***
Кагомэ тянет счастливую улыбку, когда дедушка восторженно объявляет о том, что сегодня они всей семьёй наряжают ёлку. У неё же нет никакого желания заниматься этим, нет даже крох предпраздничного нетерпения. Есть лишь грусть. Кагомэ кажется, что кто-то оторвал добрую половину её души, разорвал её сердце в клочья. Она спешит к себе в комнату, якобы за вещами, не видя, как мрачнеют лица родных. Ей нужно укрыться от всех, спрятаться за своеобразным куполом из своей боли и сидеть в нём вечность. Мимо Кагомэ бежит жизнь, протекает сквозь пальцы, а ей и всё равно. Кагомэ рыдает, стоя на коленях посреди разбросанных вещей, и шепчет знакомое: «Сидеть, сидеть, сидеть…» — будто это что-то изменит, и он появится перед ней, весь в пыли и злой, словно обиженный щенок, чтобы накричать на неё за неуместное использование чёток. А Кагомэ счастливо улыбнётся, уткнётся ему в грудь и сквозь слёзы будет повторять: «Люблю, люблю, люблю…» — чтобы он запомнил навсегда. Так хочется… А в ответ лишь пустота.***
— Не грустите, Инуяша-сама — я уверена, Кагомэ-сама вернётся. Вот увидите, — лепечет Рин и протягивает Инуяше чашку зелёного чая. — Закончит с делами и вернётся. — Откуда такая уверенность? — грустно усмехается он, бросив короткий взгляд на девочку. — Сещемару-сама всегда возвращается. Инуяша кривится от упоминания имени столь нелюбимого старшего брата, в который раз удивляясь тому, как предана тому Рин, и едва слышно возражает: — Но она не Сещемару. Рин закусывает губу, смотрит в даль, и тоска мелькает в её огромных карих глазах. — Поэтому, она должна вернуться, — быстро отвечает Рин, одаривая Инуяшу самой сияющей из своих улыбок. — Если уж Сещемару-сама возвращается, то Кагомэ-сама вернётся всенепременно. Инуяша смотрит на Рин ошарашенно, не понимая, откуда такая мудрость у маленькой девочки, впитывает, словно губка, её слова, и использует их как топливо для разжигания потухшей надежды. — Спасибо, Рин, — благодарность слетает с языка сама собой, против воли, но Инуяша не задумывается об этом. Он срывается с места и мчит к дому Мироку, а Рин машет рукой на прощание. — Обращайтесь, Инуяща-сама. Инуяша будто бы летит — ноги едва касаются земли при приземлении, и в следующую секунду он отталкивается ими от земли и взметает ввысь новым прыжком. Десяток прыжков-полётов, и он стоит на пороге дома Мироку. — Открывай, блудист! — кричит Инуяша, да так, что из соседних домов повыскакивали деревенские. — Открывай, Нараку тебя задери! Дверь приоткрывается, и из-за неё выглядывает растрёпанный Мироку. Он трёт заспанные тёмно-синие глаза и щурится, пытаясь разглядеть Инуяшу. — Что стряслось, Инуяша? — спрашивает Мироку, недовольно хмуря брови. — Учти, если это какая-то глупость, не посмотрю, что ты полудемон — пришибу на месте. — Пхе, — фыркает Инуяша, слегка задирая подбородок. — Звал бы я тебя по пустякам? — Когда Кагомэ-сама путешествовала с нами… — Мироку прерывается на полу-слове и бьёт себя по лбу. — Прости, Инуяша. Я… просто… — он останавливает свой бессвязный поток извинений, не находя себе оправдания, и выжидающе смотрит на собирающегося по частям Инуяшу. — Так что ты? Инуяша вздрагивает, в одночасье теряя свой настрой. Мысли его вылетают из головы, осыпаются на пыльную почву под босыми ногами. Инуяша раскачивается с пятки на носок, то убирает, то вновь опускает руку на рукоять Тессайги, всем своим видом выказывая крайнюю степень обеспокоенности. — Ну… Как бы… — мямлит он, не отрывая взгляда от своих пальцев. Мироку молча наблюдает за потугами друга, не смея прервать бессвязный поток своими неуместными комментариями и подколами. Он чувствует, что сейчас стоит выслушать Инуяшу, ведь не даром же полудемон пришёл за помощью. — Мироку, ты же это… Писать умеешь? — спрашивает Инуяша, всё же, соединив мысли воедино. — Умею, — подтверждает Мироку. — Так вот, я тут вспомнил, что через несколько дней Новый Год и… — Так, подожди, Инуяша, — резко прерывает Инуяшу Мироку. — Какой новый год? То есть до него ещё, как минимум, два месяца.