Такая любовь убьёт мир

Хэнк сидел на спинке парковой скамейки, пил пиво и вполуха слушал выводы Коннора о расследовании дела о девиантах. Ему уже было почти всё равно. Он не мог выбросить из головы всё то, что произошло накануне. Все воспоминания, которые пробуждали в нём это место, догорающее золото осенних листьев, первый снег, хлопьями засыпающий их, и огни Уинсора на противоположном берегу реки. Зачем он пришёл сюда? Наверно, чтоб себя добить. Сегодня Коннор его разочаровал, совершив хладнокровное убийство себе подобного. Может, он был даже большей мразью, чем любой человек? Ни жалости, ни слабостей — ничего-то в нём не было. Одна лишь обманчивая оболочка и набор электронных систем. — Вы чем-то обеспокоены, лейтенант, — сказал Коннор вдруг, обернувшись к нему. — Это связано с тем, что случилось в клубе «Рай»? Зачем? Зачем он снова пытался вести себя так, будто они... друзья? Обманывал его, околдовывал? — Эти девчонки... просто хотели быть вместе, — задумчиво произнёс Хэнк. — Они прямо были... влюблены? Но сейчас он был готов раскрыть душу перед этим андроидом. Если бы не... — Ничего они не хотели. Они девианты, вот и всё. — Ну а сам-то ты, Коннор? — Хэнк допил своё пиво, поднялся со скамейки и направился к нему. Его слегка мотало. — Ты у нас вроде на вид человек, а на самом-то деле что? — Я машина, и у меня есть задача. Я знаю, кто меня создал, и для какой цели. У моей жизни есть цель. В этом и заключается наше с вами различие. Спокойно выплюнуть такое прямо в лицо? Иногда Хэнку казалось, что он прямо-таки нарывается на насилие. Создан для того, чтобы будить в нём самое тёмное и потаённое. Он подошёл и сильно толкнул Коннора в грудь, отчего тот пошатнулся, отступил на пару шагов назад. Но продолжил стоять, будто шпагу проглотил. — Ничего у тебя не ёкнуло, когда она себя убила? Или тебе как всегда на всё посрать, а? — Разумеется, я не испытывал эмоций. Я машина. Машины ничего не чувствуют. Ложь. Ложь. Лживый засранец. Хэнк выхватил револьвер и направил ему в лицо. — А я вот тебя убью, и ты потом снова явишься, как ни в чём не бывало. Но ты же боишься смерти, Коннор? — Меня нельзя убить, лейтенант. Я не живой. — Что будет, если я спущу курок? М-м? — Хэнк зло улыбнулся. — Ничего? Пустота? Рай для роботов? И тут Коннор приблизился и прижался лбом прямо к угрожающему дулу, глядя открыто и с вызовом. — Мы оба знаем, что вы не выстрелите. Вы лишь провоцируете реакцию, — он наклонил голову вбок. — И я вынужден вас разочаровать. — Ну, ты-то у нас, блядь, конечно, голова. Всё-то ты у нас знаешь, а? — Хэнк сильнее вдавливал револьвер ему в лоб, прямо в морщинку поперёк него. — Тогда скажи-ка мне, умник. Откуда мне знать, что ты не девиант? — Я регулярно себя тестирую. И точно знаю, кто я такой. Хэнк опустил револьвер. И решил — да хрен с ним. Одним штрафом больше, одним меньше. Ему очень сильно хотелось ещё раз увидеть Коннора мёртвым. Звук выстрела расплескался по пустой набережной. Коннор запрокинул голову, а потом упал на спину. Хэнк швырнул оружие себе под ноги и сел обратно на скамейку, глядя на труп, беспомощно раскинувшийся на заснеженной дороге под светом фонарей. Он всё притягивал и притягивал взгляд. Красивый и неподвижный, невозможный... Снежинки все плотнее оседали на нём, синий провал над бровями стремительно гас, а глаза и цвет лица — оставались всё такими же живыми. Безумные желания бывают у всех. Хэнк Андерсон прекрасно знал это — и не только благодаря своей работе. В чём только люди не признавались ему на совместных пьянках... Но разница между нормальностью и безумием состоит в том, что первое — упорядочивает, а второе — рушит. Разносит по сторонам то, что ты так долго строил. Сегодня он достиг той грани, когда ему уже не жаль