Гидеобрия

Вертолет приземлился на крыше престижнейшей гостиницы Рима. Из него вышла семнадцатилетняя Хелена Уэйн в шелковом белоснежном платье. К ней тут же приблизился высокий мужчина примерно тридцати пяти лет в изысканном черном костюме. Хелена тут же кивнула пилоту, и он сразу отвесил поклон. Вертолет отчалил. Только после этого мужчина снял грим – и это был Человек с улыбкой. - Признаю оригинальность, - осклабился он. – Таких свиданий в моей жизни еще не было. А она была непозволительно долгой. - Может быть, сегодня? Мати рассказывала, что в первый раз все было в Риме. Человек с улыбкой обнял девушку, и разговаривать она смогла лишь через три минуты. Первым заговорил он. - Мати рассказывала… Она рассказывала, как я привез ее в Рим и как она сама выбрала… того, кто стоил немало. Но свои деньги оправдал. На самом деле… все очень не просто. Я то, чего не должно было быть. - Это я уже слышала. - Я страшная сказка, которая случилась в реальности. Та самая страшная сказка, в которой побеждает Серый Волк. Где никто не смог его убить. С другой стороны, ты именно та самая сказка, которую только и мог пожелать Серый Волк. Мы многое вместе повидали. Я не верю в любовь. Я не верю в душу. Даже несмотря на то, что бывал в аду. Я не очень верю в то, что у меня имеется то, что можно назвать сердцем. Ты дочь моего злейшего врага, которую я смог приручить. И которая готова сделать один последний шаг. - Почему же его не делаешь ты? Что останавливает тебя? - Потому что сначала мы должны попросить благословение у твоего отца. - Вот это по-настоящему смешная шутка. Знаешь, во что верю я? Что есть у тебя и сердце, и душа. Иначе б не было у тебя Каори, Матильды и Вакико. - Все они просто пешки в игре. Очень долгосрочной игре. Как и ты. - Ты любишь меня? - Исключительно как то, что не могу любить. Если это вдруг случится… это поломает все. Ты всего лишь станешь одной из них… бесконечных них, которые были до Каори. - Что надо, чтобы быть той, которая может сравниться с Каори? - Побить меня один на один. - Я смогу. Меня Мати многому научила. - Как и меня. Это был интересный процесс – когда дочь учила собственного отца, просто чтобы вдруг пригодилось. Ее учили лучшие. Всех их я в последний раз уложил за минуту, но это несущественные детали. - Когда ты подаришь мне сапоги? - Как Каори, Матильде и Вакико? Тебе они никогда не были нужны. Другой типаж женской привлекательности. Не воин. А женщина. Да, мне нравилось брать к себе тех, кого можно воспитать как воинов. Потому что… - Потому что у тебя есть страх. Страх, что они не смогут защитить себя от этого безжалостного мира. И в первую очередь – от тебя. - Почему ты не боишься? Не боишься мира, не боишься Бэтмена, который смеется. И главное – почему не боишься меня? - Потому что ты взял меня под свое крыло, когда мне было двенадцать. Не убил, не изнасиловал и очень долго беседовал. Хоть мог сделать все, что угодно. - Чем и завоевал твою любовь. Это называется Стокгольмский синдром. - Он бы прошел через несколько месяцев. - Гестапо было слишком милосердным, - решил он внезапно сменить тему. Оно просто сжигало людей в печах. Пачками. Оставляя себе кое-что напоследок. Один момент мне понравился, в кине с Мерил Стрип. “Выбор Софи” или что-то типа того. Ее фашист заставил выбирать, сын ее должен умереть или дочь. Она выбрала сына …. И ушла. А ведь так не должно быть, не так ли? Я бы заставил ее – если уж она сделала выбор – по крайней мере включить печь, в которой будет сгорать ее дочь. Ее выбор, так ведь? Или отдать свою жизнь, попытавшись спасти обоих детей. Я отец, и я бы сделал так. Я прав? Нацисты? Да они любителями были. Всего лишь сохраняли чужие зубки, тапочки и прочее, сжигая их в своих топках. Я бы делал по-другому. Давал бы каждому из отцов, матерей и детей возможность выбора. Они сами вырвут своему ребенку или родителю золотые зубы или умрут. Сами снимут с них башмачки или умрут. Сами вырвут у них волосы или умрут. Или