* — Да знаю я! — вскрикивает Инуяша. — То есть… Демон, Мироку, ты сбил меня с толку! Пара дней до нового года в мире Кагомэ. Так вот, к чему я это… — Хочешь, чтобы я помог с приготовлениями, — догадывается Мироку и хлопает Инуяшу по плечу. — Помогу, конечно. Для такого дела мне времени не жалко. — Спасибо, Мироку, — Инуяша прячет глаза за длинной платиновой чёлкой и прижимает к голове собачьи уши, будто бы от стыда, но Мироку знает истинную причину такого поведения, пусть и предпочитает благоразумно молчать. — Пойду разбужу Санго, может, она чем поможет. — Да, — туманно отвечает Инуяша, продолжая смотреть себе под ноги. — Инуяша, — подумав, обратился к полудемону Мироку. — Не тебе одному она была дорога, помни об этом. Дверь скрипнула, закрываясь, а Инуяша остаётся стоять на пороге, сжимая руки в кулаки так, что длинные когти протыкают ладони, и до крови закусывать губу. Пожалуйста, вернись.***
У Кагомэ сердце бьётся быстро-быстро. сонная пелена в одночасье спала с глаз, а туман в мыслях развеялся. Кагомэ сидит на постели, рвано дыша, а на губах одно имя — Инуяша. Как ты там? — Надеюсь, у тебя всё хорошо, Инуяша, ведь у меня — хуже некуда, — она неловко сползает на пол и походит к окну. Холодный пол обжигает босые пятки, отрезвляет. Занавески разлетаются в стороны, давая возможность лунному свету проникнуть в комнату. Дрожащая рука ухватилась за форточку и потянула ту на себя. Холодный ночной воздух ударяет в лицо. Кагомэ опирается о подоконник и высовывается в открытое окно, вдыхая морозную свежесть позднего декабря. Снаружи в медленном вальсе кружат снежинки. Такие белые-белые и холодные-холодные. Интересно, у тебя тоже идёт снег? — Кагомэ, — ветер что-то шепчет, и Кагомэ кажется, что это Инуяша говорит к ней голосом стихии. — Инуяша? — отзывается она, надеясь, что услышанное не слуховая галлюцинация. — Инуяша, это ты? — Кагомэ? — и этого ей достаточно, чтобы понять — это не иллюзия. Кагомэ набрасывает на себя куртку, быстро обувается и выскакивает на улицу. Во дворе холоднее, чем казалось с комнаты. Кагомэ бежит к древу эпох, возле которого впервые встретилась с Инуяшей, наплевав на пробирающий до костей холод. Пальцы касаются шершавой поверхности дерева, проводят по трещинкам, набитых снежинками. — Инуяша, ты меня слышишь? — Ка… Го… Мэ? — голос Инуяши прерывается воем ветра. — Это я Инуяша, слышишь?! — у Кагомэ по щекам дорожки слёз бегут и мгновенно засыхают от холодного ветра, завывания которого всё громче и громче. — Инуяша?! А ей в ответ лишь неразборчивое бормотание, через призму уж слишком разбушевавшейся стихии. — Инуяша! Инуяша! — Кагомэ кричит, срывает голос, но ответа нет, её мольбы не слышны по ту сторону веков. — ИНУЯША!!! — а стихия превращает крик, в невзрачный шёпот.***
