Забавно

      Здесь не должно быть так темно.       Джордж огляделся — а может и нет — по сторонам, силясь разглядеть хоть что-нибудь.       И где же этот хваленый «свет в конце тоннеля»?       Он не знал, где находится, находится ли он вообще, как он сейчас выглядит, и что, собственно, произошло, однако ему очень хотелось, чтобы его предположение о том, что он мертв, оказалось правдивым. Даже сам себе он признаться в этом не хотел, но лучше бы он и в правду умер. Однако эта мысль уже прочно засела в его голове.       Должно быть, после смерти человек разучивается врать. А иначе с чего бы мне хотеть смерти?       Джордж, кажется, улыбнулся и принял решение идти куда-нибудь. Выбрав направление, он, шаг за шагом, медленно стал двигаться в никуда.       Теперь у него было много времени на размышления. Во-первых, Джордж уже убедил себя в том, что все-таки попал в загробный мир, чем бы тот не являлся — Раем, Адом, или любым другим местом, куда попадают души. Во-вторых, ему было крайне любопытно, как же он выглядит сейчас. Раз он идёт, то ноги у него есть, а значит есть и облик. Последнее воспоминание Джорджа было о том, как он закрывает глаза, лёжа рядом со своей старой женой, Анджелиной, его лицо покрыто глубокими морщинами, на месте левого уха давно заживший шрам, а волосы отливают серебром.       Подстегнутый интересом, Джордж протянул правую руку к лицу, чтобы ощупать его, но не нашёл. Да. Не нашёл лицо.       Черт, кажется у меня все-таки нет внешности. Но руку-то я протянул, значит что-то есть.       Он протянул ту же руку к месту, где по его мнению, когда-то должно было быть левое ухо, и к своему глубочайшему удивлению, наткнулся на него.       Исцеление по-Узлиевски! У вас не хватает части тела? Джордж Уизли открыл новый метод исцеления — умрите, и все ваши болячки как рукой снимет! — пропел его мозг голосом диктора из его самой ненавистной телепередачи, которую крутили по большинству каналов несколько часов в сутки. В последние несколько десятилетий Джордж сильно пристрастился к такому маггловскому развлечению, как телевизор, и Анджелина была с ним полностью солидарна, поэтому после вечернего закрытия «Всевозможных волшебных вредилок» они часто садились вместе на узкий диван и наблюдали за жизнями маггловских звёзд. Рон, иногда наблюдая это, часто говорил, что они самая милая пара из всех, виденных когда-либо им, сразу после него и Гермионы.       От этих воспоминаний Джордж загрустил, и не успел среагировать, когда прямо перед ним оказалось что-то большое и плоское, накрытое красной шелковой тканью. Он отлично видел эту вещь, но все равно стукнулся лбом, будто напоролся на неё в темноте.       Ого. У меня есть лоб.       Это было похоже на большую картину выше натурального роста, одну из таких, какие его сын, Фред, любил вешать на стены своего дома, пока у него самого не появились дети, которым очень понравилось разукрашивать эти самые картины. Тогда ему пришлось убрать их все «в дальний ящик», до времени, пока мелкие не перерастут эту привычку. Да, Джордж назвал своего первого сына Фредом. Хотя потом он несколько раз об этом жалел. Например, когда ему приходилось отчитывать этого маленького негодяя, и он просто не мог, ругаясь, называть его по имени. Ругался он, к счастью, не часто, но ведь без нравоучений ребёнка не вырастишь.       Джордж протянул руку к ткани, чтобы снять её и посмотреть, что же под ней на самом деле.       Как только шёлк соскользнул с рамы, Уизли понял, что это никакая не картина.       Зеркало.       Из зеркала в два метра ростом на него смотрело его собственное лицо, лет на девяносто младше, чем он запомнил при жизни.       Худощавое тело, растрёпанные рыжие волосы и россыпь веснушек по носу — все это создавало впечатление, что ему в отражении лет двадцать, не больше. И у него действительно было два уха.       Да я красавчик.       Джордж потянулся к зеркалу, чтобы проверить его на ощупь, когда осознал, что отражение протягивает ему руку ладонью вверх.       