Дьяволёнок

— Как же раздражает. Чимин бьёт сжатым кулаком по столу и чувствует, как ярость заполняет его изнутри всё сильнее. Но он не намерен поддаваться ей, глубоко вздыхая и в следующее мгновение уже приходя в себя. Да что о себе возомнил этот чёртов Ли Джехён? Думает, что может без последствий присылать этих пустоголовых советников даже не предупредив? Или что так легко может ставить перед ним свои условия, заверяя, что выиграют они оба, прекрасно осознавая, что всё было оговорено гораздо раньше и решение принято совершенно другое. Кидая взгляд за окно своего кабинета, расположенного на самом последнем этаже высотного здания, в котором он, устроившись в шикарном кресле и одетый в дизайнерский чёрный костюм на белую рубашку, только что миролюбиво выслушал бесполезных подчинённых новоиспечённого владельца сети нескольких довольно известных публичных домов, на которые Пак даже бы и внимания не обратил, если бы Джехён, их хозяин, внезапно не сменил сферу своей деятельности и не стал совать свой неопытный нос в дела, связанные с продажей оружия, влезая на чужую территорию, принадлежащую Чимину, чем тут же подпортил несколько крупных сделок. Чимин правда старался выказать долю уважения, так как сам по себе не являлся слишком уж конфликтной личностью, стараясь для начала всегда разрешать разногласия мирным путём, но, если уж не выходило, второго шанса он не давал никому. И Пак уже оказал услугу этому бездарному сутенёру, согласившись на переговоры, не став посылать своих людей для устранения данной проблемы более радикальным способом. Потому что такое самовольство бесследно не проходит, и все, кто встаёт на пути и мешает, в живых редко остаются. Но, не желая мотать себе нервы и пребывая в хорошем настроении уже как пару дней, Пак покорно принял предложение о повторной встрече, на которой должен был быть подписан контракт о передаче под контроль Пака этих на самом деле совершенно не нужных путей сбыта оружия, и он бы даже позволил этому никчёмному малолетке и дальше развлекаться со своими борделями, лишь бы тот под ногами не путался. Но чёрт. У Чимина нервы не железные. Его изнутри продолжает разрывать переполняющая злоба, никак не желая останавливаться. Этот Джехён глуп в ещё большей степени, чем мужчина думал, решив, что сможет кинуть его. Что ж, скоро он поймёт, что не стоило играть с огнём, с которым изначально не мог справиться. Не выдерживая, Чимин быстро хватает гранёный стакан со стола, наполовину заполненный крепкой выпивкой, и допивает горячительную жидкость, обжигая ею горло. И внезапно, не контролируя действий, швыряет его с такой силой, что тот долетает прямо до мощной дубовой двери, за которой несколько минут назад скрылась пара подчинённых Ли, самоуверенных и заносчивых, как и их хозяин. По помещению тут же разносится звон разбивающегося стекла. Всё это время стоящий по правую руку от Пака молодой парень, высокий и невероятно красивый, одним лишь своим мрачным видом внушающий страх (но видно на глупцов не действующий), личный ангел, оберегающий и всегда стоящий за спиной своего хозяина, готовый в любую секунду броситься защищать его ценой собственной жизни, даже не шевельнулся от неожиданно громкого звука, привыкший к внезапным вспышкам гнева со стороны старшего. — Чонгук. Мужчина поворачивается в кресле, поднимая свои разъярённые блестящие глаза, встречаясь ими с чужими абсолютно спокойными и тёмными, словно сама бездна, затягивающими, призывающими нырнуть в неё с головой и забыться. — Разберись с этим самоуверенным ублюдком сегодня же, — заводясь с каждым словом лишь сильнее, произносит Пак. — И нанеси визит в его бордели, думаю, они смогут компенсировать всю неблагодарность этого выродка. — Будет сделано, — покорно отвечает тот, одним своим тоном обещая, что всё будет выполнено в лучшем виде, что заставляло немного успокоиться. Никто никогда не шёл против Пака, не перечил ему, соглашаясь на все условия, зная, что тот, прячась за маской добродушия, является самым настоящим демоном, не терпящим ослушания, а уж тем более лжи, карающий своей силой всех, кто посмел пойти наперекор. Демоном, совсем недавно отыскавшим своего личного ангела-хранителя, как бы странно это ни звучало, который лютой жестокостью и нерушимой верностью смог доказать всем, что с этого момента шутить с кланом Пак уж точно не стоит. Так как теперь от его противников не оставалось даже и следа. Все знали, что это было дело рук Чон Чонгука, загадочного и вечно молчаливого парня, не так давно ставшего верным цепным псом, не отходящим от своего хозяина ни на шаг. И хоть никаких доказательств найдено не было, все просто были уверены в этом. А молодой, не знающий ещё своего места Ли будет очередным подтверждением безграничной власти Пака в этой стране и не только. Ведь с каждым днём сети поставок распространялись всё дальше, заключённые контракты с партнёрами за границей приносили свои плоды, давая ему заветную известность и в близлежащих странах. Проводя языком по раскрытым губам, из которых то и дело вырывалось тяжёлое горячее дыхание, Чимин чувствует, что ему нужно выпустить это резко скопившееся внутри напряжение. Тут же, протягивая руку, он хватает Чона за пряжку ремня, вдетого в шлёвки чёрных строгих брюк, в которые была заправлена такая же чёрная водолазка, так завораживающе обтягивающая внушительный торс и мощную грудь. Тянет несопротивляющегося парня на себя, останавливая между своих разведённых ног, не прекращая смотреть на него снизу вверх, ощущая эту сладкую слабость внутри, тянущую и будто скручивающую все внутренности в тугой узел, проявляющуюся в нём лишь рядом с этим человеком. Из-за этого его бушующая ярость медленно сходит на нет, перенаправляясь в новое русло, которым управляли совершенно иные чувства и эмоции. Она обретает очертания, преображаясь в возбуждение, неконтролируемое, гуляющее по венам, оно даёт понять, что конкретно ему нужно, чего он хочет. А хочет он Чонгука. Своего верного и неповторимого Чонгука, единственного кто мог выполнить любой приказ, удовлетворить любое желание. Чимин встретил его примерно год назад. Тогда этот парень работал на клан Шин, активно старавшийся убрать с дороги такого назойливого и мешающего их бизнесу Пака всеми возможными способами, вступая в открытые противостояния и перестрелки с людьми его клана, не брезгуя нанимать и убийц. Но всё шло лишь на руку Чимину, и остальные известные дома не совались, глядя на то, какие неудачи терпит клан Шин, какие потери несёт, выходя проигравшими из каждой такой стычки. Но самое славное и чудное, что вынес Пак из такого «тесного» их общения, — это Чонгук. Как бы банально это не звучало, парень был очередным убийцей и, надо отметить, весьма и весьма способным, нанятым мелкими подручными и посланным в его загородный особняк в то самое время, когда охрана была ослаблена из-за крупной сделки, проходящей в центре города, когда Чимин был особо уязвим и вызванная подмога не смогла бы прибыть вовремя. Что ж, эта история была самой любимой и трепетно оберегаемой, находящейся глубоко внутри, спрятанная под рёбрами в давно замёрзшем сердце, которое смогло оттаять лишь благодаря их судьбоносной встрече. Силе, ловкости и сообразительности этого достаточно юного для подобных дел парня можно было только позавидовать, ведь добраться до большой спальни сквозь всю ту внушительную охрану, расставленную по всему периметру, проблем у него не составило. Это случилось спустя пятнадцать минут с того момента, как Паку, только вышедшему из душа, сообщили, что на территорию проник неизвестный. И именно тогда Чонгук впервые