Снег скрипит под босыми ногами, отдаётся болезненным покалыванием в онемевших пальцах ног, но неприятные ощущения не способны вынудить Инуяшу покинуть свой пост у Колодца-Костоглота. Полудемон сидит, обперевшись о колодец, и вслушивается в завывания ветра, надеясь вновь услышать голос Кагомэ. Сейчас, её имя ни на миг не покидает его мысли, а ведь раньше она постоянно повторяла ему его. «– Меня зовут Ка-го-мэ! — по слогам диктовала она ему своё имя, смешно сдвинув брови. — Дошло наконец? Никакая я не Кикё, я Кагомэ! — её глаза горели от ярости, когда он называл её именем умершей жрицы». Сидя здесь, на ледяном покрывале снега, Инуяша недоумет от того, что когда-то принимал Кагомэ за Кикё. Он презирает себя за то, что так долго не мог выбрать между любовью новой и привязанностью старой. Ведь он лишь причинял боль себе и окружающим, да и в итоге остался один. Тело ломит, конечности потеряли чувствительность от длительного нахождения на холоде, к тому же, Инуяше неимоверно хочется спать. Полудемон беспрекословно подчиняется злобной шутке природы и прикрывает потяжелевший веки, абсолютно не волнуясь из-за высокой вероятности замёрзнуть насмерть.***
— Инуяша! Инуяша! — кто-то беспардонно трясёт его за плечо, вытягивает из сладких объятий сна. — Инуяша, Сещемару пытается украсть Тессайгу! Инстинкты срабатывают моментально. Инуяша мгновенно вскакивает, хватает кого-то за шею и роняет на заснеженную землю. — Ты что творишь, придурок? — кряхтит кто-то. Сонная пелена спадает с глаз, и Инуяше удаётся разглядеть растрёпанного Мироку, прижатого к полу его, Инуяши, рукой. Запал испаряется так же внезапно, как и появился. Инуяша отпускает Мироку и вновь ложится на снег. Одну руку кладёт под голову, вторую оставляет спокойно лежать на снегу и закрывает глаза, надеясь досмотреть сон, в котором он с ней. — Ты что, спать лёг? — возмущённо спрашивает Мироку, чем неимоверно раздражает Инуяшу. — Инуяша, вставай кому говорю! Мироку продолжает говорить, взывать к голосу разума, требовать прекратить распускать сопли и наконец приступить к работе. Какой именно, не уточнялось. С каждым словом монаха у Инуяши внутри всё сильнее разгорается пламя злости, готовое в любую секунду вырваться наружу. Инуяша сгребает пальцами снег и открывает глаза, вперивая в Мироку полный гнева и негодования взгляд. — Делать нечего, блуддист чёртов?! — вскрикивает он и запускает в Мироку охапку снега. — Что ты прицепился?! Поспать дай, а? Мироку устало прикрывает глаза и качает головой: — Инуяша, я понимаю, что ты скучаешь за Кагомэ-сама, но сейчас не время раскисать. К тому же, сегодня тридцать первое декабря — время начинать праздник, а у нас ещё ничего не готово. Инуяша молниеносно вскакивает, отряхивает от снега хаори из шерсти огненной крысы и гневно выкрикивает: — Дак чего же ты сразу не сказал?! — и, недожидаясь ответа, мчится в деревню. — Я, между прочим, говорил, — шепчет Мироку и направляется за Инуяшей.***
И всё же, она заболела. Кагомэ лежит в постели, укутавшись в теплое одеяло, и шморгает носом. Ожидаемо, прогулки на холоде в лёгкой домашней одежде вылезли боком, в виде прекрасного букета симптомов, состоящего из насморка, кашля и жара. Кагомэ переводит взгляд на часы, и тут же подрывается, видя что время неумолимо приближается к полуночи. Что-то подсказывает ей, что она обязана отпраздновать этот новый год по канонам, а не просто вдоволь наевшись на семейном ужине. Кагомэ тепло одевается и выходит на улицу. Пространство прорезает первый удар колокола. У неё есть ещё сто семь ударов, на то, чтобы подняться в храм.*****