Уизли резко отскочил на шаг назад, но отражение не сдвинулось с места. Рыжий юноша за стеклом поднял две руки перед собой и застыл. Джордж ждал, что сейчас его отражение выскочит из зеркала и задушит его, его собственными руками, но ничего не происходило.       Прошло несколько секунд, минута, но за это время юноша в зеркале даже не моргнул, как в прочем и сам Джордж.       Отражение резко дернулось и раздался хлопок ладони о ладонь.       Джордж пронзительно завизжал и отскочил ещё на пару метров назад, но ничего страшного не случилось. Юноша просто хлопнул.       Прошла пара секунд и тот разразился громким, заразительным, детским смехом, который тем не менее пробирал до костей.       — Ох, не совсем так я представлял нашу встречу, Джордж, — прохрипело осипшим от слишком громкого смеха голосом отражение, и сделав шаг вперёд, с легкостью вышло из рамы, будто там вовсе не было стекла. Хотя Джордж сейчас склонялся к тому, что его там действительно не было с самого начала.       — Чего застыл, как маггловская фотка? Стоишь, как неживой! — И юноша снова захохотал от собственной шутки.       Уизли сам не заметил, как от его смеха сама собой на лице растянулась дебильная улыбка, так давно забытая. С самой Битвы за Хогвартс он так не улыбался.       — Фред? — наконец прошептал Джордж.       — Долго же до тебя доходит! Я думал, ты сразу поймёшь, как раму увидишь!       Щеки уже начинали болеть от улыбки, но Джордж не мог заставить мышцы лица расслабиться.       — Сейчас рожа треснет, — угадал его мысли Фред.       — Пусть трескается, хоть различить нас можно будет, — на автомате ответил Джордж, не сразу вспомнив, что так и не узнал, как выглядит. Может, он сейчас древний старик, похожий на Дамблдора, а может у него лицо как морда мопса.       — Тут не поспоришь, — развеял его сомнения брат — брат! — и внезапно успокоился.       Оба Уизли сейчас думали от одном и том же.       Что было бы, если бы умер не Фред? Из рамы выскочил бы другой брат? Или этого бы вообще не произошло? А если бы ни один из них не выжил?       — Где мы? — спросил, наконец, Джордж.       — Нигде. Я видел тут других людей пару раз, но ни разу один человек не попадался мне дважды. Они все уходили куда-то и пропадали. Пойдём, тоже пропадём? Я уверен, они сейчас тренькают арфами где-нибудь на облаках. Давай разобьём их идиллию!       Джордж не ответил. Он смотрел на своего брата, которого так и не смог отпустить. Это из-за него Фред торчал здесь, вместо того, чтобы скакать по небу, радуясь и смеясь. Из-за него год за годом наблюдал, как души людей блуждают в темноте, ища выход.       — Эй, ты чего? — Фред помахал рукой у него перед глазами, — Выглядишь, как расстроенный идиот. Но согласись, это было забавно, — широко улыбаясь, громко сказал Фред, мотнув головой в сторону рамы. Было видно, что он пытается поднять брату настроение.       — Было бы, если бы я не выжил, — не в силах перестать улыбаться, ответил Джордж, — Мне следовало отпустить тебя.       Фред застыл. Потом, спустя несколько долгих секунд, сказал:       — Да ты и правда расстроенный идиот. Не ты держал меня здесь. Я сам остался ждать тебя.       В эту секунду за его спиной зажегся какой-то свет. Фред резко развернулся на пятках, а Джордж подошёл к близнецу и встал рядом с ним.       Так вот он какой — свет в конце тоннеля       Но разве мы в туннеле?       Уизли резко повернулись друг к другу.       — Я мечтал, чтобы мы по-настоящему слышали мысли друг друга с четырёх лет, — сказал Фред, наклоняя голову вбок.       — А я мечтал чтобы ты был жив с Битвы.       — Это что, твой новый стиль — тоску нагонять? Мы теперь в одной лодке, Джордж. Пошли. Нас давно ждут.       Джордж кивнул и они, взявшись за руки, пошли на свет.       И последними словами Джорджа, раздавшимися в темноте, которые были слышны всем душам, всё ещё блуждавшим в ней, были:       — Ты в курсе, что я сына в честь тебя назвал, засранец?