Пальцы в потали

      Золотистые следы, отпечатки пальцев на коже, светлые полосы ладоней, блестящие на солнце. Еле заметные поцелуи на шее, спускающиеся к ключицам. Сверкающие на груди метки от прикосновений чужих рук, узоры на теле.       Саймон никогда не видел на себе ничего из этого.       Саймону тридцать два, он оправдывает свою бледность английскими корнями и любит Шопена больше, чем Грига. Его рубашка всегда безукоризненно бела под стать коже, а светлые волосы, словно в издёвку, прекрасно оттеняют синяки под глазами. Саймон любит чёрный кофе без молока и с корицей, встаёт каждый день ровно в семь утра и делает лёгкую зарядку под какофонию голосов за стеной. У Саймона шумные соседи, но он абсолютно не против. Саймон работает психотерапевтом, а каждый день у зеркала он тщательно работает над собой.       — Ну давай же, выше нос, сегодня только понедельник.       После этих слов Саймон, как правило, вздыхает и скорее отворачивается. Саймон очень боится, что однажды он отвернётся позже, чем человек в зеркале.       Этот понедельник был настолько обычным, что грозил закончиться так же, как и все понедельники до него. И всё так и было, пока посреди рабочего дня, прямо во время сеанса (бедная девушка на кожаном диване даже подпрыгнула от неожиданности) не раздался телефонный звонок.       — Боже, совсем забыл выключить звук, — начал оправдываться Саймон.       Он сбросил входящий, кинув быстрый взгляд на дисплей. Тихо вздохнул. И через пятнадцать минут, когда сеанс был окончен, набрал сам.       — Почему бы не прислать смс? — прошипел он в трубку.       — Это так долго, вдруг бы ты не увидел? — раздался весёлый женский голос в динамике.       — Норт, я вообще-то работаю.       — Саймон, я вообще-то тоже! Но вот, представляешь, взяла и отвлеклась на минуточку, чтобы пригласить тебя на ужин!       — Что? — мужчина нахмурил брови так, словно бы его собеседница могла это видеть.       — Приходи сегодня, говорю. У меня крутые новости! — хохотнули на том конце. — В семь нормально?       — Хорошо. Я буду, — ответил Саймон и голос его мгновенно потеплел. — Будто лет сто не виделись.       — Всего месяц, дорогой, — из интонации Норт тоже исчезли привычные напор и озорство. — Я соскучилась по своему лучшему другу.       Ровно в половину седьмого Саймон попрощался со своим последним пациентом — мужчиной, страдающим ПТСР и алкоголизмом, — закрыл кабинет и вышел из клиники.       В семь он был перед дверью Норт и с удивлением обнаружил, что ручка поблескивает, словно покрытая поталью. «Покрасила что ли?» — пронеслось в голове.       После звонка пришлось подождать с минуту — в квартире слышался шум и незнакомый смех. Когда Саймону наконец-то открыли, он увидел подругу, торопливо стягивающую косу, и незнакомого мужчину возле неё.       Тот первым протянул руку и улыбнулся:       — Добрый вечер, меня зовут Маркус.       Саймон оторопело глядел то на него, то на Норт, на несколько секунд лишившись способности формулировать свои мысли словами через рот.       Дело в том, что вся кожа Норт была покрыта золотыми узорами. А ведь это лишь та часть, которую не скрывала одежда. Саймон тихо сглотнул.       Неловко кивнув Маркусу и улыбнувшись подруге, игнорируя протянутую руку, он вошел, обогнув их обоих.       — Всё хорошо? — женщина сложила руки на груди, а новый парень со странными разноцветными глазами, короткой стрижкой и еле заметными веснушками приобнял её за плечо. Саймон не сомневался, что и на нём останется золотистый след.       — Голова болит, — кинул он, неловко снял куртку и обувь, устремляясь в ванную.       — Такой трудоголик, — улыбнулась Норт, целуя Маркуса в щёку. Затем прибавила громкость: — Давай быстрее за стол, я хочу вас познакомить!       Саймон смотрел, на испуганного, растрёпанного человека в отражении и видел в голубых глазах океаны паники. Не совсем понимая, что делает, он оторвал кусок туалетной бумаги, с его помощью аккуратно открыл кран и вымыл руки. Тёр до умопомрачения тщательно и долго, так, что кожа ладоней начала гореть.       — Саймон, мы ждём! — послышался голос Норт.       