Отказавшись от меня, на что ты надеешься?

«Проткнув собственную грудь, настигнет ли меня избавление?» - отстранённо думал он, занося над своей грудью нож. Поймёт ли? Поймёт ли, какое оно? [Чувство свободы] Каково это - принадлежать лишь себе? Решать самому свою судьбу? Творить её этими же руками, что сейчас держат рукоятку ножа, как конец спасительного каната. Сожалений нет. Лишь нетерпение и некий азарт, предвкушение. Спасут ли? О, нет. Его не спасут. Он не позволит вновь решать другим жить ему или же нет. Нет. Не сегодня. Сегодня ему не быть тряпкой и размазней. В «сегодня» нет времени для нерешительности и глупости. Только одно дело в списке. Только одно желание и разврат. Его пальцы держат черную, гладкую рукоятку уверенно. И руки почти не дрожат. Он выжидает. Выжидает момент. Как ребёнок, что вот-вот увидит свой новогодний подарок. Он упивается предвкушением. Смакует на языке вкус своих последних минут. О, эта сладость, её не хочется забывать никогда. Пусть она пропадёт в забвении вместе с ним. Растворится в небытие, как капля бензина в воде: оставляя грязные разводы на прекрасном отвратительном до дрожи и тошноты, надоевшим до боли в зубах космическом пространстве. Стальной кончик ножа призывно сверкает. Морти улыбается. Широко. Чувствуя всем сердцем тёплое чувство переполняющей его любви к самому же себе. Вот оно. Прицел. Мгновение. [Он готов] Резко притянуть руки к себе. Нож в пятнадцать сантиметров с глухим звуком врезается в плоть. До самого конца. Не оставляет ни миллиметра спасительной острой стали на воздухе. На секунду перекрывает дыхание. Словно налитый бутон, боль расползается по груди раскрывающимся цветком, чьи алые лепестки проступают на жёлтой футболке. Как же прекрасно. В его груди начинает ныть. Внутри него ещё остались какие-то чувства. Они клубятся, расширяют его изнутри, распирают. Это любовь. Из его души не проткнутой сталью, поднимается любовь к самому себе. Она идёт вверх, по горлу, пробивает вставший там ком, и выплёскивается алыми сгустками прямо на бледные, поднесённые к лицу пальцы. Морти не может сдержать счастливой улыбки. Как же прекрасно. Тело против воли, рефлекторно, сгибается на пополам, а руки хватают за место "удара". Он чувствует нож, плотно сидящий в центре. В груди. В том месте, где у него должна быть душа. Тело тяжелеет. Стоять становится слишком тяжело. Поэтому он оседает. Всё ниже и ниже к кафельному полу. Хрипит, бешено-счастливо/обезумевший от счастья, смотря перед собой. А после и вовсе садится на него, приваливаясь к кухонному шкафу, с каким-то консервами и хозяйственной ерундой. Кафельная плитка под ногами холодит ноги. Это приятно. Так успокаивает. Так… [клонит в сон] В груди начинает неприятно ныть, распирать. Это мешает. Но сонливость с каждой секундой всё сильнее и сильнее накатывает на него. И боль уходит куда-то на второй план. Глаза медленно закрываются. На губах Морти играет улыбка. Пусть из уголков всё ещё стекает его вплеснувшаяся наружу красная любовь. Он сильно устал. Устал, и поэтому прилёг/присел, отдохнуть. Его тело, с торчащей из груди длинной рукоятью в десять сантиметров для удобного хвата, окружённой алым пятном, медленно расслаблялось. Коснулось чёрного кафеля бесчувственное запястье, сползло с обтянутого джинсой бедра. Но холода, идущего от камня, оно более не ощущало. Морти Смит заснул, только навечно. По собственной воле. Он обрёл избавление. Разорвал неосознанно подписанный контракт с демоном, образовавшийся ещё пять лет назад, со словами: - Будешь моим другом? Тогда он не подозревал, что за личиной доброго, хоть и странного, дедушки, скрывался сам демон из ада. Дьявол, который забрал у него его волю и тело, присвоил себе его жизнь. Заставил насильно расписаться в своей