предстал перед ним, а Чимин был навечно пленён. Его сердце, казалось, пропускало удар за ударом, замирая на доли секунд, чтобы в следующее мгновение уже потерять контроль и начать биться с такой силой, что отдавалось в ушах, заглушая весь шум, доносившийся с улицы. Его личный каратель с поднятым дулом пистолета, нацеленным прямо в голову, будто лишённый каких-либо эмоций и чувств, пришедший лишь выполнить очередное задание, внезапно стал самым надёжным созданием в собственных глазах, тем, кому в будущем Чимин сможет доверить всего себя. Ему не нужно было много времени, стоило лишь заглянуть в глаза того, кто принёс с собой смерть и погибель, чтобы осознать эту правду, такую внезапную и приятную одновременно, пропасть, исчезнуть, как человек, оставляя лишь животные инстинкты, направленные явно не на самосохранение. Опуская собственное оружие, Пак увидел смятение и непонимание в глазах напротив, таких нереально чёрных, что казалось: задержишь взгляд чуть дольше и утонешь. Но перед таким невозможно устоять. И он поддался, позволяя поглотить себя целиком, доверяясь этому невероятной красоты ангелу, отдаваясь в сильные руки, по локоть запачканные в крови его же людей, но на самом деле оказавшиеся такими нежными и заботливыми, что Чимин просто таял в объятиях, отдавая себя, упиваясь удовольствием, должно быть, доставленным с самих небес лично для него. Это рай. Незнакомый и неизученный, но такой манящий. В ту ночь их связь, казалось, проникла в самое нутро, плотно закрепляясь там, обустраиваясь покомфортнее, безмолвно соединяя их сердца, не спрашивая ни у кого дозволения. И эта искра необузданного желания, сверкнувшая между ними тогда, отказывалась гаснуть и по сей день, продолжая без остановки разжигать бушующие костры в душе каждого, давая им понять, что именно так и должно быть, это их жизнь и судьба, спрятанная друг в друге. — Помоги мне, Гук~и. Чимин чувствует, что медленно, но верно, его начинает поглощать та самая сторона, грязная и никак не поддающаяся, каждый раз выходящая из-под контроля рядом со своим ангелом. — Снова просишь об этом? — понизив голос, произносит Чонгук, неотрывно глядя на уже подрагивающего от предвкушения мужчину, цепляя острый подбородок длинными пальцами. — Да, малыш, мне нужно это, — звучит словно мольба, — пожалуйста... Чон знает, что Пак слишком эмоционален и вспыльчив и, когда происходит что-то выходящее за рамки его ожиданий и планов, в нём будто взрывается очередная заложенная бомба, проделывая огромную брешь в клетке с запертыми на надёжный замок чувствами, которые тут же вырываются наружу, начиная бушевать, просачиваясь сквозь каждую клеточку невероятного тела. — Хочешь, чтобы я помог выпустить тебе пар, а затем и уладил все твои неприятности? — дразнит. — Я безумно хочу, чтобы ты прострелил его пустую башку, уверен, из неё вытечет не так много мозгов, как хотелось бы, — снова чувствуя прилив раздражения, почти что рычит. Но он не может удержаться и начинает ластиться, скользя пальцами вверх по чёрной мягкой ткани, касаясь твёрдых мышц на животе, заводя ладони за спину, отодвигая полы пиджака в стороны. Подаётся вперёд, утыкаясь носом, жадно вдыхая неповторимый запах парня, вся его одежда пропитана им, и кажется, будто голова кругом идёт от концентрации самого желанного аромата в мире. Чонгук лишь смотрит сверху на серую макушку, вжавшуюся в его живот, и, протянув ладонь, зарывается пальцами в мягкие уложенные волосы, невесомо лаская и бессовестно портя причёску. Он уже давно наизусть выучил все повадки Пака и, зная его изменчивый характер, мог с точностью сказать, что именно ему может не понравиться или даже разозлить, а что, наоборот, порадовать. Ещё год назад, когда Чон только получил свой, казалось бы, очередной заказ, поступивший от известного клана Шин, он и подумать не мог, что тот сможет так значительно повлиять на его жизнь. Вернее даже сказать, что она просто перевернётся с ног на голову. Ведь всё то время до той самой роковой встречи парень всегда был один, работал на себя и был предан только себе, не желая менять свои устоявшиеся правила. И когда ему назвали заветное имя, то он даже не удивился, так как был прекрасно осведомлён о паршивых отношениях двух главенствующих и вечно конфликтующих домов. Это было вопросом времени, когда же обратятся к нему. Ведь он успел за достаточно короткое время зарекомендовать себя как первоклассного убийцу, который выполнял все свои заказы до единого чисто, не оставляя ни следов, ни свидетелей. Что ж, он был польщён в глубине души, когда понял, что именно ему предназначено порешить того самого Пак Чимина, на которого в тайне пускали слюни абсолютно все без исключения, даже если задыхались от лютой ненависти к нему, устоять перед его величественной красотой не могли, потому что такой возможности попросту не представлялось никому, и Чон понимал почему. Он видел его лишь раз. На каком-то показном и пропитанном сплошь ложью мероприятии, посвящённом заключению договора между кланами Кореи о ненападении, который так успешно существовал уже на протяжении нескольких лет, сохраняя иллюзию мира и какой-никакой порядок. Парень оказался там совершенно случайно, ещё неопытный и только начинающий вникать во все эти прелести преступного мира, приняв приглашение своего хорошего друга, решив, что для него будет полезно завести несколько новых знакомых среди самых влиятельных людей в этой стране, немного пообщавшись с ними. И, хоть ему и была неприятная сама мысль о нахождении рядом со всеми этими зазнавшимися особами, именно благодаря этой случайности Чонгук встретил его — мужчину, о котором уже был наслышан сверх меры, то и дело видя загадочное имя в заголовках новостей. Того самого. Такого молодого, но уже успешного и статного, покорившего такие вершины в своём деле, какие до сих пор были недосягаемы для большинства присутствующих тогда людей. И все те секунды, в которые Чон мог наблюдать за ним, показались сном. Его шарм, грация и казавшаяся доброжелательной улыбка покорили сознание Чона за одно мгновение, не давая возможности оторвать глаз. Это было словно встреча с самим дьяволом, заманивающим тебя в свой жаркий, безумный мир, обещающим горы всевозможных удовольствий, только скажи — всё выполнит, а взамен просящий отдать ему лишь свою душу. Без остатка, до конца. Что кажется абсолютным пустяком за возможность обладать подобной красотой, держать её в своих руках и упиваться ею. И спустя такое долгое время, после той неожиданной, но незабываемой и по сей день встречи, он понял, что должен будет прекратить жизнь этого человека, остановить его сердце в угоду соперникам, не успевшим заметить своей роковой ошибки, допущенной, когда они решили нанять Чона, хоть пока и не осознающего, но уже пленённого и готового отдать всего себя в руки коварного соблазнителя. Полностью доверяя ему и душу, и тело. Чонгук понял, что пропал, стоило ему лишь снова увидеть Чимина, такого нереального, будто выдуманного им самим, стоящего у окна и смотрящего прямо в глаза, читающего его словно раскрытую книгу. Под кожей забурлила кровь, вскипая, разносясь по организму с каждым следующим ударом сердца только быстрее. Оружие, направленное на него, опустилось уже в следующее мгновение, и Чон последовал этому примеру, потеряв контроль над собой и своими действиями. Он был в смятении, перед глазами словно стелился густой туман, закрывая чёткий обзор, запрещая смотреть на демона так долго, хоть и прошла всего пара секунд. Но даже так Чон успел разглядеть вспыхнувший интерес и странное желание в глазах напротив, таких необычайно светлых, в