выживут. А если выживут – то сколько, день, два или всю оставшуюся жизнь? Кто угадает, кто угадает? Вот тут человек и проверяется на прочность. Не то чтобы это что-то решало. Все в ад попадут однозначно. Не та эпоха – грешны все, почти с семи лет от рождения. Но тебе, Хел, там ничего не угрожает. У меня там свои связи. Только я могу изобретать такие способы мучений, какие ни Нерон, ни другой временный правитель преисподней в жизни не придумают. И они это ценят. Так что даже в аду ты будешь, как и Матильда, жить почти райской жизнью. И твое мучение будет заключаться исключительно в том, что к тебе будет являться как кавалер один из претендентов на правительство адом. И то – лишь на то короткое время, которое разрешу я. Но… это будет как минимум не скоро. Я буду продлевать ваши жизни, как и Каори. Как и свою. - С помощью дионезиума. - Да, но даже он не есть гарантия бесконечного бессмертия. Когда-нибудь ресурс израсходуется. Вот тогда и настанет наш черед. Но все уже готово. - А Дарксайд? Я немного в курсе ваших с Мати дел. Можно морочить ему голову с поисками уравнения анти-жизни годами. Но когда-нибудь настанет день, когда его терпение иссякнет. Хуже того, догадается, что оно у вас уже есть. - Вот тогда он и узнает, как оно работает. На себе. Мати овладела им в совершенстве, под моим чутким руководством. - Весьма благородно и по-современному – отдать всю власть над галактикой своей дочери, а самому быть в тени, будучи при этом самым страшным злодеем всех времен. А если она тебя предаст? - В ту же секунду, когда она предаст меня, ты предашь ее. Вы сблизились, я знаю. Так и должно было быть. Но на самом деле… нет, мне не надо спрашивать, кому ты верна на самом деле. - Ты… прекрасно знаешь. - Но вот ведь черта в настоящих дьяволах… они могут позволить себе великодушие. Только его цена может быть… иногда… слишком велика. Я преподнес нескольким моим так сказать друзьям дары. Жизни их любимых детей. Благополучие их семей. Расположение их возлюбленных. И исключительно для того, чтобы Бэтмен, который смеется, лишил их этого. Чтобы им было действительно что терять. Вот тогда они и станут моей маленькой армией. Лишь кажущейся маленькой. Он попытается их запугать, но – увы – он будет недооценивать одно. Это не та вселенная, к которой он привык. Здесь никто из них не боится Бэтмена. Здесь все они боятся только меня. Потому что знают, что я могу быть не только сумасшедшим. Максимальная жестокость и безжалостность – это не безумие. Это называется по-другому. Социопатия, психопатия, антисоциальное или аморальное поведение. Но это не сумасшествие. Сумасшествие – это когда не понимаешь, что делаешь. Не могу не признать, что у меня было несколько месяцев такого состояние. Но его и не могло не быть, при переходе от простого работающего на мафию киллера и всего лишь вора драгоценностей до массового убийцы. Но… оно прекратилось. - Женщина помогла. Я знаю. То есть ее смерть. И знаю, что ее имя в этой вселенной нельзя произносить вслух. - Многим с тобой Матильда поделилась. Я даже уже не до конца уверен, кто кого из вас больше контролирует. Она считает тебя овечкой, забывая, что в тебе сила твоего отца и хитрость твоей матери. Что всегда помню я. Точно также она недооценивает Бэтмена, который смеется. Ей только кажется, что первый раунд остался за ней. Что Апокалипсис удалось отсрочить. Явиться назад с головами трех Бэтменов и трех Джокеров? Да он уже их нарезал. Вселенных хватает, и достаточно беспечных Бэтменов и абсолютно безумных Джокеров тоже. Так что он уже здесь, могу тебя порадовать. То, что он позволил себе быть схваченным этими изобретенными Каори роботами-скелетами, пусть не введет тебя в заблуждение. Он действительно позволил им это сделать. Ему надо просто было увидеть ее. - Какой его следующий шаг? - Найти меня. И проверить на прочность меня. Также он будет искать твоего отца. Когда ты его видела в последний раз? - Ой. Наверно, год назад. Или два назад. Он… сказал, что