зависимой беспомощности. Морти Смит наконец-то обрел избавление. Спасся бегством от беса. Нагнул вселенную. Оставил Рика Санчеза одного. "Не будет на веки вечные, Ричард. Нет." *** Рик не понимает. Нет. Он отказывается понимать. Отрицает. Тело его внука перед ним - холодное, с запекшейся кровью на футболке, на руках и у рта, уголки которого свело трупным окоченением, оставляя их весело приподнятыми. Словно говоря фразу "Эй, не грусти, Рик, ему хорошо!" Но Рик не верит. Он чёрт возьми просто не верит. Его желание воспринимать реальность стремится к нулю. В этом пустом, тёмном, без зажжённого света, доме, под светом уже включившихся уличных фонарей, на кухне, было тело его внука с рукоятью разделочного ножа, торчащей посередине груди. Был вечер. Солнце клонилось к закату, освещая своим багряным, отвратительно-рубиновым светом, их дом. И все, что находилось внутри. В том числе и его – строго учёного, который всегда предпочитал холодные цвета. Рик не верил. Просто не мог в это поверить. Он смотрел на Морти, и чувствовал обманчивое ощущение присутствия, видя его тело перед собой. Морти был с ним. В этом доме. В этой комнате. Он был с ним. Физически. Но не духовно. И с каждой секундой Рик все чётче и яснее ощущал эту метафорическую неполноту. Морти был с ним. Но ни он с ним, ни он с ним не могли никак взаимодействовать. Точнее, Рик буквально чувствовал, как источает вокруг себя какие-то невидимые волны, которые тело Морти, до этого источающее что-то похожее, резонирующее с ним, пропускает через себя, впитывает, но не отдаёт назад, как черная дыра. Как выколотая точка в пространстве. Такого не должно было быть. Этой пустоты рядом с ним, с Риком, быть не должно. Её нельзя допустить. Любыми способами. Любой правдой или неправдой. На смену странного эмоционального затишья тут же приходит злость. Да как этот мелкий паршивец только посмел!? Посмел... Посмел... На смену гневу пришло замешательство. Посмел... Что? Не ответить его ментальным волнам? Покинуть его? Морти посмел... Уми- Рик резко хлопнул себя по щекам. А затем ещё раз. И ещё. Боль отрезвила его. Привела разрозненные мысли в порядок. Но хватило лишь короткого взгляда на лежащее на полу тело, как собранные в руку, они вновь разбежались, как сталкивающиеся друг с другом, надоедливо жужжащие, мухи. Что это было вообще? Впервые его ясный разум так путался. Будто кто-то внутри переставил местами все шестерёнки, из-за чего отлаженный десятилетиями механизм застопорился, зацикливаясь на одном движении. Пытаясь вновь начать оборот с самого начала, но переклинивался, отматывая не пройденный цикл назад, вновь начиная ход и вновь стопорясь. И так снова и снова. Непрерывным, но упорным зацикленным на одном месте движением. Тик. Тик. Тик. Часы, встроенные в духовой шкаф, показывают светящимися в темноте зелёными цифрами начало девятого. За окном уже царит мрак. В доме стоит тишина. И кажется, даже стало на пару градусов холоднее. Дверь в прихожей хлопает, в коридоре зажигается свет. Слышится шуршание пакетов, переговоры. Слышится копошение. Жизнь. Она приближается, замирает у порога, а затем в кухне решительно зажигается свет. Рик даже не жмурится, хотя искусственный свет нещадно жжёт сетчатку. Он все ещё смотрит. Неотрывно смотрит на Морти перед собой. И сейчас, в жёлтом свете, он понимает, на сколько тот неестественно бледен, с темными кругами, которых у него никогда не было, даже после пяти бессонных ночей, проведенных вместе. В погоне за артефактом. Когда-то… год? Два назад? Когда-то… когда? Он не слышит судорожного вздоха дочери, застывшей в дверях, которая тут же прикрывает алые губы руками. Точнее слышит, но не обращает внимания, с новым интересном разглядывая Морти при свете. Чувствуя лёгкое раздражение от