тон серым растрёпанным волосам, немного влажных и налипших на лоб и тонкую шею, с которой так же стекали капельки воды, завораживая. Пистолет выскользнул из расслабленных рук, ударяясь о мягкий ковёр, и тогда этот, казалось бы, незначительный тихий звук заставил их отмереть. Внутри у Чона ураган масштабный, неконтролируемый. Эта фигура перед ним, будто используя свои демонические силы, без лишних слов вынудила сдаться прямо на месте, упасть на колени и выпрашивать милости и прощения, из-за чего ноги непроизвольно то и дело подкашивались. Никогда ещё парень не был в таком положении. Никогда бы он не опустился до подобного, напротив, заставляя других умолять и просить о пощаде, которой заведомо не могли получить. Но тяжёлый взгляд сломал его, забирая себе крепкую волю и желание к сопротивлению, оставляя лишь слабую надежду. Надежду на принятие, дозволение на жизнь рядом с собой. Чонгук нутром почувствовал эту связь. Точно невидимые крепкие цепи, проникая ему под кожу и срастаясь с костями, связали его и дьявола вместе, не оставляя и шанса на побег или отступление. Но в то же время разумом он осознавал, что по-другому никак. Либо вместе, либо смерть. И не из-за острого ножа или быстрой пули, а из-за невозможности быть рядом, видеть, чувствовать, просто знать. Они были созданы, чтобы воссоединиться и стать чем-то одним, целым, нерушимым. Это их судьба. Чонгук принимает её. Он видел, как медленно двигался к нему силуэт, идеальный и одновременно нереальный из-за своего великолепия. Полуобнажённый мужчина остановился, когда между ними остались жалкие миллиметры, а ладонь, которая легко могла бы поместиться в собственной, опустилась на тяжело вздымающуюся грудь. И тогда Чонгук ощутил, как это прикосновение словно выжгло на коже имя, такое приторно-сладкое для человека, который был готов секундами ранее хладнокровно расправиться с собственным подосланным убийцей прямо на месте, спустя всего пару минут их немого разговора глазами его уже пометили и присвоили, с каждой секундой просачиваясь всё глубже внутрь, смешиваясь с кровью, оставляя свой след, от которого невозможно избавиться. — Я забираю тебя себе. Ты ведь не против, верно? — шепчет прямо в плечо своим до невозможности сладким, заискивающим голоском, и звучит это точно самое мощное заклинание, не позволяющее отказаться или оспорить, лишь давая понять, что вот так теперь и будет: без возможности вернуть время вспять и изменить решение. Но Чонгук только рад. Внутри него всё ликовало. Он готов быть для Чимина кем угодно, пусть только скажет. Выполнит любой каприз, просьбу, приказ — не важно. Слишком драгоценен этот трофей, так, казалось бы, легко завоёванный, чтобы необдуманно совершить нелепую глупость и потерять его. Хотя на самом деле было сложно определить, кто из них по-настоящему был охотником, а кто добычей. Да и плевать, Чон готов принять любую версию, потому что самое главное уже получено и находится в его руках. Развеивая так неожиданно налетевшие воспоминания, Чонгук тянет за мягкие волосы, заставляя поднять на себя невероятные глаза. Он упивается тем, что видит. Вся та ярость и необузданное желание пустить кому-нибудь кровь, плескавшиеся на дне зрачков секундами ранее, испаряются, стоило только парню сжать серые пряди на затылке посильнее. Чонгук прекрасно знает, что именно нравится Чимину, привыкшему полностью контролировать ситуацию, наслаждаться той властью, которую имеет, завоевав почти что всю страну, готовому ставить на колени всех, кто скажет слово против, в последствии с удовольствием наблюдая за неугодными, утопающими в своих жалких мольбах о пощаде, уверенных до встречи с самим Дьяволом, что готовы скорее умереть, чем прогнуться под, казалось бы, безобидным на вид мужчиной, но таким чертовски опасным и беспощадным, старательно скрывающимся под маской милосердия и добродушия. О да, Чонгук знает. Старший привык дурить людей, пользуясь своей красотой, подаренной ему при рождении, заманивать в свои сети и затем наслаждаться страданиями своих жертв. Но вот Чона обдурить у него цели не было с самого начала, поэтому демон собственноручно раскрыл для него одного самое сокровенное и тщательно оберегаемое, то, что таится под этой крепкой грудной клеткой, в самой глубине. Своё сердце. Давая прикоснуться, ощутить хрупкость, показывая, что готов быть полностью беззащитным перед ним. Уязвимым. И это самое ценное в Чимине. Его искренность и честность. Показывая свою безжалостную сторону, убеждая всех вокруг в своей кровожадности и жестокости, внутри он по-прежнему остаётся до невозможности эмоциональным и чувствительным, из-за чего часто, не сдерживаясь, срывался, не в силах контролировать подобный контраст, который уже так долго пытался ужиться в нём. Но Чону просто страшно повезло оказаться тем самым, единственным, кому дозволено знать о том, что творится внутри Пака. И что на самом деле эта огромная часть лукавого и коварного разума, соединяющая в себе наигранную брутальность и несокрушимость, время от времени сжимается под напором истинных неуправляемых эмоций в незначительный фрагмент мощного водоворота мыслей, скрываясь в глубине подсознания, непроизвольно уступая дорогу, вырывающимся наружу желаниям быть слабым, изнеженным и ломким. И именно к этой версии Чимина Чонгук просто прикипел. Для парня чувство того, что на него полагаются и доверяют, значит гораздо больше, чем слова о любви. Ему достаточно ощущать себя нужным и необходимым, а Чимин даёт именно это. Мужчина позволяет видеть свою иную сторону, уязвимую и хрупкую, если увидеть которую, всё естество готово броситься защищать его, оградить ото всех опасностей за своей широкой спиной, уберечь и принять на себя все удары, и даже будь они смертельными, неважно, он выдержит и их, пока не будет уверен в том, что спас. Но сейчас Чонгук закрывает глаза на все эти нюансы, ведь они одни и никакой угрозы нет, а Чимин продолжает ластиться, словно долго скучавший по своему хозяину кот, и просит, одними глазами умоляет помочь ему. Да кто, чёрт возьми, Чон такой, чтобы иметь наглости отказать? — Я выполню всё, — тихо произносит парень, облизывая пересохшие губы, — ведь здесь я именно для этого. — Пожалуйста, — голос превращается в неописуемое мурлыканье, ласкающее слух, — не сдерживай себя. — С тобой это просто невозможно. Чимин дёргает за ремень, показывая, что стоило бы поторопиться, и Чонгук чувствует, как внутри всё с радостью отзывается на ласки тонких пальчиков, которые тянут тёмную ткань водолазки вверх, вынимая её из-за пояса брюк, тут же пробираясь под неё, касаясь пылающей кожи на животе и боках. Глаза в глаза. Игра начинается. — Расстёгивай. Чимин подчиняется, ощущая лёгкий холодок, пробежавший вдоль спины, вызвавший табун мурашек следом. Он взволнован до чёртиков, и от каждого следующего действия ноги подрагивают, стараясь разъехаться в стороны сильнее, подпустить к себе младшего ближе. Руки на автомате тянутся к ремню, расстёгивая его, слышно, как звенит железная пряжка, а тугая пуговица и молния поддаются с первого раза, и, хоть пальцы и дрожали от нетерпения, с этим он всё-таки справился на ура. Почти что не моргая, тянет за плотную резинку белья, показавшуюся из-под немного съехавших штанов, спуская его, оголяя внушительный стояк, появившийся, стоило только встретиться взглядами минутами ранее. Очаровательный носик тут же улавливает терпкий запах возбуждения, ударяя прямо в голову, заставляя глаза закрыться, а дыхание сбиться. Чонгук продолжает пропускать густые волосы сквозь пальцы, наблюдая за медленно отпускающим свои внутренние тормоза