Саймон выключил воду и так же с помощью бумажки протёр краны и ручки двери с обеих сторон. Срочно сунул её в карман брюк.       — Скорее садись! — улыбнулась женщина.       Маркус уже сидел и как ни чём не бывало потягивал вино. Ножка бокала сверкала золотистыми отпечатками.       — Норт говорила, что ты психотерапевт, — обратился он. — Наверное, тяжело каждый день выслушивать бесконечные жалобы.       Саймон пожал плечами:       — Я люблю свою работу.       — А мою пасту разлюбил? — глаза подруги мечут молнии. — Ты к ней даже не притронулся!       — О… — Саймон, отчаянно прячущий руки, вздрогнул, растерянно уставившись на подругу. — Я не голоден, извини.       — Опять перебил аппетит сладостями? Ты знаешь, что твой инфантилизм тоже следует пролечить?       Маркус добродушно улыбнулся, разглядывая гостя напротив. Голубо-зелёные глаза плавно скользили по фигуре блондина, по белой рубашке, сутулым плечам, по неловко искривлённой линии губ.       — Дорогой, хочешь ещё салата?       — Нет, спасибо, — мужчина легонько коснулся её локтя, и бросил быстрый взгляд на Саймона. Тот мгновенно отвернулся. — Дорогая, мне пора, нужно заглянуть в мастерскую.       Мужчина поцеловал её в напомаженные яркие губы, встал и, обойдя стол, положил руку на плечо Саймону.       — Всегда буду рад видеть друзей Норт в моей студии, — с этими словами Маркус протянул чёрную картонную пластинку, на которой каллиграфическим почерком было выведено «Студия Манфредов: живопись, арт-терапия, аукцион».       Саймон неловко взялся за край карточки и почувствовал, как чужие пальцы прикоснулись к его собственным. Маркус же обезоруживающе улыбнулся ему, затем Норт, и пошёл надевать пальто. Женщина встала его проводить, а Саймон тупо уставился на свои руки. Их словно макнули в золотую краску.       — Каков наглец! Не переживай, милый, он всем так говорит, — Норт потрепала блондинистые волосы. — Может, всё-таки чего-нибудь съешь?       — Да, немного… — Саймон растерянно покрутил вилку в своих пальцах. В своих золотистых пальцах. — Значит, Маркус художник? Как это на тебя похоже.       — Да, но в этот раз всё иначе, — Норт уселась на своё место. — Он богат и талантлив, таких у меня ещё не было.       — Да… — Саймон улыбнулся. — Надеюсь, хоть с ним повезёт. Норт…       — Что, малыш?       — Ты когда-нибудь встречала свою вторую половину?       Глаза женщины округлились:       — Что? Нет, Сай, я изначально родилась целая!       Блондин вздохнул.       — Ну неужели ты никогда не видела золотые следы от своего суженого? Нигде, ни разу?       Норт притихла и только отрицательно помотала головой.       — Ни разу, — девушка подняла голову. — А ты?       — Тоже, — Саймон пожал плечами, стараясь не смотреть на свои пальцы. — К тому же, говорят, следы исчезают через пару часов, так что может, я просто не успел их увидеть?       — Ты оптимист, — усмехнулась Норт. — Но ведь можно просто найти хорошего человека и быть счастливой, не обязательно искать свою родственную душу.       — Ты права, — закивал Саймон, убеждая себя. — Кстати, твоя паста — верх мастерства!       Норт усмехнулась и тут же шикнула:       — Не подлизывайся!       Прошёл месяц со встречи с Норт и её новым парнем. Саймон сидел в своём кожаном офисном кресле и вертел в руках визитку художника. Это уже вошло в привычку, и между приёмами пациентов мужчина откидывался на гладкую, чуть поскрипывающую спинку и позволял себе немного передохнуть.       Он поднял карточку на свет и покрутил между пальцами. Золотые буквы весело переливались в полуденных лучах солнца.       — Мистер Филлипс, к вам пациент, — в дверном проёме мелькнула короткостриженная головка Трейси.       — Конечно, — Саймон кивнул и спрятал визитку в бумагах.       В течение дня в кабинет психотерапевта входили люди, делились своими проблемами и чаяниями, плакали, а затем выходили. Саймон смотрел на них как на актёров, теряющихся в неизменных декорациях этой комнаты. Кожаный диван, на котором сидели все эти люди, лоснился от солнечного света. Того же света, который так красиво золотил буквы на карточке.       