отлучается по делам в родном городе. - Если бы он был в Готэме, я уже б об этом знал. Но… так для всех лучше. Пусть Бэтмен будет загадочной картой. Меня он не убьет и не будет этого делать – проверено временем. Если захочет сразиться снова с безумным двойником – на здоровье. - А если Бэтмен, который смеется, придет ко мне? - О, это исключается. Есть несколько Хелен, дочерей Брюса Уэйна, в разных вселенных. На разных Землях. Одна из них стала мстительницей Охотницей после смерти отца и матери. Этого я не позволил – в плане смертей. Но арбалет ты освоила? - Освоила. Как и несколько боевых искусств. Каори учила. Она хороший учитель. - Она хороша во всем, можешь мне поверить. Так, другую Хелену отдали в приют. Этого я тоже не позволил. Третья… стала Бэтменом. Просто потому, что не нашлось других претендентов на роль. - И как…? - Я знаю, что ты имеешь в виду. В их вселенной Джокер был заморожен, а потом застрелен, в таком же беспомощном состоянии, из всех людей, Томасом Уэйном, отцом там покойного Брюса. - Жутковато звучит. Ты настолько хорошо знаешь все про параллельные вселенные… - Я заинтересовался ими, когда мы с твоим отцом повязали это отродье. Довольно быстро все выяснил. Кум Дарксайд помог, как и некоторые другие. Ты ж не хуже меня знаешь. - Да, ресурсы у тебя есть. Если сегодня не будет… если мы… - Проведем милый вечер вдвоем. Больше ничего. - Тогда ответь хотя бы на два вопроса. - Легко. Хоть на оба. - Что ты собираешься делать с сыном Мати и Бэтмена, который смеется? - А тут есть три ответа. Первый – вручу его очередному правителю ада. Как плату за мое – и моих наследников – благополучие. Второй – просто отдам на воспитание хорошей семье, у которой не случилось с детьми. Третий – вручу его тебе. И ты будешь сама догадываться, что с ним делать и как его воспитывать. Какой второй вопрос? - Просто… когда? - А тут ответ будет один. Когда твой отец даст благословение. - Этого не будет никогда, - потупила глаза Хелена. – Ты действительно можешь быть жестоким. - Да, могу… но опять же, те, кто стоят выше тех, кто считают себя богами, могут позволить себе милосердие. - Мне не нужно милосердие, - прорычала девушка. – Ты научил. Тому, что милосердие лишь для рабов. Я не раб. Я точно знаю, чего хочу. И я не боюсь ошибиться. - Что ж… Если при всех моих доводах ты согласна… то заходи, - и белоснежная рука обняла Хелену. - Увы, мама, - обняла Матильда, наблюдающая за апартаментами, Каори, - ты ж знала, что это случится. - Знала. И что именно в ее семнадцать. Я уже простила, обоих, давно. Но к нему я наведаюсь этой же ночью. - Ничего другого я от тебя и не ждала, - обняла мать Матильда. - Маленький клуб женщин. Но, как он учил? Любая женщина может предать другую в один момент. Всего лишь ради мужчины. Будь готова к этому. Человек с улыбкой сидел в кресле в своем фиолетовом халате, читая вечернюю газету. Он не заметил, как окно за его спиной открылось и в него проникла фигура в плаще и маске с ушами. Лишь когда звякнули шпоры на сапогах, он отложил газету в сторону. - Кажется, я не один, - предположил он. - Я мщение, - ответил суровый голос. - Я ночь. Я твоя императрица. Поединок длился двадцать секунд, после чего наручники были надеты. - Последние слова? – поинтересовалась Каори, щекоча золотой шпорой белоснежное горло. - Почти. Но еще нет, - сбросив открытые наручники, белые руки со скоростью змеиного броска схватили ее за горло. - Однако уже близко. Когда-нибудь получится. Отпустив горло Каори, он обнял ее. - Как сегодняшняя вечеринка? – поинтересовался Человек с улыбкой. - Нормально. Не понравилась твоя первая полноценная измена. - После всех позволенных тебе измен? Шива, Одри и прочие? - Ты не считаешь женщин соперницами. Я считаю. - Тогда бы ты ее убила в ее двенадцать. - Я думала об этом, но…. Мати посоветовала тогда воздержаться. - Тогда послушай голос разума и теперь. Они приходят и уходят. А ты будешь со мной… навсегда? - Навсегда, - ответила Каори.