мужчиной, казавшимся таким невинным и драгоценным сейчас, ощущает, как у самого ноги подгибаются от этой картины. Он ведёт пальцами вдоль вытянутой шеи, такой тонкой и изящной, сдерживая себя, чтобы не наброситься на неё с поцелуями грубыми, необузданными, после которых непременно бы остались краснеющие следы, хотелось почувствовать её вкус на своём языке, распробовать его, наполниться им. Но Чон лишь ведёт дальше, еле касаясь белого воротника элегантной рубашки, немного свободной, так сексуально струящейся по подтянутому телу, в этом парень был уверен, прекрасно помня, как ещё с утра наблюдал за обнажённым Чимином, надевающим её, тонкую нежную ткань, сквозь которую можно было разглядеть очертания фигуры из-за света яркого утреннего солнца, бьющего из большого окна спальни, в лучах которого ещё сонный мужчина нежился. Но Чон натыкается на пиджак, мешающий насладиться красотой нешироких плеч. — Сними. Пак тянется и, расстегнув несколько пуговиц, стягивает плотную чёрную ткань, позволяя ей упасть на пол, следом ослабив ворот у рубашки, оголяя тем самым острые ключицы, отчего Чон сразу ведёт пальцами по ним, лаская чудесную сахарную кожу, забираясь под ткань, проходясь по задней стороне шеи, спускаясь ниже, слегка царапая. Чимин ощущает, как испепеляющий огонь в нём расходится всё сильнее, когда его тянут навстречу, заставив вжаться щекой в пах, а такой желанный член оказывается слишком близко от пухлых красных губ. — Ты ведь этого так сильно хотел. Тихий голос будто посылает разряды вдоль позвоночника, заставляя возбуждение расти внутри с удвоенной силой. Собственное горячее дыхание опаляет чувствительную плоть, отчего парень сверху начинает томно постанывать, хотя Пак ведь и не сделал ещё ничего. Но он не ждёт, наоборот, подаётся ещё ближе, желая почувствовать наконец этот непередаваемый вкус. Немного раскрыв губы, всё-таки касается, закрывая глаза от удовольствия, нежно целуя, выпуская из горячего ротика мягкий язык. Всё плывёт, расщепляется на миллионы кусочков прямо перед глазами, а волна наслаждения накрывает их обоих, и этому невозможно сопротивляться. Чимин продолжает льнуть, то и дело потираясь щекой о твёрдую плоть, сжимая пальцами напряжённые бёдра, вынуждая тоже толкаться навстречу. Чонгук снова зарывается в серые волосы, сжимая их, когда чувствует, как влажный язык проходится по всей длине, собирая солоноватые капельки предэякулята с сочащейся головки. Он не уводит взгляда — напротив, старается уловить каждое движение внизу. Уже предвкушает, как этот шаловливый ротик примет его в себя, доставляя невероятные ощущения, заставляя мысли в голове путаться. Нет, Чон должен взять себя в руки. Всегда, когда дело касалось секса, хитрый и прекрасный искуситель, любящий в любой ситуации брать всё под свой контроль, с удивительной лёгкостью отдавал все бразды правления своему партнёру, с удовольствием принимая на себя роль того, кто скорее будет выполнять приказы, нежели раздавать их. Парня этот контраст заводил до искр перед глазами, когда из могущественного Дьявола Чимин становился маленьким дьяволёнком, стремящимся изо всех сил получить то, чего хочет, но уже на условиях младшего, не переча ему и выполняя всё, что тот скажет. Чонгук, может, и не стал бы вести себя подобным образом, но Пак ясно дал понять ещё в самом начале, что ему это нравится. Нравится быть тем, кто принимает, выполняет и безостановочно просит. Как он может отказать, когда сам же поклялся в самую первую ночь, выцеловывая идеальные ноги, лаская тонкие щиколотки, что сделает всё, чего бы не попросил его нынешний и единственный в этой жизни хозяин, полностью завладевший его душой и телом, не отдавая их и по сей день. Но даже так парень не мог пересилить себя и неизменно был предельно нежен, не способный причинить хоть каплю боли, дозволяя лишь небольшие крупицы грубости, когда Чимину это было особо необходимо. Всё это резко граничило с тем, каким Чон был с другими людьми, ему было совершенно плевать на них и их возможные чувства, без зазрения совести убивая и шантажируя, словом — делая свою любимую работу на отлично. Но Чимин... словно камень преткновения, с ним всё кардинально менялось, и привыкшее быть ледяным сердце быстро становилось тёплым и даже пылающим, готовое лишь отдавать, а не забирать. Чон тянет волосы, отстраняя покрасневшее личико, свободной ладонью ведёт по острому подбородку, вглядывается в блестящие глаза. Касается мокрых губ большим пальцем, проводит, оттягивая вниз, заставляя снова открыть ротик, и толкается им за щёку, чувствуя, какой он жаркий внутри и влажный. Проводит по ровному ряду зубов и давит на язык, медленно теряя рассудок от ощущений. А в голове просто не укладывается, как это перекошенное похотью лицо способно так беспощадно улыбаться, наблюдая за чужими страданиями и болью. Ведь, глядя на него сейчас, можно было лишь с уверенностью сказать, что эти пухлые губки совсем скоро начнут умолять трахнуть его, когда как светлые глазки уже просили об этом, и кроме желания на их дне нельзя было разглядеть абсолютно ничего. Из горла вырывается тихое мычание. Непонятно только из чьего. Но Чонгук не мешкает, он склоняется ниже, опираясь одной рукой на подлокотник, оказываясь с Чимином на одном уровне. Чувствует, как зашевелился во рту язык, скользя вдоль пальца, пытаясь сглотнуть вязкую скопившуюся слюну, но безрезультатно. Парень пылко выдыхает прямо в ушко, касаясь губами мочки: — Хочешь, чтобы я заполнил твой ротик, милашка? В ответ раздаётся лишь очередное слабое мычание, и Пак подаётся всем телом навстречу, выгибаясь в спине так сильно, что Чон в очередной раз думает про себя, где этот грозный мужчина смог приобрести ошеломляющую гибкость и изящность балерины. Каждую их ночь сходя с ума от этой грациозной пластичности, парень старался не думать о том, скольких, таких же, как он, Чимин баловал этой своей стороной, скольким позволял увидеть и прочувствовать подобное. Всем им в тайне Чонгук желал свернуть шеи, сломать руки, которыми могли прикасаться, вырвать глаза, которыми смотрели, стереть их с лица земли и оставить внутри себя теплиться жалкую надежду на то, что он единственный, кто видит всё это и способен безнаказанно любоваться сколько захочет. Оставляя лёгкие поцелуи вдоль шеи, парень ощущает наконец заветный сладкий вкус, несравнимый ни с чем, что он мог пробовать до этого. Прокладывая мокрую дорожку всё ниже, всасывая мягкую кожу, нежа и лаская её, а касаясь острых ключиц, Чон не выдерживает, сжимает на выпирающей косточке свои зубы, грозясь разорвать лакомую плоть на кусочки. Но сразу же слышит беспомощное слабое мычание над своей головой, тут же приходя в себя, пряча свою невольную резкость за теплотой и заботой, снова ведёт вверх, утыкаясь носом в натянутую щёку из-за всё ещё открытого ротика, жадно вдыхает и, целуя в последний раз, отстраняется. Убирает руку и, взяв собственный член у основания, не спеша, задержав дыхание, касается сочащейся головкой полных раскрытых губ, пачкая смазкой, наслаждаясь их мягкостью. — Открой ротик пошире, давай же. Чимин тут же выполняет, высовывая язык, чувствуя свою иллюзорную свободу и невероятно знакомый вкус, которым хотелось насытиться сполна. Он скользит ладонями вверх по мощным бёдрам, хватаясь за звенящий пояс, стягивая брюки ещё ниже, и дальше, задирая чёрную водолазку и обнажая изумительное тело своего такого дорогого, ставшего в одно мгновение невероятно грязным ангела, чистый образ которого теперь размыт и покрыт пеленой развратного желания поскорее оказаться в его руках, отдаться им и принадлежать. Чимин активно двигает