку, но буквально рухнула в одно мгновение под взглядом ее темных глаз. И парадокс был в том, что Шинсо даже сам не знал, почему он так яростно цепляется за образ Кьеки. Ведь в ней не было абсолютно ничего привлекательного — грязно-фиолетовые волосы, стриженные не столько ассиметрично, сколько просто криво; мальчишеская, плоско-угловатая фигура, построенная не плавными изгибами, а прямыми линиями; надменный взгляд темных глаз с редкими ресницами и бесящими красными треугольниками на щеках; и, самое главное, идиотская мутация в виде джеков, сниспадающих до ее грудной клетки (назвать это грудью Шинсо как-то не решился) от самых ушей. Да. Он никогда не любил ее. Она бесила Хитоши, выводила из себя одним своим видом и заставляла его крышу стремительно ехать куда подальше, но явно не вызывала эмпатию. Но он все равно ждал ее ответов, с каким-то нездоровым предвкушением, чтобы потом довести ее до беспомощного состояния, с помощью дурацкого злодейского квирка, прижать к стене, и жадно целовать, кусать ее тонкие, мягкие губы, заставляя ту кричать морально. Потому что потом она все равно все забудет. Придет в себя, и будет долго думать о том, откуда на ее плечах синяки, почему у нее саднит губы, и куда девается время. Но никогда не узнает о том, что и кто с ней сотворил. Понемногу, но Хитоши начнет действительно сходить с ума от этого всевластия и, одновременно, недозволенности. У него появится тремор и он станет чаще ронять ручки на пол во время уроков. Он станет срываться на одноклассниках, несколько раз сломает нос Мономе, которые упорно будет пытаться влезть не в свле дело. Но если вы спросите Хитоши об этом, то он с абсолютным спокойствием заявит вам, что не любит эту девушку. И не хочет любить. Но не соврет же. Да и, по сути, это больше похоже на манию (так и есть), чем на любовь. У Шинсо к ней нездоровая тяга. Фетиш. Кинк. Он будет следить за ней в социальных сетях. Во всех, в которых только сможет найти. Он никогда не напишет ей, но, словно маньяк, будет сталкерить все ее перемещения по интернет-сети, ждать новых, редких фото на странице и коротких видео-историй. Хитоши будет несколько раз на дню заходить на ее страницу. Смотреть репостнутые новости, проверять списки друзей или сообществ, искать темы для разговоров. И ни разу не заговорит. Потому что он ее не любит. Шинсо часто будет думать о ней по ночам, представлять ее все с наименьшим количеством одежды. Он будет кривиться с ее фигуры, но водить рукой по вставшему члену, до крови закусывая губы, чтобы не разбудить соседей за тонкими стенами слева и справа. Он продолжит встречать ее в коридоре, пользоваться наивной доверчивостью, жать к стенам. Постепенно ему перестанет хватать жарких поцелуев, он будет задерживать Кьеку дольше, чтобы оттянуть ворот рубашки, прикусить кожу на шее (осторожно, дабы не оставить следов), провести ладонью по ее запястью и переплести с ней пальцы, сцепив руки в замок или, к примеру, огладить внешнюю сторону бедра, позволив руке слегка (или нет) пробраться под край юбки. Одноклассники заметят этапы саморазрушения слишком поздно, учителю сообщат ещё позднее. Тогда, в тот момент времени, уже будет бесполезно пытаться помочь Хитоши. Потому что он сам будет все глубже и глубже загонять себя в пучину собственного помешательства и безумства. И, как бы то ни было, даже психологи (а после и психотерапевты) будут жать плечами, говоря о том, что юноша просто не способен воспринимать их слова. И Шинсо отстранят от занятий. Когда он перейдет черту. Когда взбесится от собственного бессилия, когда его захватит гнев, от осознания того, что он готов прислуживаться, чтобы только снова ловить на себе ее взгляд. Когда он, однажды, схватит девушку за волосы, встретится своим безумным взглядом с ее, полным страха и непонимания, и ударит о кафельную стену в уборной с такой силой, что плитка треснет, а на его руках останется кровь. Черт знает, кто из них испугается больше, потому как Кьека отключится ещё до того, как почувствует боль. А Шинсо упадет на пол, подтащит ее к себе на колени и, из-за бушующего в крови адреналина, не услышит ее пульса. Он будет снова и снова колотить кафельную стену, разбивая свои руки в кровь и крича, пока туда не сбегутся учителя и не оттащат рыпающегося и кусающегося парня от бессознательного тела студентки. С Джиро все останется в порядке. Относительном. Не считая нескольких дней постельного режима, небольшой головной боли и трех приемов у психолога. Потом, спустя буквально несколько месяцев, она забудет об этом. Обо всем этом. О случае в туалете, о Шинсо, о психологе, о травме… А он будет помнить о ней всегда. Помнить о той, которая имела смелость разбить его жизнь на слишком реальные «до» и «после». И он будет злиться на нее, до лопнувших капиляров в белках глаз, потому что, нет, он никогда не любил ее. Он был к ней привязан. Настолько морально, что почти платонически — иначе как объяснить то, что он самолично разрушил свое сознание, только из-за ее непримечательного образа? Что же. Джиро будет жить нормальной жизнью, даже изредка не вспоминая о странном и пугающем парне из Б-класса. Она станет профессиональной героиней, хотя ни разу не поднимется в топе, выше двухсотого места. Она найдёт человека по сердцу и заведет семью. Она будет счастлива. Когда-нибудь в будущем, поднимая над колыбелью свою маленькую дочь, безумно похожую на нее саму. Она будет счастлива, прижимаясь к горячему телу, в объятиях любимого супруга. Она будет счастлива, даже когда будет навещать могилы своих родителей, хотя по ее щекам и будут катиться слезы. Но она расскажет им, уже ушедшим из этого мира, о том, как она живет и чем занимается. Потом она, с легким чувством грусти, возьмет супруга за руку и улыбнется ему… А Хитоши? А что, Хитоши? Его судьба была предрешена ещё в тот первый злополучный вечер. Шинсо, если не навеки, то на очень долгое время (до конца своего бренного существования) будет убиваться своим черным отчаянием. Когда-то он дойдёт до точки — и не сможет продолжать разрушаться дальше, но, так или иначе, его сознание будет сломано задолго до этого. Шинсо перестанет существовать.