вмешательства. Вмешательства света. Вмешательства «жизни». Вмешательства в этот их личный, поделенный на двоих, недосказанный, мрак. Рику казалось, что вот ещё немного и он поймёт. На него снизойдёт озарение. Он поймёт, что ему хочет сказать его Морти. Ведь всё не может закончится именно так. Так просто. У любых других людей, но только не у них – Рика и Морти! Пустота, казавшаяся ему инородной, почему-то больше и не ощущалась чужой и неправильной. Не казалась пугающей. Он медленно, но верно, привык к ней. Свыкся. Сделал её для себя такой же родной, как и Морти. Принял, как члена семьи. Как долгожданного и хорошего друга. - П-пап? Замершая на пороге Бет, резко смяла пакет продуктов в руках. [Озарение] Застав своего отца стоящего в темноте перед трупом сына, она ожидала всего, что угодно: Скепсиса, присущего только ее отцу. Чёрного юмора. Рациональности. И даже слёз, горя. Отчаяния? Но никак не нежной улыбки, направленной куда-то… в ситуацию. И расслабленного, доброго взгляда, направленного на неё: - Привет, милая? Тон, которым были сказаны эти слова был... Радостным? Бет сглотнула. Отец наконец-то обратил на неё внимание. Посмотрел на неё. Нет. В их сторону. Что-то здесь было не так. Она стала приглядываться к деталям. Труп её сына выглядел совершенно не свежим, но был точно сегодняшним. Она врач. Хирург. Пусть и лошадиный. Ей положено замечать такие вещи. Как и неожиданно задаться жутким вопросом: Сколько её отец стоял так? В темноте. Над телом Морти… Отпихнув замершего перед ней, на проходе, Джерри, Бет медленно, почему-то боясь делать резких движений, словно перед ней стоял не гениальный учёный, а перепуганный душевнобольной, приблизилась на два шага к отцу. Оформляя то, что её так напрягло в нём. Рик, её всегда собранный, даже когда пьяный со спущенными штанами, отец был... Слегка растерян? Он вёл себя, так, будто сейчас вокруг него происходил сон. Оглядывался по сторонам, на себя. С удивлением нащупал на брюках карманы. Ей это не нравилось. Совсем не нравилось. - Пап, ты давно так стоишь? Рик сморгнул, зачем-то смотря на свои руки, так отрешённо-удивленно, будто видел их впервые раз в жизни, а затем возвел глаза в потолок, чтобы после перевести их на Морти, и... Хихикнул в кулак. - Да, мы тут довольно давно. Что-то мы засиделась. Наверное, нам уже пора, да, Морти? Бет обмерла. В её груди, что-то надтреснуло, посыпавшись битым стеклом. Ах, кажется... Это была надежда. Немигающее, с застывшим выражением обречённого отчаяния, она смотрела на улыбающегося отца. Что-то внутри неё яростно подсказывало ей, что это конец. Что это последний раз, когда она видит его. Она сжала кулаки. Стиснула зубы. И отвела глаза в сторону. Мысленно стискивая свои ментальные яйца в руках. Но, те, как на зло, не хотели собираться, расплываясь жижей расстроенных чувств между пальцев. Джерри, позади неё, зашевелился, по-видимому приходя в себя, и даже делая два шага в кухню, начиная говорить про полицию, но возникший прямо перед лицом кулак жены прерывает все его мысли и слова, вертящиеся на языке. Почему-то вдруг он всё понял. Понял, что на этом присутствие Санчеза в их доме подходит к концу. Поэтому он проглатывает слова, напряжённо замирая и неотрывным взглядом наблюдая за ситуацией, ещё не решив для себя, правильно ли он поступает. Однако рука Бет перед лицом опускается, и что-то подсказывает ему, что да, всё верно. И от этого веет даже какой-то тоской. Рик перед ними выглядит каким-то больно уж не таким. Каким-то далёким. Каким-то… отстранённым. Себе на уме. Будто был не с ними. Не здесь. И нет, это был лишь вопрос времени. Через силу растягивая сведённые в напряжении лицевые мышцы, а вместе с ними и губы, Миссис Смит, бывшая Санчез, поднимает на безумного ученого свои ясные, как