языком, делая возбуждённую плоть мокрой и скользкой, целует губами, обхватывает, сразу чувствуя, как Чонгук с силой толкается вперёд, не давая и шанса усомниться, заставляя принимать всё, что даёт. Долгая практика позволяет делать всё как следует, поэтому Пак не отстраняется — наоборот, просит ещё больше, ловит широкую ладонь, не переставая ни на секунду работать языком, и направляет её, показывая, что хочет чего-то большего, зарываясь вместе с чужими пальцами в собственные волосы, одновременно поднимая вверх свои до невозможности очаровательные глаза, которые сейчас лишь просили не жалеть его и делать всё так, как захочется. Ведь он сам будет доволен, лишь когда поймёт, что Чонгук тоже. — Ты такой избалованный, — шепчет Чон, с удовольствием следя за сверкающими глазками, за тем, как ладонь отпускает собственную, оставляя её лежать в густых волосах. — Всегда хочешь, чтобы было по-твоему... Парень расплывается в улыбке и вновь уступает, он играется с мягкими прядями, с удовольствием глядя, как мокрые губы усердно скользят по всей длине, оставляя влажные следы, слышит сдавленные стоны, когда грубо тянет на себя, стараясь заполнить славный ротик до конца. Чимин задерживает дыхание, когда понимает, к чему ведёт Чон, чувствуя, как крупная головка упирается в заднюю стенку его глотки, заставляя густые капли смазки стекать вниз прямо по ней. Но Пак хорошо знает, что именно сейчас лучше расслабиться и просто принять эту горячую плоть целиком, ощутить эту чертовски желанную заполненность. Твёрдый член скользит дальше, легко преодолевая слабое сопротивление, а у Чимина непроизвольно глаза наполняются влагой, но он лишь закрывает их, притягивая парня ещё ближе, давая ему разрешение, которое, казалось, было абсолютно никому ненужным. Чонгук, задыхаясь от наслаждения, запрокидывает голову назад, затуманенным взглядом упираясь в светлый потолок, но видя перед собой лишь необычайно прелестное выражение готовности на лице старшего, который сейчас с такой отдачей отсасывал ему, что неосознанно хотелось рассмеяться. Это создание было испорчено, наверное, на клеточном уровне, ведь его грязь сочилась из каждой частички совершенного тела, заражая собой всё и всех вокруг, не давая никакого противоядия, потому что его попросту не существовало. Невольная ухмылка всё-таки коснулась жадно хватающих воздух раскрытых губ, но отнюдь не весёлая. Скольких своих подчинённых вот так же обслуживал Пак? Скольким позволял натягивать свой чудесный ротик на член? Боже... почему каждый раз это так сильно мучает сознание Чона? Какая разница, ведь сейчас этот дьяволёнок принадлежит только ему, отдаётся и пытается всеми силами поделиться заветным удовольствием, подвластным лишь его воле. Но эти ненужные, злосчастные мысли просто возвращаются и возвращаются, переполняя голову парня, обходя любые преграды, так тщательно выстроенные здравым суждением. Он искренне не хочет знать ответов. Он просто хочет заполучить свою долю Чимина, хоть она никогда и не сможет стать единым целым. Но в глубине души Чонгук всё никак не может смириться. Он знает, что должен сделать. Вырвать из мерзких душ, которые смели посягнуть и протянуть пропитанные ядом руки к изначально чистейшей душе мужчины, все те частички, в конечном итоге забранные ими, чтобы собрать воедино, сделать снова цельной. И тогда он сможет успокоить собственную, которая отказывалась принимать и верить в то, что именно таким, как сейчас, Пак и должен оставаться. Именно это стремление и мучило младшего, призывая вновь запачкать руки кровью, но уже не ради выгоды очередного заказчика, а ради самого себя и своей второй частички. Чонгук не перестаёт толкаться в сокращающемся при каждом движении тесном горле, обволакивающим, принимающим его член целиком. Парень чувствует, как становится мокро внизу, как вязкая слюна, перемешанная с собственной смазкой, стекает по подбородку и напряжённым яйцам, пачкая бельё. Всё это становилось невыносимо грязным, пропитанным похотью и животным желанием, разделённым поровну на двоих. Картинку перед глазами застилала темнота, поглощающая всё вокруг, оставляющая лишь непередаваемое ощущение близости. Сердце, вот-вот готовое вырваться из груди, почти замирает, но Чон в самый последний момент резко тянет мужчину в сторону, вынуждая выпустить пульсирующую плоть из своего такого чувствительного сейчас ротика. Густая слюна тянется вслед за крупной головкой и пару секунд соединяет собой ещё сильнее распухшие губы, активно хватающие такой нужный кислород, и твёрдый член, в следующее мгновение разрываясь и падая на пол. — Вытри свой ротик, душа моя, — совсем тихо произносит Чон, подрагивая всем телом, пытаясь вернуть себе чистый разум, при этом смотря на такого кажущегося потерянным Чимина, всё ещё удерживающего его за шлёвки на брюках, не давая сделать и шага в сторону. Не проходит и минуты, как Чонгук, приведя себя в порядок, тянется к старшему, так и застывшему на месте. Он отстраняет непослушные ладони от себя и, подхватив полные бёдра, поднимает удивительно лёгкое тело в воздух буквально на мгновение, сразу же аккуратно опуская Чимина на его же стол, благо, кроме одной тонкой папки с документами и пары ручек, на нём ничего не было. — Ты такой непослушный, — произносит, устраиваясь между разведённых ног. Парень снимает свой пиджак, кидая его в ноги, и засучивает рукава водолазки, обнажая замысловатые и необычные татуировки, чёрными чернилами покрывающие кожу предплечий. Достаёт из ящика салфетки, оставленные здесь специально для подобных случаев, нежно вытирает растерянное лицо напротив, совершенно не сопротивляющегося мужчины. — Как ты можешь выглядеть настолько прекрасно даже сейчас? — откидывая салфетку в сторону и не ожидания никакого ответа, спрашивает Чон, вновь цепляя пальцами острый подбородок и заставляя поднять глаза на себя. Изнеженное личико выглядит таким невинным, будто не этими губами Чимин делал что-то непозволительно низкое и не достойное его статуса, будто не он выпрашивал одними лишь глазами дать ему больше. Постепенно взгляд проясняется, становясь гораздо более осмысленным, а руки вновь тянутся к желанному сильному телу, которому он мог без сомнений отдаться. Член, всё ещё стянутый жёсткой тканью одежды, истекает, а промежность не прекращая пульсирует, постепенно становясь мокрой от того, что оставшаяся ещё с утра смазка внутри теперь медленно вытекает наружу. Пак чувствует всё это внезапно остро. Чувствует, что томимое в нём желание крепчает с каждой секундой, направленное на своего преданного ангела, единственного способного его удовлетворить, потушить тот пожар, разгоревшийся в груди, который стремится вырваться, неважно как, лишь бы побыстрее. — Чонгук~и... Мой ангел... Помоги мне, сделай это, прошу, умоляю тебя... — обвивая руками шею, ластясь и прижимаясь всем телом, беспорядочно шепчет, лаская губами кожу на небольшом участке открытой шеи, касаясь линии челюсти, проходясь язычком по ушку, всеми своими действиями выпрашивая, умоляя прекратить это безумие, творящееся внутри. — Ты всё получишь, — отвечает Чонгук, целуя серую макушку, отстраняя мужчину от себя. — Всему своё время. Он тянется пальцами к белой рубашке, принимаясь не спеша расстёгивать маленькие пуговицы, обнажая сахарную кожу всё больше и больше. Облизывая губы, Чон бросает взгляд на бегающие огоньки на дне вспыхнувших глаз, и это заставляет его улыбнуться шире. Ясно видно, что старшему не терпится, всё в нём буквально кричит об этом, показывает, что нужно поторопиться, но Чон будто специально медлит, наслаждаясь каждой секундой их близости, пропуская их