Саймон отвел взгляд. Пусть даже так, даже родственная душа, но какое он имеет право вмешиваться в их с Норт отношения? Саймону всего лишь нужно никогда не прикасаться к этому Маркусу, никогда не оставаться с ним наедине, никогда…       — Алло, — Филлипс потёр переносицу и взъерошил волосы.       — Сай, у меня важная просьба!       В 19:00 белый фольксваген припарковался у старого особняка. Саймон явно не ожидал, что по адресу на визитке находится такая громина. Большие кованые ворота были раскрыты настежь. Саймон вбежал по лестнице и позвонил в массивную деревянную дверь. Затем ещё раз и ещё два. Наконец, дверь поддалась, и на пороге возник Маркус. Чувство дежа вю кольнуло под рёбра.       — А, экстренная психологическая помощь! — улыбнулся он.       — Вообще-то, психотерапевтическая, если быть точным, — Саймон запустил пятерню в копну белёсых волос.       — Проходи, зануда, — Маркус шире открыл дверь и сделал приглашающий жест рукой.       В доме было светло и уютно. На стенах висели картины, витая лестница вела на второй этаж. А в большой гостиной стены были вымощены книгами.       — Это твой дом? — Саймон пытался закрыть распахнутый в изумлении рот.       — Технически отца, — развёл руками Маркус. — Но я живу здесь вместе с ним и заодно преподаю живопись.       — Очень красиво.       — Ты ещё не видел мастерскую! — Маркус приятельски хлопнул по плечу. Саймону не нужно было поворачивать голову, чтобы знать, что отпечаток ладони ещё будет какое-то время полыхать на его куртке.       Сквозь огромные панорамные окна свет проникал в просторное помещение, пропахшее растворителем. За мольбертами в кругу сидели человек десять и сосредоточенно выводили узоры на акварельной бумаге. В центре стоял стол с блюдом: виноград, яблоки, апельсины, мудрёная драпировка ткани.       — Я думал, вы уже закончите к семи, — обернулся Саймон на Маркуса.       Тот приложил указательный палец к губам:       — Тшш, смотри, как они сосредоточены. Будет преступлением сейчас отрывать их от творчества — самого прекрасного волшебства, подвластного человеку.       За мольбертами сидели ученики разных лет. Была молодая женщина, которая пришла вместе с дочерью и мужем, а возле семейной четы всё никак не мог успокоиться вертлявый брюнет со шрамом на носу. Он то и дело оборачивался к соседу — красивому долговязому парню с пронзительными серыми глазами — и обрушивал на него поток бесчисленных вопросов и замечаний быстрым чуть свистящим шепотком. Тот отвечал ему с наигранной неохотой, склоняя голову набок, словно холёный породистый пёс.       — Гэвин, пожалуйста, сосредоточься на работе, — Маркус упёр руки в бока. Он оглядывал группу с видом воспитателя, строгого, но лишь за тем, чтобы поддерживать дисциплину в группе. Саймон невольно улыбнулся.       — Хочешь попробовать? — внезапно Маркус переключился на него.       — Нет, спасибо. Может, как-нибудь в другой раз, — замотал головой гость. От одной мысли, как неловко ему будет сидеть перед мольбертом, голова шла кругом.       — Как скажешь, — художник повёл плечом и обратился к аудитории, хлопнув в ладоши. — Друзья, наше занятие подошло к концу. Следующее традиционно состоится в пятницу в шесть вечера. Всем спасибо за работу.       — Норт сказала, у тебя сломалась машина, — бросил Саймон, заводя мотор.       — Да, похоже, барахлит карбюратор, — Маркус развалился на соседнем кресле и кидал на водителя быстрые изучающие взгляды. Особенно его привлекали руки.       Саймон же в эту минуту пребывал в бешенстве. Он был так взволнован звонком Норт («Дело жизни и смерти, Сай, ты должен спасти нас!») и предстоящей встречей, что точно забыл о такой важной детали, как его собственные прикосновения к чему бы то ни было. Машина, думал он, в глазах Маркуса сейчас блестела от его отпечатков. Однако из-за того, как тихо сидел пассажир, всё же была вероятность, что он не видит золотого свечения, что всё невзаимно, всё будет по-прежнему и вообще…       — Так, значит, ты моя родственная душа, — спокойно произнёс художник. — Глупо всё как-то получилось.       Саймон пожал плечами. Глупо.       — Знаешь, — продолжил Маркус после долгого молчания, пока Саймон выруливал на главную улицу, — я уже и не думал тебя встретить. Путешествовал по всему миру, забирался в такую глушь, что кажется, и на глобусе не отыскать, всё казалось, искал вдохновение. Только, — он провел рукой по бритому затылку, — только ведь на самом деле, всё искал свою половину. А нашёл её в доме новой девушки, с которой познакомился в чёртовой африканской экспедиции.       Саймон вздохнул. Норт об этом трипе ему все уши прожужжала. Ее призванием была археология, походы, открытие неизвестного, а он — молодой художник — делал наброски своей серии песчаных дюн. Романтика.       — Это ничего не меняет, — ответил он. — Ты — парень моей лучшей подруги. На этом и порешим.       Они уже подъезжали к дому Норт, и Саймон молился, чтобы его самообладания хватило ещё на пару километров.       — Ничего не меняет, говоришь? — Маркус придвинулся почти вплотную, а потом резко отстранился. Голос стал металлическим. — Скажи, если бы мы познакомились при других обстоятельствах, у меня был бы шанс?       — Не хочу думать об этом. Гадать о том, что было бы в параллельной реальности — прямой путь к невротизму.       Повисло неловкое молчание.       — Дашь мне написать твой портрет? — вдруг спросил Маркус. — Хочу запечатлеть свою родственную душу. У меня скоро выставка, картина станет ее частью.       Саймон раздумывал об этичности вопроса пару минут.       — Я всё расскажу Норт, и если она разрешит, то…       — О чёрт! — воскликнул художник. — Ну почему именно ты!..       Больше они не разговаривали.       На ужин Саймон не остался, решив поговорить с подругой потом без свидетелей. В голове по дороге домой крутились вопросы: можно ли давать себя писать и чем это грозит? Стоит ли говорить Норт о том, что этот парень — его родственная душа?       «Позвоню позже», — окончательно решил Саймон и наконец-то немного успокоился.       Когда он добрался до своего дома, совершенно стемнело. Густой тягучий сумрак окутал дороги Детройта, узкие улочки, дома с облупившейся краской. Их слепые глазницы то тут, то там вспыхивали жёлтым электрическим светом. На сцену выходили уставшие, вернувшиеся с работы жильцы, и принимались разыгрывать немые пантомимы. Они ставили чайник, открывали и закрывали холодильник, немо распахивали рот как глупые рыбки гуппи в своём стеклянно-бетонном аквариуме. Саймон не торопился домой.       Он поставил машину в гараж, прогулялся по узкой дорожке, ведущей на автобусную остановку, полной грудью вдохнул свежую январскую стылость. Плотнее укутался в пальто и поднял воротник. Навстречу ему шли запоздалые прохожие, морщились от холода и выпускали пар из тёплых влажных ртов. Кто-то шёл с пакетами покупок, кто-то налегке, вцепившись в свой кожаный портфель. С такой удушающей постоянностью цокали женские каблуки, что, казалось, если сейчас наступит конец света и сумеречная тьма уже никогда не рассеется, всё, что останется от человеческой цивилизации, будет стук этих каблуков по дороге. Саймон тихо вздохнул и решил вернуться. Больше нельзя отсрочить этот разговор, Норт должна знать.       Придя домой, он медленно стянул с себя куртку, разулся, долго и тщательно мыл руки. Переоделся в домашнее и сварил себе кофе. Пролистал новостную ленту до прошлой субботы, посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Он знал, что Норт ложилась поздно, поэтому не боялся разбудить её звонком. Но что, если прямо сейчас, именно в эту секунду они с Маркусом занимаются сексом на её прекрасной кровати квин сайз?       — Алло, дорогой, — Саймона обдало жаром от ушей до пальцев ног.       «Дорогим» для Норт он становился только когда его замечательная подруга пребывала в особенно упадническом настроении.       — Норт, мне нужно с тобой поговорить, — затараторил Саймон, пока в его лёгких ещё был кислород, а в груди немного смелости. — Дело в том, что я…       — Если ты про родственные души, то я всё знаю, — голос женщины доносился словно издалека. — Спасибо за честность, но Маркус уже всё рассказал, недели три назад.       — Ох, мне очень жаль.       — Пока вы не трахаетесь у меня за спиной, всё в норме.       — Я бы никогда…       — Спокойной ночи, Саймон. Уже очень поздно.       