два зеркала, голубые глаза, в глубине которых стеной встали слёзы. Через силу, выдавливая, выплевывая, словно комки, сводящие горло, слова. - Да, вам уже пора... Давно пора. И Рик улыбается, понимающе улыбается, дочери, готовой вот-вот разрыдаться. А затем делает шаг к телу подростка. Бледные руки свисают верёвочками, слегка покачиваются на весу, из груди точит чёрная рукоятка ножа. Улыбка навечно застыла на этих губах. Счастливая. Такая же, как и у Рика сейчас. Только в выражении лица старика ещё сквозит какая-то иррациональная нежность. - Ну, мы пошли, - обращается он к семье, в последний раз окидывая их взглядом, а затем, прижав тело к себе, идёт к ним. Между них. На выход. Мимо едва держащейся на ногах Бет, зажимающей рот руками, которая глотая слезы выдавливает из себя: - Аг-га… И Джерри, который, вдруг, чувствуя всю ту боль, что испытывает его жена, обретает небывалое мужество, утешающе кладет руку на её плечо в немой поддержке. Он молчит. Он уже скорбит о потере. Ненавистного тестя. Второго, ставшего для него родным отца. В коридоре их проводила ошарашенный взглядом Саммер, жмущаяся к стене, и почему-то прикрывающая свой рот ладонью. Санчез, Замерший около нее, ей лишь понимающе, по доброму, улыбнулся. Вводя в ещё больший ступор. А затем пошёл дальше, как ни в чем ни бывало, укрываясь за дверью, ведущей в гараж. Послышался порыкивающий звук заводящегося мотора, и тянущийся, механический - отъезжающих ворот гаража. Затем гул турбины. И… Тишина. Оставляя в воздухе лишь металлическую ноту крови и пару алых пятен на чёрном кафеле. Которые, - Бет не сомневалась, - она ототрёт без проблем. Первой в себя пришла Саммер, влетая на кухню, со словами: - Что это сейчас только что было!? Мам? Что с Морти!? Деда Рик, что... Сошёл с ума!? Какого вообще черта!? Ответил ей, вопреки всему Джерри, одной рукой всё ещё утешая всхлипывающую Бет. - Забудь о них, милая. Просто забудь. Рик словно губка. Впитывает в себя эмоции окружающих его людей. Человек-душа компании по своей сути. Он живёт тем, что вызывает у других эмоции. Он проникся им. Впитал в себя его окружение смерти. Стремление к завершению. - О-он уш-шёл... - Да, ушёл. Но, поверь, он выглядел очень счастливым. - Д-да... А тем временем, прорезая слоистую атмосферу земли, вперёд, к звёздам, мчался космический корабль-тарелка. На одном из двух сидений которого сидел, заботливо пристёгнутый ремнём безопасности, безжизненный мальчик. И рядом с ним иррационально-счастливо улыбающийся, кажется, всему миру старик, держащий штурвал. В салоне стояла тишина. Только гудение работающего мотора напоминало, что они куда-то летят. Да медленно плывущие за окном звёзды. Но для Рика она уже стала родной. И даже желанной. Он с нежной любовью покосился на бледное лицо, дернувшееся вместе с кораблем, который тряхнуло. А затем перевел взгляд вперёд. - Если ты думал, что я не пойму, то ты сильно ошибаешься, пёс. Думал сбежать от меня? Не в этой жизни, пацан! Рик и Морти на веки вечные, да, сучки! Поэтому... - он отпустил штурвал, доверчиво глядя в такое родное лицо, - я принимаю твоё приглашение. В затемнённой лобовом стекле стремительно приближался огромный, горящий шар. Солнце. Сухая, жилистая ладонь накрыла маленькую, бледную, мёртвую ручку, сжимая. - Это будет незабываемое приключение. Сказав это, Рик Санчез повернулся обратно, к окну, смотря решительно и счастливо вперёд. Его внук позвал его. В новое, увлекательное приключение. В новую жизнь. - Рик и Морти на веки вечные! Даже после смерти. Даже за пределами их мира и вселенной. Сто лет галактики. В другой реальности. Сквозь время и пространство. Они будут вместе. Всегда. Потому что пять лет назад Мортимер Смит по неосторожности предложил одному одинокому учёному дружбу.