через себя, пропитываясь неповторимыми чувствами. Закончив с пуговицами, парень опускает ладонь на тяжело вздымающуюся грудь, оглаживая мышцы, лаская кожу, отодвигая края рубашки, открывая взору словно сияющую плоть. Такую желанную и дьявольски привлекательную. Ведёт пальцами ниже, трогая подтянутый живот, понимая, что неимоверно хочет коснуться губами, ощутить сладкий сок, которым пропитана каждая клеточка роскошного, изящного тела, призванного соблазнять, и Чон был готов испачкаться в нём, покрыть себя им полностью. — Пожалуйста, Чонгук... — снова срывается с покрасневших губ призыв, просьба, мольба, да что угодно — только бы донести, дать понять. Ноги мелко подрагивают, и оставаться неподвижным становится невыполнимой задачей. Чонгук это чувствует и легко толкает Пака в грудь, заставляя опуститься спиной на широкий стол, а сам склоняется над ним, начиная нежить губами светлую кожу. Помогает себе руками, сжимая пальцами бока, поглаживая, надеясь оставить после себя хоть какие-то следы. Целуя каждую доступную клеточку, Чон тянется ладонями ниже, легко массируя живот, мышцы на котором перекатывались под бархатной кожей от напряжения. Чимин же в это время терял последние капли ясного сознания, оставшись наедине со своими ощущениями, понимая, что торопить Чонгука сегодня совершенно бесполезно, так как в его голову наверняка залезла какая-то навязчивая мысль делать всё, как вздумается лишь ему. Или это было что-то более серьёзное. Пак не мог сказать точно, потому что даже сейчас, терзаемый ненужной лаской, его суждения путались, терялись друг в друге, не способные найти выход. А его тело, сопротивляясь воле разума, чувствовало совершенно обратное, принимая с готовностью все касания и нежности, остро граничащие с ненавязчивой грубостью, отзываясь на каждое. Голос тихими хрипами срывался с полуоткрытых губ, точно так же подстёгивая младшего ни в коем случае не останавливаться. Чимин чувствует, как длинные пальцы расправляются с его ремнём и молнией на штанах, стягивая мешающую ткань вниз. Чонгук выпрямляется, оставив напоследок несколько краснеющих отметин на груди, и, подхватив стройные ножки, он быстро скинул с них обувь и носки, сразу снимая до конца брюки и ненужное бельё, давая Паку свободно выдохнуть от облегчения. Проводя ладонями по теперь обнажённым молочным бёдрам, Чон упивается их неземной красотой и волшебной упругостью. Он ведёт ладонями вдоль всё ниже и ниже, цепляя ноги под коленями и закидывая их себе на плечи, наслаждаясь появившимся давлением. В следующее мгновение парень резко опускает ладонь на бедро, слыша тут же ласкающий слух стон и неожиданно громкий шлепок от соприкосновения кожи. Поворачивая голову вбок, он несильно кусает тонкую изящную щиколотку, постепенно сжимая зубы сильнее, наблюдая, как меняется выражение на лице старшего, и замечая, что его дыхание снова тяжелеет. Опуская взгляд, Чон с удовольствием отмечает, что округлые ягодицы поблёскивают, что тут же помогло возобновить в памяти их утренние забавы. Когда Чонгук поймал точно такого же Пака, одетого лишь в белую, ещё не застёгнутую до конца рубашку, опрокидывая его на их шикарную мягкую кровать. Недовольные, но полностью удовлетворённые стоны плотно засели в голове Чона на целый день. Но сейчас хотелось услышать что-нибудь новенькое. Он сразу же тянется вниз, отводя одну ногу в сторону и продолжая удерживать её под коленом, этим самым предоставляя себе лучший вид, касается мокрой промежности, тут же замечая, как резко Чимин поднялся, опираясь на локти и кусая свои пухлые идеальные губки. Парень не обращает на него внимания, позволяя смотреть, лишь сильнее уводя ногу в сторону, снова отмечая про себя, насколько же податливы и растянуты мышцы, будто назло показывая и доказывая, как сильно глава самого могущественного клана любил подставлять свою задницу. Чёрт, Чонгук снова заводится, ощущая, как злоба и досада сочится по венам. Он громко сглатывает, раздвигая пальцами ягодицы и наконец касаясь самого заветного местечка. Тихие мольбы вновь наполняют помещение, а Чимин смотрит прямо на него, задыхаясь от ощущений. Но Чон игнорирует, продолжая всё делать так, как ему хочется. Чимин откидывает голову, стараясь вдохнуть как можно больше воздуха, — не получается, он теряет самообладание, когда чувствует, как внутрь мокрой и разработанной дырочки медленно проникают пальцы, используя только вытекшую смазку, даже не удосуживаясь использовать новую, считая, что и этой будет достаточно. Но Пак понимал, что тот делает это специально, прекрасно зная, что её катастрофически мало, и всё равно продолжая. Ощущения переполняют, становится невыносимо жарко, а удовольствие бьёт прямо в голову, заставляя сыпать искры перед глазами. Никакой боли или дискомфорта, лишь поглощающее и затягивающее в себя наслаждение. Твёрдая плоть внизу пульсирует, а под головкой на животе уже образовалось вязкое пятно предэякулята. Хотелось больше прикосновений, больше ощущений, пусть эти грубоватые ладони сожмут посильнее, а пальцы внутри протиснутся глубже, достанут самой заветной точки. Чонгук всё это видит и знает, чего так неистово выпрашивает Пак, чего добивается. Но мысли не дают ему покоя, не позволяют отдаться собственным желаниям. Он готов разорвать тело перед собой на куски и одновременно пустить пулю себе же в лоб, чтобы не допустить этого. Почему же всё не может быть проще? Зачем ему нужно усложнять? Чон ласкает, дразнит, продолжает покрывать поцелуями тонкую изящную лодыжку на своём плече, а пальцы находятся внутри самого желанного создания во всей его проклятой жизни, но перед глазами в это время вместо изнеженной фигуры, которая отзывалась на каждое прикосновение и действие, мелькают все те выдуманные им самим сцены того, как мужчина выгибается и стонет не под ним, умоляет не его, а других. Никогда он не думал и даже представить бы не смог, что его поглотит необоснованная и абсолютно неуместная ревность, а собственнические чувства наполнят его душу, перекрывая доступ всем светлым эмоциям. К чему всё это? Ведь Чимин уже принадлежит ему. И в этом можно было легко убедиться, стоило бы лишь заглянуть в блестящие светлые глаза, направленные на него. Чонгук кусает губы, переводя взгляд вниз. Он толкается пальцами сильнее, чувствуя, что это даётся ему не так просто, как было поначалу, но в то же время отмечая в голове каждый отклик со стороны старшего в виде плотно закрытых глаз, на которых пушистые ресницы трепетали, словно нежные крылья бабочек, покусывания сладчайших губ, с которых не переставая срывалось собственное имя, подрагивающих ног. Было трудно назвать это как-то иначе, ведь это — чистейшее удовольствие. Такое же, какое течёт и наполняет жилы в теле Чонгука, поток которого невозможно остановить. Он играется, наслаждается податливым телом под собой, добавляет ещё пару пальцев, заполняя чудесную попку до конца, полностью, будто и не замечая, как на миг лицо старшего исказилось. Ощущает, как от каждого движения внутри становится всё более мокро и скользко, а смазка пачкает руку, стекая редкими каплями по запястью. Он проворачивает ладонь и будто пьянеет, глядя на вновь упавшего на спину мужчину, выгибающегося на твёрдой поверхности стола, протягивающего к нему навстречу руки, стянутые тугими манжетами. В этот раз Чон подыгрывает, склоняясь немного вперёд, давая коснуться себя, сразу чувствуя, как пальцы сжимают на его груди эластичную ткань одежды, утягивая на себя полностью, и Чимин позволяет сложить себя почти пополам, но не испытывает даже и капли дискомфорта. Впивается в раскрывшиеся губы, целуя