было потерять всё, что имел. В том числе и свою человечность. Остатки чего-то хорошего, доброго и светлого внутри. Подавленное безумие выскочило как чёрт из табакерки и пугало его самого. Но он был слишком зол и пьян. И слишком изящно Коннор, падая, закинул бедро правой ноги на левое. Это чёртово бедро, обтянутое джинсой — пожалуй, оно-то всё и решило. Покончив со второй бутылкой, Хэнк отнёс короб обратно в машину, а потом осмотрелся. В ночном парке было тихо и безлюдно. Никто не видел, как он забросил Коннора на плечо и утащил, увёз оттуда. Похитил. Дома Сумо встретил их недовольным рыком и, казалось, в его умных глазах было столько осуждения, будто он чего-то понимал. Стараясь не смотреть на него, Хэнк отнёс Коннора к ванне и осторожно туда положил, чтобы стекла грязная талая вода. Части его тела свободно двигались — трупного окоченения у него не было и быть не могло. И всё это просто размазывало сознание по стенам. Хэнк начал расстёгивать Коннору рубашку, но пальцы не справлялись с пуговицами в тугих петлях. В конце концов он решил оставить на нём эти уличные шмотки — они очень ему шли. Он не знал, о чём думал их дизайнер, но тот создал, чёрт возьми, самую сексуальную одежду из всех, что он когда-либо видел. Он вышел и направился на кухню найти клеёнку и выпить что-нибудь ещё для храбрости. Сумо испуганно косился, скулил. И на несколько мгновений Хэнк задумался: может, ещё не поздно было повернуть назад? Но нет. Таково было его последнее, истинное желание. А потом он завершит все дела, попросит кого-нибудь забрать Сумо к себе — и будет играть со смертью до победного финала. К чёрту... Стопка виски отбросила сомнения. Хэнк включил в проигрывателе старую подходящую к настрою музыку и приглушил в спальне свет. Когда он плотно связывал Коннору ноги эластичным бинтом, то надеялся, что у него попросту не встанет. Но он превзошёл собственные ожидания. Тот лежал на его кровати лицом вниз и со спущенными джинсами, с подушкой под животом. Со спины он выглядел почти как живой. Половой орган у него был, по всей видимости, декоративный, и для секса он не был предназначен — поэтому пришлось импровизировать. Такого стояка... не было уже давно. Хэнк лёг на Коннора, опираясь на локти и касаясь лицом его коротко стриженного затылка. Волосы — на ощупь как настоящие, но пахли лишь пластиком и зимней улицей. Вместе со смазкой член легко вошёл в узкую, восхитительно нежную щель между бёдрами. Хэнк вдруг понял, что хотел этого давно, может, даже с первого взгляда на него. Загнать смазливому пластиковому мудаку по самые яйца. Он знал, что уже скоро будет ненавидеть себя за это. Испытает отвращение, которого ещё не испытывал. Но это было необходимо. Необходимо, чтобы довести дело до конца. Сделать последний шаг, пока не стало слишком поздно. Глухо, тяжело выдыхая, он обнял Коннора, холодного и неподвижного. В остервенении двигал тазом и ощущал, как между ног у того становится всё просторней и жёстче — скин истирался и больше не восстанавливался. Хэнку хотелось быстрей кончить, отрубиться и забыться. Или отрубиться прямо сейчас. Спину начало тянуть. Он приподнялся на коленях, сдавил Коннору ноги посильнее и продолжил вколачиваться туда. На красивой упругой заднице и на части поясницы, видимой под задравшейся рубашкой и полой пиджака, уже проступили незаживающие белесые «синяки». Напоминая о том, что он не человек, а всего лишь пластиковая кукла. Но почему Хэнк чувствовал себя столь отвратительно, поступая так с ним? По образу и подобию... Кончить он так и не смог. Остатки совести не позволили. Когда член опал настолько, что продолжать было невозможно, Хэнк отстранился и сел на край кровати, отвернувшись. Тяжко вздохнул и подпёр лоб ладонью. Всё это он сделал