нет нигде тепла, то чернеет над головой, то над нею же светит тапочек, но конечность близка
Они были лучшими друзьями с самого детства. Этакая российская адаптация знаменитого клуба Неудачников. Очкарик Поз, очаровательная Оксана, языкастый Серый, шпала Шаст и чистюля Арс. Чёрт, да даже городок, в котором они родились и жили, (а если точнее — посёлок), напоминал чёртов Дерри. Грязная «заплёванная» речка, когда-то называвшаяся родниками и пригодная для купания, заброшенный пустырь, где лет тридцать назад ещё собирались строить торговый центр, а теперь там жили бродячие собаки, по субботам собираясь в кучу, чтобы повыть на луну, целый заброшенный дачный посёлок, лежащий через трассу, лес, где бродили наркоманы. Об этом поразительном мрачном сходстве сказал им Позов, однажды припёрший на их поляну огромный том собрания сочинений Стивена Кинга под названием «Оно». — Это, блять, говно такое, — объявил он, плюхнувшись на траву и потрясая зажатой в пальцах довольно увесистой книгой. — Не книга, конечно, — тут же с деловитым видом поправился он, поймав удивлённые взгляды друзей. — Стивен Кинг — чёртов гений. Хотя там был один момент, который заставил меня на минут пять выпилиться… Я реально охуел. Но я быстро пришёл в себя и подумал, что это не так уж и аморально, по сравнению с тем, что творится в Дерри. Я погуглил и нашёл запись в инете, где сам Кинг сказал, что то, что всех волнует именно эта сцена, а не, например, та, где ребёнка до смерти забил молотком отчим, о многом говорит… — Ближе к делу, Поз, — зевнул Матвиенко, приподнимая голову с травы и кидая на него выразительный взгляд. — А что за момент такой? — напротив, заинтересовалась Окс, заплетавшая на голове Серого какое-то жалкое подобие косички. — Неважно. Не буду же я вам спойлерить, вдруг вы почитать захотите, — с этими словами Димка с надеждой посмотрел на Арса, который единственный из компании, кроме него самого, читал книги. — Не… Ой!.. Спойлери, — кивнул головой Арсений, со стонами уворачивавшийся от настойчивых щипков лежащего рядом Антона. — Я… Ах! Буду читать, если дашь. Шаст, блять, иди нахуй! — завопил Попов, прыгая на длинноного ушастого друга и принимаясь щекотать его бока. Шаст звонко расхохотался, принявшись отчаянно пытаться зацепить Арса ногами. Он крепко прижал локти к бокам, изворачиваясь всем телом, словно чёртов уж. — Да тихо вам! Так что тогда говно, Поз? Про Кинга мы уже поняли, — спросил Матвиенко, с широкой улыбкой глядя на кувыркающихся в траве друзей. — Тайм-аут! — объявил Арсений, слезая с Шастуна и усаживаясь по-турецки. — Димка, мы слушаем. — О-ох! Ну ты и придуро-о-ок! — тем временем стонал в траве помилованный Антон, впрочем, тоже улыбаясь. — У меня бока горят! — Говно — наш посёлок, — вдруг грустно сказал Дима, опустив книгу на траву. — Точно такой же, как Дерри. Город из книги. Грязный, заезженный стереотипами, никому не нужный аля русский Дерри. — Мы все свалим отсюда, Поз, — сказала Оксана, оставившая в покое волосы Серёжи. Она посмотрела на него очень серьёзно, совсем не по-детски. — Все. Сдадим это ЕГЭ, и свалим. — Мне бы твою уверенность, — проворчал Серый. — Мои предки вряд ли смогут оплатить коммерцию, а с моими мозгами о бюджете только мечтать можно. Так что далеко я не уйду. Притихший Шаст задумчиво ковырял ногти, так и оставшись сидеть от всех поодаль. А что он мог сказать? Что Позов, что Фролова, что Арсений — умные ребята, творческие личности. Арс мечтает об актёрском образовании, хотя его родители скорее всего пошлют в жопу его желание, Окси хочет учиться на журфаке, Поз — на врача. И они умные, умные. А на что могли рассчитывать Шаст с Серым, с несколькими тройками в прошлых четвертях? Нет, не то чтобы они были совсем тупые. У Антона, например, всего две тройки с чередованием на четвёрки — по физике и геометрии. У Серого тройки по химии, алгебре и геометрии. Ну не лежала у них душа к точным наукам. Это же такой мрак. Просто ересь. Каждый раз, когда они начинали проходить новую тему по геометрии, у Шаста был только один вопрос — нахуя это придумали? Неужели жилось слишком просто, что нужно было срочно придумывать эту сраную геометрию? — Вы уедете, а я останусь тут, — добавил Серёжа, поднимаясь и отряхивая с колен соломинки и сухую траву. Сердце Шаста словно резануло ножом от этих правдивых слов. Он поморщился, тихо шмыгнул носом и принялся беспечно напевать себе что-то под нос. — Да и мне тоже куда деваться, — спустя минуту воцарившегося молчания, деланно равнодушным тоном ответил подросток, продолжая разглядывать ногти. — В городе филиал аграрного есть. Туда и поступлю. Предки будут счастливы. — Вы с ума сошли? — спросил Арсений, вскакивая. — Мы всегда вместе. Мы… Мы не должны разделяться! — и Арс расстроенно посмотрел на Антона, закусив губу. — Если вы будете так говорить, то точно ничего не сдадите, — раздражённо сказала Оксана, и голос её звенел от напряжения. — Вы в себя не верите, вот и всё! Вам тупо не хватает мотивации! Очень легко так говорить. Думаете, нам легко это даётся, потому что у нас троек нет? Как бы не так. Мы все сдадим это ЕГЭ. И все уедем. Дима кивнул. — Нахуй этот русский Дерри, — сказал Арсений, продолжая изучать Антона взглядом. — Нахуй, — сказала Окс, поднимаясь. Она положила руку на вытянутую ладонь Арса. — Нахуй это всё, — сказал Позов, присоединяясь к ним. Троица выжидающе уставилась на Матвиенко и Шаста, сидящих в разных концах поляны. Они переглянулись. Их поникшие