агрессивно, врываясь в рот своим буквально опаляющим мягким языком, исследуя каждый миллиметр внутри уже выученной наизусть полости, вылизывая, кусая, словно пытаясь поглотить, впитать в себя. Спустя пару минут ожесточенной страстной борьбы своими ртами они отстраняются друг от друга, не переставая внимательно изучать глазами, пытаясь найти ответы где-то в глубине. — Ты изводишь меня и терзаешь специально. Почему? — шепчет Чимин, сжимая в ладони чёрные волосы. Но ответа не получает. Чон медленно вынимает из пульсирующей дырочки длинные мокрые пальцы, отчего мужчина только морщится. Парню становится сложно сдерживать себя, да и как можно, когда под тобой лежит абсолютная мечта, пришедшая из потаённых и самых драгоценных грёз, желающая отдаться тебе без лишних слов прямо в это самое мгновение. Он обхватывает влажной ладонью свой член, до сих пор не удовлетворённый, яростно призывающий хоть к каким-то действиям, лишь бы наконец ощутить невероятный вкус долгожданной разрядки. Хочется кончить до ломоты в костях и желательно в узкую тугую задницу, по непонятным причинам сохраняющую свою девственную форму каждый чёртов раз, даже после такой стимуляции, готовую плотно сжиматься на крупной плоти, принимая её в себя с удовольствием. Пару раз проведя вдоль по всей длине, Чонгук почти рычит, стискивая зубы, удерживая внутри себя готового рвать и уничтожать всё на своём пути зверя. Ту свою сторону, которая вырывается из него, только когда рядом появлялся Чимин или намечалось неплохое дело, сулящее реки крови. Внутри всё бурлило и закипало от предвкушения. Скинув с себя удерживающие руки, парень, подхватив Пака под поясницей, тянет на себя, немного перемещая на столе так, чтобы вожделенная попка оказалась ближе к нему. В ответ на это Чимин лишь хнычет, пытаясь ухватиться ладонями за ремень на съехавших брюках Чона, чтобы притянуть ближе, заставить наконец действовать, потому что дырочка не в состоянии полностью закрыться, даёт в полной мере ощутить всю пустоту и нехватку одного конкретного Чонгука в себе. И младший, не отрывая взгляда от стройной трепещущей фигурки перед ним, подаётся бёдрами вперёд, придерживая член у основания, проводя головкой вдоль ложбинки между ягодиц, задевая тут же сжавшееся колечко мышц, невольно усмехаясь от той бури эмоций, которая пробежала по нежному личику мужчины. Толкается, упираясь в дырочку, и, преодолевая слабое сопротивление, медленно проникает внутрь, растягивая нежные влажные стеночки, чувствуя и понимая краем сознания, что стоило бы взять побольше смазки. Но неожиданно Чонгук только недовольно хмыкает. Нет, для разработанной дырки это уже будет больше, чем необходимо. Однако Чимин так точно не считал. — Чёрт, чёрт, — шипит, царапая ноготками поверхность стола, остро ощущая каждое движение внутри. — Чонгук... В ящике... Возьми... — Для твоей задницы достаточно будет и этого, — довольно резко отвечает Чон. — Она ведь всегда готова принять в себя член, верно? Даже сейчас она продолжает течь, словно у какой-то шлюхи. — Что? — ошеломлённые глаза беспомощно поднимаются на вполне серьёзное и даже, казалось, сердитое лицо, смотрящее прямо на него, заглядывающее в самую душу. — Просто расслабься, хорошо? И твоя попка сможет принять меня целиком, — одёргивая себя и сменяя тон на более мягкий, произносит парень, удерживая старшего за бёдра. И в следующее мгновение Чонгук, не сдерживаясь, толкается, входя на всю длину, ударяясь тяжёлыми яйцами о ягодицы, закрывая глаза от удовольствия. А Чимин лишь кусает губы, не издавая ни звука, пытаясь привести сбивающееся дыхание в норму. Он наконец чувствует такую нужную и необходимую заполненность, ощущая, как его распирает изнутри, а избыток эмоций так и рвётся наружу, но грубость со стороны Чона сбивает с толку. Нет, ему не больно, неприятные ощущения перекрываются непониманием. Младший никогда не делал подобного, даже когда сам Пак просил его быть более резким и диким, осознавая, что подобные черты в парне вызывают в нём лишь больше обожания и желания увидеть абсолютно все возможные стороны своего до невозможности совершенного защитника, ангела и любовника в одном лице. — Не останавливайся сейчас, Чонгук, — снова просит, замечая, что парень просто замер, глубоко дыша и крепко сжав кожу на его бёдрах, на которых наверняка потом проявятся следы. Чонгук опускает глаза на мужчину, не спеша подаваясь назад и снова вперёд. Его член становится более мокрым, пачкаясь в смазке при каждом движении. Чувства накрывают каждого мощной волной, заставляя забыться, утонуть в нарастающем с каждой секундой только сильнее удовольствии. Чимин выгибается на твёрдой поверхности стола, пальцами стараясь сжать его край, чтобы удержаться на месте хотя бы в этой реальности, потому что в его голове сейчас всё точно перевёрнуто вверх дном, а различные мысли теряются в ворохе эмоций, не давая задержаться и на секунду, от каждого толчка проваливаясь всё глубже, исчезая в самых потаённых уголках сознания. Парень прибавляет темп, стараясь натянуть великолепную узкую задницу, ощущая себя сейчас словно на небесах, в раю, что резко контрастировало с тем, что на самом деле он трахал того, кого Бог предпочёл бы видеть в аду, но Чонгук определённо не расстроится, ведь он сам сможет составить там ему компанию, каждый раз искренне не понимая, с чего бы Паку считать его своим ангелом. Если только ангелом смерти, готовым выполнить любое дело, порученное ему этим мужчиной, до невозможности властным и самоуверенным, любящим то, как чисто и беспрекословно Чон выполняет все его приказания. С каждым движением подобные мысли становятся всё более размытыми и разобраться в них больше не представляется возможным. Он снова видит протянутые к нему ладони и на сей раз крепко сжимает их своими, оставляя роскошные ножки в покое, чувствуя, как Пак тут же заводит одну за его спину, надавливая, заставляя толкаться активнее. Чон целует внутреннюю сторону каждой руки, оставляя влажный след после себя, опаляет горячим дыханием, одновременно вдыхая запах Чимина, переходя на тонкие, точёные запястья, быстро расстёгивая пуговицы на манжетах, мешающих насладиться нежностью сахарной кожи как следует, кажущейся такой же сладкой, как и её хозяин, теряющий голову от происходящего в этот самый миг, не прекращающий выкрикивать заветное имя, абсолютно не сдерживая себя, выпуская всех своих демонов наружу, давая им волю. Белые рукава сразу будто струятся вниз по предплечью, обнажая, предоставляя больше места для ласки, и Чонгук продолжает целовать, прикусывая почти прозрачную кожу, чистую и незапятнанную, не тронутую чернилами, в отличие от его собственной. Лижет нежное местечко в сгибе локтя, чувствуя, как подрагивает тело под ним, но уже в следующую секунду с силой сжимает зубы немного выше, всасывая упругую плоть губами, оставляя очередной след. Легко скидывая с плеча длинную ножку, Чон тянет старшего на себя, закидывая его руки за свою шею, вынуждая обнять покрепче, замирая внутри и тут же сталкиваясь с покрасневшими губами в поцелуе, пламенном и необузданном. Не отрываясь от парня, Чимин чувствует, что теряет опору, поднятый в воздух сильными руками, отчего стискивает Чона в объятьях лишь сильнее. Он держится за него, полностью доверяясь, опираясь теперь на его плечи и самостоятельно соскальзывая с твёрдого и возбуждённого члена, выстанывая прямо в поцелуй просьбы о продолжении. Чон перехватывает точно невесомое тело поудобнее, удерживая его под округлыми ягодицами, сжимая ладонями упругие половинки и немного разводя их в стороны, тянет вниз, подкидывая собственные бёдра навстречу, проникая