от злости. А продолжать злиться на безответный труп сил больше не было. И смысла. Он поправил на Конноре одежду и отнёс его в гараж, спрятал в шкафу для шин. Нужно было хоть немного поспать — и не с ним рядом. В следующий раз они встретились в телебашне Стрэтфорд, в которую проникли девианты, чтобы заявить о своих правах. Мир погружался в хаос — и полностью ассонировал с хаосом в душе у Хэнка. — Зачем вы меня застрелили? — обиженно спросил очередной Коннор, когда они поднимались вместе на лифте. Хэнк вздохнул. — А что? Всё равно ты как новенький. — При моём уничтожении каждый раз теряются фрагменты памяти. Это замедляет расследование. — Мои нижайшие извинения, обещаю больше в тебя не стрелять, — Хэнк выдал самую саркастичную улыбку, какую только мог. — Спасибо, лейтенант. — Коннор приблизился и понизил голос. — Верните мой предыдущий носитель в «Киберлайф». Вы ещё можете отделаться небольшим штрафом. Он всё знал? Или сложил дважды два и начал догадываться? О том, что Хэнк полночи пялил его труп между ног? Что в любой момент может дать ему всё то, чего он заслуживает, и не понести ответственности? В любом случае, это больше не имело никакого значения. Хэнк не отвечал и не смотрел в его сторону. Только видел краем глаза, как диод Коннора залился тревожно-жёлтым. Девианты сбежали с места преступления, спрыгнули с крыши с парашютами — кто бы мог подумать, что у них на такое хватит фантазии? Лишь одного из них Коннор отыскал на крыше, в вентиляционной будке — раненого и вооружённого. Тот сразу начал стрелять, и Хэнк едва успел схватить Коннора за руку и оттащить за одну из будок, предоставив спецназу разобраться с этим самому. — Их надо остановить! — крикнул Коннор. — У девианта ценная информация! — Поздно, уже ничего не сделать. Только сами погибнем! Но тот не послушался. Снова бросился под пули — будто бы нарочно. И на этот раз удачно. Спецназовцы расстреляли девианта. И тогда Хэнк подбежал к лежащему навзничь Коннору, перевернул и уложил себе на колени. Заглянул в белое неподвижное лицо, на котором расплылась синяя клякса. — Ох, Коннор... О нет... Пятый раз. На его глазах. Машиной-убийцей он вовсе не был. Его будто специально сделали таким хрупким, чтобы в случае чего легко от него избавиться. Каждый раз, когда он выходил из строя по собственной вине, Хэнк чувствовал себя отвратительно слабым. Неспособным больше что-либо контролировать в своей жизни. Снова мысленно возвращался — в белые больничные стены, в запах лекарств и в бессильную суету. И теперь он ощутил... жалость? Жалость, которая Коннору была не нужна. Уж ему-то никого было не жалко — ни себя, ни других. Пусть он и преследовал благородную цель спасти человечество — но стоило ли того это человечество, перемалывающее в своих механизмах всё, что не вписывается в его картину мира? Отчаянная, липкая, безнадёжная привязанность сдавливала горло. Бездна в душе требовала её заполнить хоть чем-нибудь. Инстинкты, слабость плоти — они брали своё. Но жить как раньше было невозможно. В мире всё преходяще: вот только что ты жил как хотел и добивался своих целей, падал и поднимался — а вот снова срываешься и летишь, и уже не знаешь, зачем продолжать бороться. Хэнк всегда знал ответ на этот вопрос. Но однажды... он утратил всякий смысл. Мир перестал быть простым и понятным. Или же напротив — всё стало слишком понятно. Слишком. Возвращать «носитель» Коннора в «Киберлайф» он, конечно же, не стал. И использовать его для удовлетворения своей похоти больше не хотелось. Убаюканный белым шумом из телевизора, Хэнк сидел с ним на диване, уложив головой на свои колени и гладя по волосам, как какое-нибудь животное. И, может, это было даже ещё более мерзко. Веки у Коннора были закрыты, а дыра во лбу — аккуратно