лица не выражали никакого воодушевления, когда они встали и накрыли их ладони своими. — Нахуй, — прошептал Шаст, и ему вторил хриплый низкий голос Серого. Шастун встретился взглядом с Поповым, и внутри всё перевернулось. «Нахуй… Нахуй так смотреть?» — пронеслось в его голове с досадой. Впрочем, обстановка быстро разрядилась, и через двадцать минут они уже собирались играть в «правду или действие», которую предложил Серый. — О, отличная идея. — Нет, — отрезал Арс, нахмурившись. — В прошлый раз мне пришлось облизывать дерево. Я мог столько хуйни подцепить! — Кто ж тебя заставлял действие выбирать, Сенечка, — промурлыкал Шаст, подкрадываясь к нему сзади и хватая за бока. — Это тебе за щекотку! — И он резко сжал пальцы. Арсений взвизгнул, отчаянно изворачиваясь в чужих руках. — Ещё раз назовёшь меня Сеней… — простонал он, пытаясь убрать его руки. — Я тебя… — Мочи его! — закричал Серёжа, подпрыгивая и хлопая в ладоши. — Мочи этого мамкиного пирожочка! — Мочи! Мочи! Мочи! — подхватили хором Оксана и Поз. — Что — мочи? — хохотнул Арсений, падая ничком на траву. — Подождите, сейчас шорты сниму и нассу на вас! Ребята покатились со смеху, и Шаст тоже потерял бдительность, рассмеявшись. Воспользовавшись этими секундами, Арс вывернулся из захвата рук и схватил подростка за оба запястья. — Попался, Тошенька, — протянул он приторно-сладким голосом, каким разговаривала с Шастом его мать. — Пошёл ты, — беззлобно пожелал Антон, покорно садясь. — Ладно, ладно, мы квиты! — Ну, так неинтересно, — вздохнул Позов. — Да, Арс, ты обещал шорты снять! — подмигнул Серый, широко ухмыляясь. — Я обещал нассать на вас, — не без гордости напомнил Арс, устраивая голову на коленях Шаста. — Так что, играем в «правда или действие»? — Давайте уже, — заёрзала на траве Окс. Неожиданно у Позова зазвонил телефон. — Чёрт! Веселье отменяется. Мама, — с этими словами Дима поднялся с земли и подхватил рюкзак. — Алло? Да… Но я только вышел! Да ладно, сейчас. Ща. — Он раздражённо запихнул телефон в карман. — Давайте через час встретимся?***
и толкаясь от этих лапок, чем вертит планеты шар, так рождаются дети бабочек, чтобы найти конец (где?)
Они шли домой, босыми ступнями ступая по тёплому асфальту. — Какой же ты придурок, Шаст, — ворчал Арс, не сводя глаз со своих голых ног. — Ты представляешь, сколько говна на этой дороге побывало? — Я же тебя не заставлял выбирать действие, Арс, — хохотнул Антон, зачарованно наблюдая за его оголёнными щиколотками. — Все ноги будут в пыли, — продолжал канючить Попов. — Серьёзно, почему ты никогда не выбираешь правду? — поинтересовался подросток, взволнованно взлохмачивая пятернёй русые вихры. — Мы и так все знаем, что твой любимый исполнитель —pyrokinesis. И даже то, что ты не смотрел порно! — Просто не хочу, — пожал плечами Арсений. — Поддерживаешь имидж мальчика-загадки, Сеня? — подколол его Шаст, за что тут же получил увесистый шлепок по плечу. — Эй, полегче! — Я тебя когда-нибудь серьёзно ударю, — оповестил друга Попов. — Что же, бьёт, значит — любит. Лицо Арсения дрогнуло. Он отвернулся, словно ему были неприятны эти слова. — Бьёт, значит — статья уголовного кодекса Российской Федерации, — огрызнулся он. Шаст вскинул руки. — Понял, принял. — У меня болят бока, — заметил вдруг Арс, запуская руки под майку и ощупывая кожу над рёбрами. — Шаст, ну почему ты меня ненавидишь? — Ты что? — вскрикнул Антон. — Я тебя просто обожаю, Сеня! — и он сделал вид, будто тянется поцеловать его, сложив губы бантиком. Арсений ещё сильнее нахмурился, уворачиваясь от «поцелуя». Оставшуюся часть пути они шли молча. Так миновали соседнюю улицу, и, словно заведённые, по негласному соглашению, оба свернули к родникам. Ночной воздух приятно холодил кожу, с речки доносилось непрерывное кваканье и редкие всплески прыгающих в воду лягушек, спугнутых дуновением ветра и шелестом высокой травы. — Фу, сразу гнилью болотной завоняло, — сморщил кончик носа Шаст и остановил Арса за плечо, заметив, что тот продолжает ступать по насыпи босыми ногами. — Эй, принцесса, спрячь ноги в кроссовки. — С чего это? Мы же играем, — пожал плечами Арсений, спускаясь к маленьким грязным озерцам. — Да стой ты, — рассердился Антон, с трудом поборов желание подхватить друга на руки, чтобы вышвырнуть обратно на дорогу. — Когда надо, тебя не заставить пальцем этой тины коснуться, а когда не надо — пожалуйста, я по битому стеклу пойду! Хорош выёбываться, кроссовки… — Я не выебываюсь, — ощерился Арс, поворачиваясь к нему. — Я не выёбываюсь, понял? — Понял. Обуйся. Попов стряхнул руку с плеча, сделал шаг назад и тут же подпрыгнул, тихо застонав. — Блять! Включи фонарик! Антон наспех натянул потёртые кеды и вынул из кармана телефон. Арс вскинул одну ногу, ухватившись рукой за локоть Шаста. — Что такое? — Бля, да стекло, наверное, вонзилось. Это всё из-за тебя! Я бы не пошёл назад, если бы не твои наезды! По крайней мере сейчас, откровенно наезжал Арсений. Но Шаст терпеливо слушал его ворчание, давно уже привыкнув, ведь друг часто любил поворчать на него по известным только ему самому причинам. Сам Антон находил это милым. Да он, собственно, был просто очарован всем, из чего состоял Арс — начиная от его чистоплотности, заканчивая голыми щиколотками. — Ну, что там? — Похоже, не стекло. Хер разбери что, — был ответ. — Мне сесть нужно, ничего не вижу. — Обопрись на плечо. Сейчас на траву выйдем, и я сам посмотрю. Арсений, к счастью, просто сделал это без лишних упрёков — опёрся на плечо. Он устало выдохнул куда-то в район уха Шаста, и тому на одно счастливое мгновение стало щекотно. — Я устал сегодня, — поделился вдруг чувствами он. Голос друга действительно звучал изнурённо. — Мы, кстати, работали в саду. Ну знаешь, всё по классике — прополка и так далее. Заебался потом грязь из-под ногтей выковыривать. Я точно не буду дачником. И фермером. Это не моё. Я хочу на сцене выступать. Я, блять, актёр, а не садовый гном! — Потерпи немного, — стараясь придать голосу сердечность, сказал Антон, — скоро ты свалишь отсюда. И никаких огородов. Никаких садов и гномов тоже. — Они доковыляли до травы. «Никакого меня», — очень хотелось добавить подростку, но он вовремя прикусил язык, наблюдая за тем, как Арсений осторожно опускается на траву, вытягивая чертовски изящную правую ногу. Чертовски изящный — и это как о внутреннем мире Арса, так и внешнем. — Но я не хочу уезжать без тебя, — тихо сказал Арс, когда Шаст опустился на корточки и посветил фонариком на его ступню. — Я хочу, чтобы ты поехал со мной. — Попов залился краской, поймав изумлённый взгляд Шастуна. — То есть, — он на секунду прикрыл лицо рукой, делая вид, будто почесал лоб, — с нами. Несколько секунд продолжалась их зрительная борьба. Внутри Антона что-то с громким и оглушительным треском рухнуло вниз. Он пытался схватить это руками, но пальцы отчаянно нащупывали лишь пустоту. — Это иголка от акации. Она вонзилась по основание. Так что придётся потерпеть, — глухо сказал Шаст, закусив губу и думая, как бы отвлечь его. — Надеюсь, она маленькая. — Согласен. Надеюсь, она размером с твой член, — хихикнул Арс, откидывая голову назад и закрывая глаза. — Молись, чтобы она была с твой, — с важным видом кивнул Шаст, широко улыбаясь. — Твой член меньше, чем мой, дурилка. — С чего это ты взял? — вспыхнул Попов. — Да по тебе видно. — Пошёл ты! — Пошёл ты, — радостно ответил Антон, в те же секунды вытаскивая иголку. Арс вздрогнул, ойкнув и невольно дёрнув ногой, словно отмахивая насекомое. Он чуть не зарядил пяткой другу по носу — тот вовремя удержал его за щиколотку. — Блять! Ничего себе, большая, — сказал Арсений, кивая на объект в руках Антона. — Спасибо, милый, — поиграл бровями Шаст, отбрасывая занозу и проводя пальцами вдоль его стопы, делая вид, будто собирается применить запретный приём щекотки. — Кончай, Шаст, — улыбнулся Попов, кивая головой на его руку. — Я серьёзно говорю, у меня останутся синяки. — Лови, — ответил друг, кидая кроссовки к его ногам. — Теперь уж не точно не будешь выпендриваться. — Я не выпендривался! — снова воспротивился очевидному Арс, начиная натягивать обувь. Шаст, словно зачарованный, смотрел, как ловко двигаются худые ноги с острыми коленками, как длинные пальцы быстро и умело зашнуровывают кроссовки, как поднимается и опускается кадык. — Саднит немного теперь, — пожаловался друг, поднимаясь и делая неровный шаг. — Зачем мы вообще сюда начали спускаться? — Понятия не имею. Я шёл за тобой, — тихо сказал Антон, поднимаясь следом за ним. — А я за тобой, — так мило улыбнулся Арс, что в животе у Шаста противно-взбудораженно затрепыхали полчища бабочек, и протянул руку, беря его за запястье. — Раз мы здесь, пойдём послушаем, как жабы занимаются любовью. Занимательная биология. Лучше, чем порно. — Фу, старый развратник. — Сам ты старый! — То есть, ты развратник? — Бывает на досуге, — хитро улыбнулся Арсений, показав ошеломлённому Антону язык.***
в чьём рту бабочка тонет, брыкаясь в густой слюне, она явно обречена, но ручаюсь, что вовсе нет, получается, нам всё прощается в пустоте
Они были лучшими друзьями с самого детства. Этакая российская адаптация знаменитого клуба Неудачников. Очкарик Поз, очаровательная Оксана, языкатый Серый, шпала Шаст и чистюля Арс. Арсений любил свою компанию всей душой. Оксану за её отзывчивость, Позова за его ум, Серого за его юмор. А Шаста он не любил. Он его обожал. Обожал его и все эти странные вещи, которые иногда, в шаловливом припадке, друг начинал с ним вытворять. Это были бои с подушками, соревнования по количеству щипков, щекотка, доводящая буквально до воя, «угадай кто» и дикие танцы, напоминающие движения бухих аборигенов. Антон был гиперактивным, он постоянно, постоянно пытался обратить внимание Арса на него. Его очаровательная улыбка пухлых розовых губ сводила подростка с ума. Торчащие уши, большие зелёные глаза, стремящиеся увидеть всё, длинные ноги, паучьи пальцы и тончайшие запястья. Заливистый хохот и родинка на носу. Всё, всё для Арса было слишком в Антоне. Иногда он смотрел на него в школе, и от волнения подкашивались ноги. Иногда он ненавидел его за то, как влюблённость в него заставляет себя чувствовать. Всё это казалось Арсению ненормальным. — Но мне не нравятся парни, Окс, — шепчет Арс, поворачиваясь к ней. Это было на следующий день после того, как он получил в ногу иголку акации размером с член Антона. Шаст с Позом ушли за пивом, а Серый зависал где-то с Шеминовым. Они ночевали дома у Поза, родители которого уехали в другой город по рабочим делам на целые выходные. Такие дни редко, но всё же выпадали на долю друзей, и ни один они старались не пропускать. Ведь только тогда можно было делать всё, что вздумается — смотреть ужастики, есть чипсы, пить колу или что покрепче, не спать целую ночь и смотреть, как на небе один за другим раскрываются ночные бутоны роз. Они забирались на большой мягкий диван в гостиной Димкиного дома, прятались под пледами, толкая