обратно внутрь, ходя по тонкой грани, разделяющей удовольствие и боль. Но, что важно, балансируя, он всегда умудряется выбирать нужное направление, чтобы свободно играть на тонких струнах наслаждения, вытягивая самые искренние и сладкие звуки из Чимина, услаждая свой слух уже сорванным голоском. Движения становятся более резкими, и Чонгук чувствует всепоглощающий жар, исходящий прямо из его груди, обхватывающий своими путами и мужчину, разделяясь напополам между ними. Их тела трутся друг о друга, лишь подкидывая этим самым больше дров в бушующее пламя, распаляя обоих до предела. — Трахай меня сильнее... Давай же... — почти хрипит Чимин, кусая мочку и втягивая её в горячий рот, чувствуя, как собственный сочащийся член скользит по оголившемуся из-за задравшейся водолазки животу Чона, вот-вот готовый излиться от слишком острых ощущений. Пальцы путаются в густых взмокших волосах, и Чимин тянет слишком сильно, не контролируя себя, стараясь двигаться навстречу, уловить темп, но только мешает, заставляя Чона шипеть тихие проклятья. Внизу становится всё более мокро и скользко, отчего и шлепки получаются гораздо более громкими, заглушая их прерывистое дыхание. Ноги почти не держат, и Чонгук предельно напряжён и сосредоточен, жмурясь и стискивая зубы, яростно врываясь в тело, делая каждый толчок резким, проходясь головкой по пульсирующему комочку нервов, чувствуя лишь, как дрожат бёдра в его руках от каждого такого касания. По вискам медленно стекает пот, и парень утыкается лбом в открытое плечо, с которого уже съехала расстёгнутая рубашка, двигая тазом и держась на последнем издыхании, уже предчувствуя скорую разрядку. Внезапно старший выгибается, и Чон почти роняет его, вовремя подхватывая за поясницу и прижимая обратно к своей груди, оставаясь стоять на ногах, чувствуя, как мокрое пятно растекается по его животу, а Чимин совсем не дышит. Зато и так тугая задница тут же сжимается на члене сильнее, принимая его в себя целиком, отказываясь выпускать, и парень тоже поддаётся, наконец расслабляясь, избавляясь от внутреннего напряжения и беспокойства. Видя лишь, как перед глазами всё темнеет, а цветастая картинка исчезает на мгновение, показывая вместо всего этого безграничное звёздное небо, с зажигающимися и тут же потухающими звёздами... Пара секунд кажутся бесконечными, но нега проходит и постепенно отпускает. Чимин безвольно прижался к его груди, начиная заново дышать, наполняя лёгкие кислородом, не в силах произнести хоть что-то. И Чонгук, превозмогая себя, отходит на ватных ногах назад, тут же опускаясь в кресло, устраивая Пака поудобнее, откидываясь на мягкую спинку, всё ещё ощущая, как дырочка принимает в себя последние капли, непрерывно сокращаясь на нём. Они оба приходят в себя спустя какое-то время, нежась в объятиях друг друга и чувствуя, как их заполняет всепоглощающее удовлетворение. И теперь, когда выпустили пар, всё медленно возвращалось на свои места. Чимин, опустив ладонь на грудь парня, трётся щекой о плечо, собираясь уже встать, но неожиданно Чонгук подаёт голос: — Прости, — шепчет он, поглаживая по мягким спутавшимся волосам. — Я не хотел делать того, что сделал. — По-моему, это было именно то, чего ты хотел, — тут же произносит Пак, всё-таки отстраняясь, но теперь не торопясь вставать. — Я не хотел делать тебе больно или же оскорбить, — смотря прямо в глаза, отвечает, показывая, что не обманывает и готов понести ответственность. — Ты не сделал больно, — заверяет и опускает ладонь на щёку, аккуратно поглаживая. — Что тебя терзает? — Это прозвучит безумно безнадёжно, — нервно усмехается. Чимин лишь красноречиво продолжает смотреть, слегка вскинув брови. Чонгук тяжело вздыхает, убирая руку со своего лица и сжимая её в своей ладони. Он не знает, как преподнести, озвучить свои переживания, никогда раньше не делая этого, решая все свои проблемы глубоко внутри себя. А сейчас Чимин требует рассказать то, чего Чон и сам понять до конца не может. Это довольно волнительно, и нужные слова, как назло, ускользают. Пауза затягивается, и парень решает, что уж лучше выставить себя полным дураком сейчас, чем потерять часть драгоценного доверия своего хозяина и любовника, не терпящего ложь в любом её проявлении. — Всё, чего я хочу, это быть уверенным, что ты полностью мой и что я не делю тебя с кем-то, кого не знаю или ещё хуже, если знаю... — Ты хочешь снова назвать меня шлюхой? — с сомнением глядя на Чона, спрашивает Пак, тут же видя, как хмурятся брови на лице напротив и как тот мотает головой, опуская глаза вниз, что очевидно показывает, как тому неудобно за всю эту ситуацию. — Ладно. Но это ещё не всё, верно? — Хах, — невольно усмехается в ответ, убеждаясь, что уйти от ответа перед этим дьяволом просто невозможно, он видит насквозь. — Я хочу убить каждого, кто прикасался к тебе, кто смотрел на тебя или только посмел подумать, позволить себе допустить даже мысль, не достойную тебя, грязную или хоть как-то принижающую. Я хочу забрать их жизни, их воспоминания, — почти рычит от переполняющей злости, мысленно представляя, как перерезает глотки всем этим неизвестным. — Хочу быть единственным, кто знает о тебе хоть и немного, но больше остальных. — Ты знаешь обо мне гораздо больше, чем немного, — поправляет. — Но не я один, да? — Это всего лишь секс. Он абсолютно ничего не значил ни для кого из нас, — легко говорит Пак, тут же замечая непонимание в чёрных глазах. — И, Гук~и, ты точно не один из них. Тобой я дорожу даже больше собственной жизни, — уверяет и обхватывает ладонями шею. — Между нами связь, ты разве не чувствуешь, как она скользит под кожей, ещё в нашу первую встречу въевшись в кости и плотно засев прямо здесь? — давит на грудь. — Ты задержишься со мной очень надолго, Чонгук. Я прослежу за этим сам, — ласкает тёмные волосы, с уверенностью глядя в лицо напротив. — Выкинь из головы все мешающие тебе мысли и позаботься обо мне. Я хочу принять ванну. — Моя жажда крови от этого не иссякнет, — звучит почти печально. — Просто знай, что я не оставлю это, и каждый, кто прикасался к тебе... — Чон ведёт ладонями по животу, отодвигая белую измятую ткань рубашки в стороны, крепко сжимая пальцы на боках, — захлебнётся в собственной крови. — Это твоё решение, — довольно спокойно отвечает Пак, — и ты вправе делать, что тебе вздумается, если это не вредит мне. К тому же эта твоя тёмная сторона так сильно заводит меня, — в предвкушении прикрывая глаза, тихо произносит. — Видеть, с какой уверенностью и жестокостью ты прерываешь чужие жизни, следуя лишь моей прихоти, заставляет меня изнемогать от желания как можно скорее забраться на тебя, — заканчивает он, явно рисуя в сознании какие-то замысловатые образы того, о чём говорит. — Что ж, надеюсь ты хочешь повторить, потому что я уже завёлся. — Конечно, но сначала тебе придётся одеться, чтобы спуститься в спальню. — Тогда поскорее помоги мне с этим. Ничего другого ожидать от Чимина не приходилось, и Чонгук устало растягивает губы в улыбке, начиная застёгивать пуговицы снизу рубашки, постепенно скрывая волшебное тело от своих глаз, но надеясь вскоре увидеть его вновь — в более откровенной обстановке, снова сделать своим, при этом полностью отдаваясь во власть блестящих светлых глаз. Парень не забудет о своих словах, ведь он не привык бросать их на ветер, наоборот честно выполняя все данные им обещания, не важно — сразу или же со временем. Он сделает это. Но для начала нужно было покончить с одним бездарным сутенёром, посмевшим пренебречь самим Дьяволом, принеся его голову к ногам своего такого же, как и он сам, кровожадного хозяина.