заклеена пластырем. В глубине души он хотел просидеть так с ним вечность — пока смерть не заберёт и его тоже. Потом Коннор разочаровал Хэнка окончательно — когда они отправились в гости к эксцентричному основателю «Киберлайф», Элайдже Камски. В сговоре ли тот с девиантами или же просто развлекался, Хэнк так и не понял. Он пытался запудрить им мозги пространными философскими рассуждениями. Потом Камски предложил Коннору убить свою милую девочку в синем платье в обмен на информацию — и тот недолго думая это сделал. — Блядь! Хэнк пытался его остановить, но не смог. Он в гневе развернулся и вышел на улицу, не стал слушать, о чём они говорили. Он видел много смертей, но... казалось, существовал какой-то лимит, и он только что переполнился. Он стоял, прислонившись к своему автомобилю, и напряжённо ждал. Когда Коннор, наконец, вышел — спокойный, будто ничего не произошло — в Хэнке всё закипело. — Вот так взял, блядь, и пристрелил девчонку... — Это не девчонка, лейтенант. Это машина, имеющая вид человека. — Приставил пушку ей к голове и нахер вышиб ей мозги! Хэнк бросился к нему. Ему так хотелось дать ему в морду — но Коннор впервые не позволил себя ударить и оттолкнул его. В чём дело? Сам же считал себя вещью, прислуживающей людям? — Я сделал всё необходимое в интересах расследования — и повторил бы, если бы пришлось! — Ничтожество... Тварь бессердечная! — Хэнк ткнул пальцем в его сторону. — Ты машина, вот ты кто! Ты просто сраная машина! — Разумеется, я машина, лейтенант. А вы что, сомневались? Коннор двигался и говорил — но для него он был уже окончательно мёртв. — Я думал... — слова застряли в глотке и не лезли наружу. — Я д... Пошёл ты. Хэнк отвернулся. Он открыл дверь, сел в машину и укатил прочь от этого места, оставив Коннора одного, рядом с елями и причудливым домом, похожим на космический корабль. А снег всё продолжал падать, накрывая всё вокруг подобно савану. Когда они вернулись в участок, Джеффри Фаулер вызвал их обоих в свой стеклянный кабинет. По тому, как он сидел на столе, Хэнк понял, что дело серьёзное. — Ты снят с дела, — заявил он. — Оно переходит к ФБР. — Что? Но мы же напали на след... Мы... Нам нужно время. Мы ведь... — Хэнк! Ты не понимаешь. Это уже не рядовое расследование. Это гражданская война! — объяснял Джеффри, разводя руками. — Уже не наши масштабы... Это вопрос госбезопасности. — Да блядь! Нельзя взять и всё оборвать! Мы почти у цели! — Ты ж бухтел, как тебя бесят андроиды! Хоть бы определился уже! Я-то думал, ты обрадуешься! — Мы почти раскрыли дело, мы в шаге от ответа. Господи, Джеффри, не можешь хоть раз меня поддержать?! Хэнк опёрся руками на стол, как утопающий за соломинку, глядя в глаза бывшему лучшему другу. — Это вне моей власти, — ответил тот успокаивающе. — Вернёшься в отдел убийств. Андроид вернётся к себе в «Киберлайф». Прости уж, Хэнк. Всё кончено. Да, всё было кончено. Хэнк достал из-за пазухи револьвер и положил на стол. Следом за ним лёг и полицейский значок. — Хэнк, что ты делаешь? — спросил Джеффри. — То, что давно было пора. — Ты что? Ну подумай пару дней, не спеши. — Спасибо, я подумал. Мне надоело в этом участвовать. Меня тут ничего не держит. Ни задача... — ответил Хэнк бесцветным голосом и повернул голову в сторону Коннора, — ни этот тип. Мне тут больше нечего делать. Он постыдно надеялся, что тот что-нибудь скажет. Что хоть один искусственный мускул дрогнет на его лице, или мигнёт диод. Но нет — он просто стоял как истукан, заложив руки за спину. Конечно, Хэнк понимал, что никто из них не обязан считаться с его личными проблемами. И поэтому он просто вышел и закрыл дверь. Он точно знал, что больше сюда не вернётся. Сегодня он тоже собирался довести всё до логичного финала. Без колебаний.