друг дружку в бока и хохоча. Арсений неизменно оказывался в захвате рук Шастуна и в тайне, как ему казалось, млел. Однажды Оксана спросила его, пара ли они с Антоном. Попов впал в ужас от этого предположения, а сердце глухо заколотилось в груди, яростно пытаясь проломить рёбра. От волнения он даже начал заикаться: — Н-нет! Ты чего? Я не г-гей! — А что ты так разволновался? Разве быть геем — это плохо? — Но мне не нравятся парни, Окс, — шепчет Арс, поворачиваясь к ней. Оксана стягивает плед с головы и окидывает его внимательным взглядом. — Но тебе ведь нравится Антон. — Это… Это другое. Мне нравится только Антон. Я… Я проверял, — он вспыхивает. — Та-ак, — протягивает Окс, склонив голову. — И что ты будешь делать? — Я? — удивляется Арсений. — Конечно, ничего. Он мне очень дорог. Я не могу его потерять. — Ты можешь потерять его, если ничего не будешь делать. По-моему, это очевидно, что вы друг другу нравитесь. Во всяком случае мы с Позом давно это поняли. Извини, конечно, но Шаст постоянно тебя трогает. А ты только делаешь вид, что против. И мы наблюдаем эту комедию уже несколько месяцев. Арс качает головой, всё ещё пребывая в смущении. — Мне Антон нравится давно… Ещё с восьмого класса. — Кошмар! — взмахивает руками подруга, делая громкость телевизора меньше. — Ты с ума сошёл, Попов? Три года бездействия? — Три года бездействия. — Идиот! — А что ты мне предлагаешь делать? Привет, Антон! Ты мой лучший друг, но я по уши в тебя втрескался. Ничего же, что мы с тобой одного пола и нас могут отметелить Сурков со своей конченой компашкой в подворотне? Обещаю, со мной ты будешь счастлив, особенно в нашей дыре! — Можешь начать так: привет, Антон. Я таракан из села, который всё проебал, — огрызается Оксана. — Не знаю насчёт Суркова, но Шаст определённо в тебя втюрился. Боже, влюблённые такие слепые! — она закатывает глаза. — Пойми ты, близится конец учебного года. Ты можешь уехать, и, не дай бог, выйдет так, что он останется. Вы разобьёте друг другу сердце. Но, если ты скажешь ему о своих чувствах, он будет делать всё, чтобы поступить с тобой в один город. У него будет цель. Ты рискуешь потерять его, Арсений. Навсегда. Между ними возникает напряженное молчание. — О, Господи, — всё же бормочет Арс, поджимая к груди коленки и обнимая их руками. — Спасибо, Оксана. Давай, сделай погромче, они с минуты на минуту явятся. — Не будь тараканом, Арсений, — напоследок советует ему Окс, делая громкость на телевизоре громче. На экране Том Круз даёт пинка инопланетному чудовищу. И, как по мановению волшебной палочки, через минуту раздаётся щелчок открываемой двери, и в коридор шумно вваливаются Поз и Шаст в компании Серёжи, стуча бутылками пива. Попов едва ли не сереет от волнения и лучшим выходом из положения находит игнорирование Шастуна.***
раз нигде нет тепла, то чем в коконе холодней, тем прекраснее дети бабочек, так что — туши огонь
— Ну, а ты чего надулся? — шёпотом спрашивает Антон, закидывая в рот попкорн и не сводя заинтересованного взгляда с экрана. — Ничего, — пожимает плечами Арсений, закрывая глаза. Внутри него всё дрожало. А что, если Оксана ошиблась? С чего она вообще взяла, что он нравится Шастуну? Ему, например, совсем так не кажется. И какой же будет позор, когда он заговорит о своей любви с Антоном, а в ответ получит растерянное молчание под аккордеон стрекота сверчков под окном. От всех этих мыслей мальчишке стало совсем тошно. Он уже час третировал холодным безразличием несчастного Шаста, и пару раз натыкался на рассерженные взгляды Фроловой, которые тоже предпочёл игнорировать. Внутри него происходила тяжёлая борьба. «Я сам разберусь, сам», — думал Арсений. — Се-е-еня, — ласково тянет Шаст, кидая в него попкорном. — Колись, в чём дело? Я что, сказал что-то не то? «В тебе и в том, что ты слишком…» — хочется ответить Арсу, но он снова молчит, оставив вопрос без ответа. Слишком — какой? Добрый? Да нет, Шаст был не из особого разряда добряков. Красивый? Парни вообще бывают красивыми? Ира, бывшая девушка Антона, находила его таковым. Но что это, в конце концов, значит? Шаст просто… хороший. Весёлый. Прямо-таки неугомонный. Он умеет выслушать, умеет разрядить обстановку. У него заразительный смех и залипательная улыбка. Он классный. И всё же он слишком. Просто слишком. — Ну и пожалуйста, — злится Антон, вставая и с раздражением кидая горстку попкорна ему в лицо. — Пошёл ты, Попов. Иногда ты просто очень бесишь, — с этими словами Шаст выбирается из-под пледа, то и дело неуклюже цепляясь длинными ногами за ноги ребят, и выходит. — Так, что это было? Я что-то пропустил? — спрашивает Серый, ставя фильм на паузу. — Ничего, — язвительно отзывается Оксана, смеряя Арсения огненным взглядом. — Просто Арс — гребаный таракан из села, который только что всё проебал. Серёж, на самом интересном же остановил! Погнали дальше. — Блять, — ругается Арсений, тут же срываясь с места и тоже спотыкаясь о вытянутые ноги друзей. — Я сейчас! Он проходит по всему дому Поза, заглядывает во все комнаты, но Шаста ни в одной из них нет. Стараясь не паниковать, Арс выбегает во двор, громко хлопая входной дверью, словно предупреждая о том, что он идёт. — Антон! Друг сидит в саду, медленно раскачиваясь на скамейке, подвешенной на цепи, и курит. Он не отзывается на крик Арсения, раздражённо пиная ногой камень. Тот отлетает на несколько метров прямо к ногам подошедшего к нему Попова. — Шаст, извини. Пойдём назад. Я не знаю, что на меня нашло. — Знаешь, что мне интересно, Арс? — спрашивает Антон, задумчиво вертя сигарету в пальцах. — Нет. — Ты действительно такой идиот? Или прикидываешься? Может, тебе нравится корчить из себя ничего не понимающего дауна? Это твоя защитная реакция? — голос друга холоднее, чем зимы в России. Арсений хмурится, невольно отступая на шаг назад. Он не ожидал, что услышит в свой адрес столько злости. Он думал, что сейчас они помирятся и… Всё будет, как прежде? Скрипит качеля. Антон поднимается, отбрасывая в сторону окурок. — Ну, что ты молчишь? — Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — ровным голосом произносит Попов, поднимая на него взгляд синих в вечерних сумерках глаз. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — жутко похоже перекривляет его Антон, делая ещё один шаг вперёд, вырастая над ним высокой тенью. — Значит, ты действительно придурок. — Что ж, с кем поведёшься, от того и наберёшься, — парирует Арсений, складывая руки на груди. Таким образом он пытается заглушить частые удары здорово перетрусившего сердца. «Тук-тук, тук-тук, тук-тук», — надсадно вопит глупая мышца, и ей усердно вторит та, что напротив. Антон сужает глаза, качает головой с лёгкой полу-ухмылкой и собирается идти в дом. Как только он поворачивается, почти смирившийся с мыслью о том, что ему показалось, и Арсению на него чихать с высокой колокольни, Арс перехватывает его руку чуть выше локтя и сжимает. — Я не хочу уезжать без тебя. Ты мне нужен. Мне все нужны, но… без тебя я точно не смогу. Не смогу ничего. У Антона обрывается дыхание, словно он проглатывает огромный тугой комок, заполнивший собой всё горло, загородивший путь кислорода к лёгким. Сердце дрожит. Он оборачивается и внимательно смотрит на друга, чья рука по-прежнему крепко держит его локоть, а глаза, обрамлённые длинными густыми ресницами, смотрят с вызовом. Теперь они словно меняются ролями — Арс выглядит так, будто от волнения его сейчас стошнит и в тоже время, Шаст чувствует, он полон такой очаровательной отчаянной уверенности. Антон почти уверен, что в голове у Арсения тревожным набатом бьёт мысль «сейчас или никогда». Но на самом деле это его мысли, Шаста. Сейчас или никогда. Сейчас или никогда. Сейчас или никогда. Антон поворачивается к нему полностью, многозначительно посмотрев на сжимающие его руку пальцы. Арс смущается и убирает ладонь, издавая какой-то странный звук, не то хмыканье, не то стон. Некоторое время они смотрят друг на друга, не в силах пошевелиться, подавленные этим, кажется, великим, но страшным чувством, упавшим на них так неожиданно. — Так вращается шар земли и гуляет моя прецессия, — вдруг тихо говорит Шаст, сверкая улыбкой. Арсений вздрагивает, услышав текст любимой песни, и глаза его расширяются от удивления. Он-то думал, что Шастун не слушал ни одного трека из тех, что он скидывал. Особенно, если то был трек pyrokinesis. — Жизнь это лишь явление, смерть это лишь процесс, — продолжает тем временем Антон, приближаясь к нему. — И я жук, победивший тапочек… — Шаст, я… — словно утопающий, беспомощно взмахивает руками Попов, оглядываясь на дом. Он хочет сказать, что боится. Что не может определиться, чего боится больше — любить Антона или потерять его. Любовь — это ведь так страшно, так опасно, особенно здесь, в их маленьком провинциальном городке, русской пародии на Дерри. Он прикрывает глаза, вспоминая холодный февраль и день, когда Сурков любезно решил сделать «каминг-аут» за него.***
Они с Шастом и Позом возвращались с дополнительных по русскому, когда Лёша (а точнее Лёха) настиг их вместе со своей компашкой за углом. Собственно, никому не было ясно, почему у Суркова был авторитет. Его отец был автослесарем, а мать — учительницей в начальных классах, и никто из них не грёб деньги лопатой. То есть, Лёха был самым простым пацаном, которого только можно себе представить. Но по какой-то неизвестной причине его либо боялись, либо слушались. Были ещё те, кто просто старался обходить его стороной, потому что не искали лишних проблем, а Сурков всегда вёл себя так, словно всё, что дышит в его сторону — очередная проблема, которую жизненно-необходимо устранить. Устранить в понимании Лёхи было размазать, раздавить, уничтожить, заставить чувствовать себя ничтожеством. И, конечно, у Суркова были «приспешники». Если Арс, Антон, Димка, Серёжа и Окс были копией клуба Неудачников, то эта компашка являла собой современную русскую адаптацию Дадли Дурсля и его долбанутых на голову дружков, у которых была на редкость прозаичная цель: отмутузить Гарри Поттера. Самым длинным и тощим из них, подобно Пирсу, был Пашка Добровольский, с гордостью носящий кличку Воля. Ребята не раз удивлялись тому, что Сурков не счёл нужным запретить своему другу носить это прозвище, вроде как умаляющее его, Лёши, очевидные достоинства. Самым крепким был Илья Макаров, который предпочитал, когда его называли Макаром. Отличительная черта Макара была — на редкость ограниченный ум и на редкость мощные кулаки. Среди них был и тучный, низенький Дима Журавлёв, по кличке Журавль. Он, пожалуй, затесался в эту компанию умышленно. Это был удивительно хитроумный и расчётливый план — уж лучше быть приспешником Суркова, чем объектом его насмешек. Под прикрытием иногда в этой компании верзил можно было заметить Стаса Шеминова, который на самом деле был кошкой, которая гуляла сама по себе. Он прекрасно ладил с Матвиенко (их матери работали в одном магазине), и они даже иногда