Подготовка к празднованию убила оставшееся время до начала нового года. Инуяша считает секунды до первого удара колокола, прислушивается к действиям Мироку в соседней комнате храма. Дон. Не смотря на счёт секунд, первый удар колокола застаёт Инуяшу в расплох. Он вздрагивает, покрепче сжимая в руках деревянную табличку, на которой вскоре напишет желание.*** Инуяша никогда не верил, что удары колокола способны очистить грехи, что желание, загаданное в этот день сбудется, но ради призрачного шанса встретиться с Кагомэ он готов поверить в любую глупость. Колокол издает всё новые и новые удары, пускает электрические разряды по телу, вызывает предвкушающий трепет. Инуяша прикрывает глаза, делает глубокий вдох, сосредотачиваясь. Минута, две, три… Наконец, последний удар. Улочки загораются сотнями огней; жизнь в селении воскресает, расцветает обилием красок. Селяне направляются к храму, в надежде исполнить свои мечты. — Время пришло.***
Кагомэ тяжело дышит после быстрой ходьбы. Её слегка знобит, но она не обращает на это внимание, ведь она успела. Последний удар раздался аккурат в тот момент, когда она вошла в храм. Алтарь поклонения богам находится прямо перед Кагомэ, и она, не раздумывая, направляется к нему. Кагомэ выуживает из кармана монету номиналом в пять иен и бросает её на алтарь, стаёт перед ним на колени, звонит в колокольчик и трижды хлопает в ладоши, призывая богов, чтобы загадать единственное желание: «Хочу увидеть Инуяшу».***
Инуяша подходит к сакуре возле храма и вешает на одну из ветвей дощечку с желанием: «Хочу увидеть Кагомэ». Стоит табличке прекратить раскачиваться на ветке, как воздух перед Инуяшей искажается, как во время сильной жары. — Кагомэ? Инуяша не верит своим глазам — перед ним стоит не менее шокированная Кагомэ. У неё блестят глаза и нос слегка опухший, наверняка простудилась, глупая. — Инуяша, — выдыхает Кагомэ, и по её щекам начинают бежать слёзы. Инуяше хочется их остановить, взять её лицо в ладони, провести большими пальцами по щекам, собирая с тех влагу. И он, повинуясь желанию защитить, укрыть от невзгод, делает шаг вперёд, к ней, и упирается в незримый барьер. Видимо, удивление и злость явственно отразились на его лице, ведь Кагомэ тут же поднимает руку, тянется к нему и упирается ладонью в невидимую преграду. — Хочу тебя коснуться, — шепчет Инуяша, поражаясь тому, что сумел сказать это. — Я тоже, — вторит ему Кагомэ. Они смотрят друг другу в глаза, не зная что сказать. Вопросов было так много, но все они в одночасье забылись, стоило встретиться лицом друг с другом. — Как дела? — неловко спрашивает Кагомэ. — Нормально. А у тебя? — Тоже. Но знаешь…Без тебя, всё это не вызывает тех эмоций, что были раньше.
Они говорят это одновременно, будто бы их души работают в унисон. — Инуяша, я пока не могу вернуться и, думаю, это из-за того, что у меня остались незаконченные дела в моей эпохе, — в глазах Кагомэ вспыхнула знакомая Инуяше решимость, которая тут же передалась ему. — Но я обещаю, что как только покончу со всем — вернусь сюда, должна вернуться. Поэтому, дождись меня, прошу. — Обязательно дождусь, — клянётся Инуяша, и в следующий миг Кагомэ исчезает. — Ты только вернись, — добавляет он уже тише…***
Инуяша сжимает руку Кагомэ и смотрит на наступающий рассвет. Она вернулась, как и обещала. Пусть ему и пришлось ждать два с половиной года, это того стоило. Ради того, чтобы каждый день видеть её глаза, её улыбку, он готов был подождать ещё столько же, готов был пройти все круги Мэйдо**** и склониться перед Сещемару. Всё что угодно, ради неё. — Инуяша, ты не представляешь, как я рада вернуться, — улыбается Кагомэ и сжимает его руку в ответ. — Хорошо, что я додумался перенести новый год, — в ответ улыбается Инуяша. — Ведь, не увидь я тебя тогда, я бы сломался. — Я тоже, — соглашается Кагомэ. — Если бы я не пообещала тебе вернуться, не знаю, как сложилась бы моя жизнь… Но, прошлое остаётся в прошлом, а нас ждёт яркое будущее!Чтобы нам не уготовала судьба, пока наши сердца бьются в унисон, мы всё преодолеем, даже расстояние в пять веков.