зависали вместе на курилке. — Что-то я не понял, ушлёпки, — протянул Лёха, выходя из-за угла и лениво щёлкая зажигалкой. — Тоже мне, неожиданная новость, — поморщился Арс. Он говорил тихо и, конечно, не хотел, чтобы его услышали. Позов хлопнул себя обмороженной покрасневшей рукой по лбу. Шаст нетерпеливо переступил с ноги на ногу — он замерзал и ему, чёрт возьми, так хотелось поскорее домой, в тепло. — Что ты сказал? — напирая на «че», спросил Сурков с довольной улыбкой и свистнул. Из-за угла вразвалочку вышли Журавль и Макар. — Повтори, че ты мямлишь, как будто соплю проглотил! То гляди, сейчас к мамке побежишь, Попов. Тошнит от твоей ханжеской рожи. Шаст пихнул ногой Арса, мол, закрой рот, может спокойно домой пойдём, но слова сорвались с губ Попова прежде, чем он успел как следует их обдумать: — Я сказал, что ты тормоз, поэтому нет ничего удивительного в том, что ты снова ничего не понял. Несколько секунд Лёха изучал глазами насмешливое лицо Арсения, который на самом деле внутри здорово испугался того, что сморозил. Его сердце трепыхалось уже где-то на уровне пупка, а земля была готова уйти из-под ног, как это описывается обычно в книгах. — Слушай, — миролюбиво сказал Шаст, который в своей не по погоде лёгкой куртке уже начинал коченеть от холода. На самом деле ему страшно захотелось разукрасить рожу Суркова, после того, как тот оскорбил его лучшего друга. Но делать это следовало бы один на один, а не когда рядом с Лёхой два здоровых бугая, готовых накинуться на тебя со спины. — Если тебя тошнит от рожи Попова, предлагаю пакет по рублю. Очень удобная в быту вещь, в дороге укачает — самое то. Но есть способ гораздо лучше — мы просто разойдёмся, как в море корабли, и сделаем вид, будто не испортили друг другу настроение. — Не выйдет, длинный, — протянул Лёха, осклабившись. — Вы зашли на нашу территорию. Или ты забыл? — Боже, мы эти границы ещё в началке устанавливали, — закатил глаза Поз, — может, хватит уже в гангстерские игры играть? — Вы лучше отойдите, — посоветовал им Сурков. — Я сейчас преподам вашему дружку-педику урок. Щёки Арсения налились густым румянцем. У него было странное фантомное чувство, словно его бросили грудью об асфальт, выбивая из груди последнее дыхание. Если бы не Шаст, стоявший рядом, он бы точно упал в обморок от страха. Неужели… Неужели Сурков узнал его маленькую, постыдную тайну? Он же растреплет это на всю школу! — Да пошёл ты, Сурков, — сплюнул Антон, уже подумывающий о том, что драка — не такая уж и плохая идея, — Дай пройти, придурок! — Херню не молоти, — посоветовал ему Дима, тоже делая шаг вперёд, чтобы обогнуть компашку. — Вы что, защищать его вздумали? — спросил Лёха, двинувшись на них. Его красный от мороза нос зашевелился. — Он, блять, у вожатых хуи сосёт на переменках, сто пудов! Это уже было слишком. — Заткнись, урод! — вскричал Арсений, резко обрушив на его довольное лицо кулак. Это тоже было ошибкой. — Что, ссышь, Попов? Ссышь, что они узнают? — закричал Сурков вне себя от ярости. Он махнул рукой, и не успел Поз и шага сделать в сторону, как оказался в крепких объятиях Журавля. Он с силой наступил ему на ногу, но для Журавлёва этот жест оказался не особо болезненным, поскольку хватки он не ослабил, и Позову оставалось лишь беспомощно барахтаться, с ужасом глядя на то, как избивают Арса. — Пусть знают, что ты дрочила! — сплюнул Лёха, с силой обрушив кулак на лицо Арсения. — Я видел, как ты сосал вожатому, педик! — Блять, Арс! — выругался Антон, поваленный минутой ранее Макаровым. — Отвали от нас, уёбок! — Педикам не место в нашем городе, — процедил Сурков, повалив Попова на снег. Крохотные льдинки забивались в воротник, неприятно обжигая оголённую кожу шеи, попадали в рот, но Арсений первое время ловко уворачивался от ударов, не в силах двинуть рукой в зимней куртке, зажатой телом Лёхи. Но новый удар пришёлся точно по носу. В голове у подростка зазвенело. Подавившись слабым стоном, он почувствовал, как из носа заструилась кровь. — Иди нахуй, урод! Оставь его! — вскрикнул Шаст, снова попытавшись вырваться, зацепить Макара коленом поддых, но безрезультатно — в конце концов, он не Дуэйн Джонсон, а Илья превосходил его по габаритам. — Сука, — тихо барахтался в руках маленький Позов. — Ты понял? — вкрадчиво спросил Сурков, снова ударяя Арса. — Педикам следует держать свой рот на замке. — Мы, блять, — тяжело дыша, прохрипел Арсений, прижимая ладонь ко рту и чувствуя, как меж пальцев просачивается кровь, — в двадцать первом веке живём, мудак. Ты, блять, что, из средневековья вылез? Макаров весело присвистнул, злорадно рассмеявшись. Шаст зажмурился — Сурков с чистым хладнокровием на лице поднялся, занося ногу над лицом Попова. — Попробуем ещё раз. Удивительно, но ни одной машины не проехало по улице, пока Сурков «учил» Арсения. Ни одной пожилой женщины с пакетом, возвращающейся из магазина, ни одного мужика с бутылкой. Заснеженная улица была пуста. Из дальнего двора донёсся лай собаки, где-то хлопнуло окно. Но никто не вышел им помочь, никто их не услышал. — Ты, блять, аморальное существо, Попов. Тебе не место среди нормальных людей. Ты понял? — и ботинок Лёхи обрушился на живот Арса. Тот хрипло застонал, свернувшись в калач. Чёлка выбилась из-под шапки и упала на лоб. В течение какого-то периода времени ещё раздавались глухие удары, но вскоре всё стихло. Сплюнув себе под ноги, Сурков процедил напоследок: — Будем считать, что ты понял, хуесос. Или может, я снова непонятно объяснил? Он снова важно махнул рукой, словно Суворов в Альпах, и Журавль с Макаровым тут же ослабили хватку. Шаст, вообще-то всё это время прижатый к снегу и здорово продрогший, даже не заметил этого. Он вскочил на ноги, оскальзываясь на льду, скрытому под слоем серебристого снега, бросил полный ненависти и презрения взгляд на Лёху и процедил, сцепив зубы: — Если бы я не опаздывал домой, мудак, я бы тебе прямо сейчас набил ебало. Давай один на один, без твоих дружков. Что скажешь? Или без своих громил ты не такой смелый? По лицу Алексея пробежала тень страха, но она, стоит отдать ему должное, быстро растворилась в тёмно-зелёных глазах. Отказаться от стрелки — значит, струсить. Если ты струсил — ты потерял авторитет. Этого Сурков не мог допустить ни в коем случае. — Ты мне стрелку забиваешь? — уточнил он, хрустнув шеей. — Хочешь отомстить за дружка-педика? Антон поморщился, словно его вот-вот вырвет. В его русых волосах запутались льдинки. — Завтра, на пустыре, в четыре часа. Не опаздывай. А то все узнают, какой ты чмошник и позер. — Блять, — прохрипел Арсений, садясь. Он, видимо, только сейчас осознал, к чему пришло дело. Позов, сидевший рядом с ним на корточках, протянул ему платок. — Блять, что ты делаешь? Шаст даже не обернулся, не сводя испепеляющего взгляда с Лёхи. Повисла напряжённая тишина. Макаров дёрнул Суркова за рукав. — Какие-то мужики идут, надо сваливать. — Замётано, — кивнул Лёша, шмыгнув носом. — Пошли отсюда. Шурша толстыми зимними куртками, они развернулись и поспешили скрыться. Снег жалобно хрустел под подошвами их ботинок. Арсений с лицом цвета, не сильно отличающегося от снега под их ногами, кое-как поднялся, покачнувшись. Место, где лежала его голова, было окроплено кровью. Но ему принесла удовольствие мысль, что эти красные пятна принадлежат ему. Внутри стало как-то легче. — Ты как? — участливо спросил Димка, по известным только ему самому причинам не вмешавшийся в разговор между Шастом и Лёхой. Друг покачал головой, прижимая платок Поза к носу. Дышать было трудно, словно что-то внутри рассыпалось на тысячи крохотных осколков. Рёбра горели, впрочем, как и лицо. Но, странно, он чувствовал наслаждение. Удовлетворение от того, что его избили — в моральном плане. Словно ему это нужно было, чтобы прийти в себя. «Сурков прав. Я аморален. Я урод. Но точно ничем не хуже него». В последнее время влюблённость к Антону так сильно душила его, что он брался за лезвие, и всякий раз дрожащими пальцами убирал его обратно в тумбочку. Ему страшно хотелось испытать физическую боль, но он был слишком слаб, чтобы причинить её себе самостоятельно. Слаб, или, что более вероятно, умён. Так что этот мудак Лёша оказал ему своеобразную услугу. — Нормально я, — прохрипел Попов, чувствуя, как гудит голова. Он боялся поднимать глаза на Шаста. Что тот скажет? Только бы не увидеть в этих любимых глазах разочарование, или даже презрение. «Я видел, как он сосал вожатому», — непрерывной строкой бежали в голове слова Суркова. Конечно, это была ложь. Однажды такие страшные месяцы пережила Оксана. Это было в десятом классе. Она влюбилась в этого уёбка, начала с ним встречаться, а когда поняла, насколько плохо обстоят дела в его голове — бросила. Сурков, чьё задетое самолюбие требовало мести, начал рассказывать всем, кто был готов его послушать, что Фролова отсосала ему у него на хате. Так что далеко в своих выдумках Лёша не уходил — видимо, ему просто необходимо было, чтобы кто-нибудь у кого-нибудь сосал. — Я не гей, ясно? — сказал Арсений, наконец, встречаясь с сочувствующим взглядом Антона. — Я НЕ ГЕЙ, ПОНЯТНО ВАМ? — его голос дрожал. Друзья быстро, почти синхронно, кивнули. Попов резко отвернулся, и в глазах потемнело — он попытался загнать холодные колючие слёзы обратно. — Арс, пойдём до меня. Мы с мамкой тебя заштопаем, — сказал Шаст, стараясь придать голосу небрежность. Ребята поступили, как настоящие друзья — никто из них даже не заикнулся о вожатом и ориентации Попова.***
— То, что сказал Сурков в феврале… Правда. — Арсений открывает глаза, собравшись с духом. Антон выглядит поражённым. — Ты реально отсосал Демичу?! Щёки Попова вспыхивают. Он мысленно хлопает себя по лбу. — Конечно, нет, придурок! Я про другое. Теперь Шаст подходит к нему почти вплотную, и его нижняя губа дёргается, а брови сходятся почти к самой переносице. — Это… частичная правда, — тихо поправляет самого себя Попов, чувствуя, как горит всё внутри него.— Мне нравятся не все парни. Мне нравишься т-только ты. И это причина того, что иногда я веду себя, как мудак. Всё дело в том, что… я влюбился в тебя. Я не хотел бы рушить нашу дружбу. Ты мне очень дорог, Шаст, — по-прежнему тихо и как-то задушенно говорит Арс, и Антон вдруг ловит его ладони в свои, переплетая их пальцы. — Я знаю, — выдыхает он, глядя на их руки, сцеплённые в замок. — Я знаю, — повторяет Шаст, зарываясь носом в его гладкие, ухоженные, чёрт возьми, волосы, пахнущие цитрусовым шампунем. Он был выше Арса почти на голову, и это всегда так умиляло его, что лицо готово было пойти по швам из-за дурацкой улыбки, вызванной всеми этими счастливыми картинками, всплывающими в воображении перед сном, таким приятно волнующим сном, какой бывает только у влюблённых. Он столько раз представлял себе, как, уже с очевидного разрешения, зарывается пальцами в копну чёрных волос, как вдыхает их запах, как… чёрт возьми, ему срочно нужно поцеловать бедного напуганного Сеню, потому что тот сейчас напоминает взбудораженного зайчонка с этими своими огромными голубыми глазами и длинными ресницами, и он особенно очарователен, да, но… Если Антон прямо сейчас ничего не сделает, продолжая сжимать его вспотевшие от волнения пальцы, продолжая ласкать щекой его волосы, сердце недотроги Арса разорвётся на части. — Антон, прости, — почему-то вдруг шепчет друг, опустив голову на его грудь. Их руки по-прежнему сцеплены, но теперь Арсению кажется, будто он слышит частые удары сердца Шастуна. «Всё, поехала крыша у Арса», — с умилением думает Шаст, отстраняясь и расцепляя их пальцы. Он медленно берёт друга (или уже не совсем?) за подбородок и приподнимает, и теперь, о боже, Арсений смотрит прямо в его глаза, и снова в них плещется непонятный вызов. «Ну, ударь меня», — с насмешкой кричат они. И это именно они кричали тогда, когда он, Арс, с разбитым лицом и сбившимся дыханием, выплюнул в лицо Суркова непоправимое, словно приглашая избить его ещё сильнее. В размягченном сознании Шаста мелькает странная, кажущаяся какой-то абсурдной мысль, что, возможно, его друг хотел этого, хотел, чтобы его избили, чтобы заглушить какую-то внутреннюю боль. Он отгоняет её, обещая себе подумать над ней позже, и слегка склоняет голову, почти невесомо касаясь от волнения пересохшими губами кончика носа Арсения. Тот привстаёт на носочки, отчаянно цепляясь пальцами в его локти, и робко, смазано впивается в губы напротив, зажмурив глаза. Дыхание Антона подхватывает, он знает, что Арс целуется впервые, и, снова чёрт всё побери, это нечто невероятное. Невероятное в своём порыве отчаяния и желания. Шаст сжимает пальцы на подбородке, свободной рукой нежно проводя по щеке Арсения, распахивая ладонь, смахивая непослушные пряди волос с влажного лба. Вечерний воздух заботливо питает их кожу спасительной прохладой, но оба продолжают гореть изнутри.не туши, не туши, не туши
— Ты мне тоже нужен, — шепчет Антон, прежде чем накрыть влажные губы своими, и ловкие длинные пальцы хватают его за воротник футболки, собирая ткань в кучу, и весь Арсений превращается в пружину, готовый вот-вот разжаться и раствориться безвозвратно в мальчишке напротив, которого он так любит, так, чёрт возьми, возьми, забери, пожалуйста, любит. Они целуются снова и снова, словно не могут насытиться друг другом, и оба тяжело дышат, и оба счастливо смеются, в моментах, когда отрываются друг от друга, и глаза Арсения увлажняются, когда он закрывает их, когда губы Шаста скользят по его шее, когда руки Антона гладят его по спине, так успокаивающе, так нежно, так ласково, что, кажется, не хватит эпитетов в его лексиконе, чтобы описать это. Их прерывает звучный весёлый голос Матвиенко. — Так, ну я закрыл глаза, на всякий случай, вдруг вы уже тут трахаться вздумали на природе? Мы только хотим узнать, вы фильм смотреть будете, или нет? Между прочим, мы, наконец-то, заполучили экранизацию «Оно» в HD качестве, про которое рассказывал Поз, и очень хотим начать просмотр! Только если будете смотреть — без всяких гейских фокусов, ладно? — и палец Серого слепо указывает куда-то в сторону от двух беззвучно хохочущих друзей. Арсений складывается пополам, сам не понимая, отчего им с Антоном так смешно. Из глаз Шастуна брызгают слёзы, и он пихает костяшки пальцев себе в рот, чтобы сдержать рвущийся из груди облегченный хохот. — Эй, не молчите, я слышал, как вы тут сосались, так что я знаю, что вы где-то здесь! — возмущается за их спинами Серёжа. — Вы хоть одетые? — Д-да-а, — стонет Арс, задыхаясь от смеха. — Серёга, расслабься, — вторит ему Антон, держась за грудь обеими руками. Матвиенко убирает с глаз ладонь и снисходительно фыркает, любовно глядя на них, словно они его дети. — Ну вы и дурилки… — Сам такой, — Арсений показывает другу средний палец и следом отправляет воздушный поцелуй. Серёжа делает вид, будто отплёвывается, и подмигивает ему. Антон, отдышавшись, медленно говорит: — Мы… — и вопросительно смотрит на Арса. Тот кивает. — Будем смотреть, да. — Отлично, — Серый потёр руки. — Тогда ожидаем вас с нетерпением в гостиной. Если не поторопитесь, Поз с Оксаной сожрут все наггетсы, — с этими словами друг разворачивается и бежит в дом. Шаст переводит счастливый взгляд на Попова. Губы того снова растягивает робкая улыбка. Он касается пальцами его запястья. — И что дальше? Антон весело пожимает плечами. Разве это важно? Он коротко целует Арса и уверенно обхватывает ладонь. — Узнаем, когда придём в комнату. — Но Серый же сказал — без фокусов. — А Серый и не узнает. Арсений фыркает, утыкаясь лбом в его плечо, отчаянно и густо краснея. Шаст прижимает его к груди, закрывая глаза и глубоко выдыхая. Его щёки по-прежнему пылают жаром, и он действительно рад, что они поцеловались впервые на улице, и ночная прохлада обнимала их лица, хоть немного остужая пыл. У них впереди много времени, чтобы разобраться в себе и в своих желаниях. Ведь теперь Антон сделает всё возможное, чтобы не потерять друга из виду на несколько лет. Они влюблены, они счастливы, они есть друг у друга. И плевать им хочется на какого-то там Суркова, на какое-то там ЕГЭ, на всё. Это не имеет значения, если они всё же появились друг у друга,если их бабочки всё же обрели возможность летать.
И именно в тот поздний вечер где-то в параллельной, такой далёкой и нереальной, как их нежные поцелуи, Вселенной зажглись робкой, но пламенной надеждой новые бабочки.так рождаются дети бабочек, чтобы найти конец в друг друге.