Саймон машинально взглянул на настенные часы. Ещё совсем не поздно.       Он распрощался и положил трубку.       Трахаться с Маркусом. Трахаться с Маркусом, наверное, было здорово. Саймон ещё в старшей школе на уроках физкультуры овладел искусством разглядывать парней незаметно, так, чтобы не выдать своей заинтересованности их телами. И, надо признать, тогда, в пубертат, это давалось намного сложнее. Медленно, терпеливо, он раздевал их слой за слоем, кидая, казалось бы, лёгкие, поверхностные взгляды. Норт говорила, Маркусу двадцать девять («Опять выбираешь малолеток»? — «Заткнись, я всего на два года старше»), а ещё он сложен как мраморные мальчики в античных залах Лувра. Порывистый и насмешливый, он очаровывал людей словно брал крепость — не измором, но приступом. Быстро, резко, парой улыбок и приятельским постукиванием по плечу Маркус заставлял свой образ впечататься в память при первой же встрече. Тело слушалось хозяина безупречно. То он двигался плавно, как кошка, то был подростково резок. Саймон вспомнил его скорые взгляды, притворно неумелые, на самом же деле рассчитанные именно на завладение вниманием. Улыбнулся: «Чёртов стратег».       Саймон потушил свет и стал думать о своих пациентах, пока не провалится в сон.       С Маркусом и Норт он решил пока не встречаться, и, учитывая, что все дни пропадал на работе, после сразу шёл домой, а по выходным безбожно спал, план удавался на все сто.       Две недели всё шло как по маслу, выверенный график не давал затуманить мозги — по вечерам только сериалы, по выходным только сон, книги и короткие прогулки. В воскресный вечер одного из таких променадов Саймон и напоролся на Маркуса.       Он шёл с тубусом через плечо, а в руках нёс пакет из художественного магазина. Куртка из кожзама на овечьем меху расстёгнута, синий шарф дрожит на ветру. Заметил Саймона и начал скалиться, будто кинозвезда на ковровой дорожке. Саймона замутило.       — Доброго вечера, господин затворник, — начал Маркус, когда они поравнялись.       — Я ни от кого не затворялся, мой номер телефона всем известен, — парировал Саймон.       — Конечно, только вы с Норт ни за что не позвоните первыми, — его глаза смеялись.       — Удивительно, как такие упрямцы вообще умудрялись дружить столько лет.       — Ты так бесишься, потому что мой портрет не стал частью твоей выставки? — Саймон пытался выглядеть беспристрастным.       — Кто знает, — уклончиво ответил Маркус. — Может, я просто хотел бы узнать тебя получше.       — Что именно тебе интересно? — Саймона начинало напрягать, что они стоят посреди улицы, в потоке людей, а их разговор принимает довольно интимный оборот.       — Хочу знать всё о своей родственной душе, — художник улыбнулся снова. — Норт мало о тебе говорила, она боится, что я влюблюсь.       — А ты, значит, не влюбишься?       Маркус неопределённо повёл плечом, отвёл взгляд.       Они вошли в кофейню с тихой джазовой музыкой и сладким ароматом кофе. На каждом столике светились красные китайские фонарики, а полированная мебель сияла на подрагивающем свету. Маркус отодвинул стул и так галантно усадил Саймона, словно он был королевой Англии, а затем сел напротив. Каждый то и дело пытался кинуть взгляд на руки протеже, оставляющие чудесные золотые следы.       — Итак, я работаю психотерапевтом, люблю горький шоколад и Эллу Фицджеральд, смотрю Нетфликс и читаю романы типа «Зови меня своим именем» и «Здесь курят». Мой любимый цвет травянисто-зелёный, а из напитков я предпочитаю бурбон. У меня есть брат-близнец в Канаде, мы видимся раз в год на День благодарения и нам сполна хватает. Что-то ещё или этой информации достаточно?       Маркус сидел, упершись подбородком на сцепленные ладони согнутых в локтях рук. По коже скользили блики от окна, фонарный свет мягко оглаживал правую сторону лица. Сейчас Маркус смотрел в упор, и от этого взгляда разноцветных глаз становилось не по себе.       — Пока достаточно, — произнёс художник. Затем обратился к подошедшей официантке. — У вас есть бурбон?       Бурбон был, и его вскоре принесли вместе с шоколадным брауни. Две порции. Маркус отломил край вилкой.       — Ты, похоже, не понимаешь, что значит встретить родственную душу. Сейчас такое происходит всё реже. Я так давно ищу её, Саймон, — он поднял бокал и немного отпил. — Я представлял тебя по-разному. То ты был зеленоглазой брюнеткой, записывающей в блокнот смешные диалоги из жизни, то усталым молчаливым юношей с кучерявой копной волос, то седеющей учительницей, носящей строгое миди, то гениальным спецагентом с глубокой психологической травмой, носящим очки без оправы.       — А я оказался всего лишь скучающим, среднего пошиба психотерапевтом с совершенно заурядной жизнью и даже без намёка на интересное хобби. Я разочаровал тебя? — Саймон отпил из своего бокала. На свету бурбон был янтарно-золотистым.       — Вовсе нет, — собеседник покачал головой. — Напротив, я рад, что ты это ты, без очков, миди и блокнотов. Я счастлив найти тебя, потому что — боже! — неужели ты не чувствуешь, как стучит сердце в ушах, когда мы вместе?       Саймон сжал губы в тонкую полосу. Конечно он чувствовал. Чувствовал, как хорошо, уютно и спокойно ему рядом с этим почти незнакомым человеком, так спокойно, как не было никогда в жизни. И кажется, что ещё вдох, и он взлетит.       — Чего ты хочешь? — спросил Саймон. Ладони неосознанно сжались в кулаки.       — Знать тебя. Видеть тебя. Быть рядом, — Маркус сделал большой глоток бурбона.       — В каком смысле?       Маркус повел плечом.       — Мы с Норт расстались через три дня после её звонка тебе. Она дуется, но мы регулярно созваниваемся. Это она сказала, где ты живёшь и какой магазин с красками тут неподалёку. Знал бы ты, как долго мне пришлось её уговаривать. Пришлось пообещать пожизненный абонемент на свои занятия живописью.       — Неплохо вы спелись, — вздёрнул бровь Саймон.       Маркус торопливо отправил в рот кусок брауни.       — Послушай, я не прошу со мной встречаться, просто хочу узнать тебя,        — Я и не буду с тобой встречаться, ты — бывший моей лучшей подруги. Маркус в бессильном жесте вскинул руки и усмехнулся:       — Сначала настоящий, потом бывший. Сдаётся мне, ты просто придумываешь отговорки!       — Я — что? — Саймон осёкся, не сразу поняв, что над ним подтрунивают. — Если мы закончили с этим, то я, пожалуй, пойду.       — Что? Нет! — Маркус взволнованно зажестикулировал, на лице проскользнула паника. — Давай… давай пройдёмся?       Саймон внимательно посмотрел на художника. Такой ли он представлял свою родственную душу? Короткостриженный, с гетерохромией, метис, на чёрной футболке въевшаяся краска. Очень подвижный, нагловатый, с самоуверенной улыбкой волков с Уолл-стрит или светских львов на шумной вечеринке. Очень красивый.       — Проводишь меня до дома и расскажешь о себе, годится?       Маркус Манфред был приёмным сыном того самого художника, чьи картины красовались в музеях современного искусства по всему миру. За славой отца отпрыск не гнался, но и живопись бросать не собирался, а просто творил в мастерской, время от времени устраивал выставки и учил искусству всех желающих. У него был брат, но сейчас тот лечился от наркотической зависимости где-то на юге страны. Маркус любит собак, купаться в море и «Теорию большого взрыва».       — Что, правда ни серии не смотрел? — взвыл он, когда узнал, что Саймон знает о сериале только от знакомых. — Обязательно глянь, это классика!       Саймон же только улыбался и был рад, что сумерки никому не дадут разглядеть лицо.       Когда они дошли до дома, он резко развернулся к Маркусу. Освещённый фонарём, напустил на себя непроницаемый вид.       — Пришли. Приглашать на чай не буду — уже довольно поздно.       — Мы же увидимся ещё? — Маркус заглядывал в глаза с собачьей преданностью. — Может, завтра?       Саймон покачал головой:       — Нет, завтра я допоздна на работе — готовлюсь к семинару. Давай в выходные. Маркус засиял:       — Напиши мне свой номер, — и, пока Саймон не начал задавать вопросы, добавил, — прямо на руке.       Саймон старательно выводит на тыльной стороне предплечья цифры, которых не видит, и пытается не думать, до чего это глупо. А что, если этот улыбчивый парень сейчас отскочит и в недоумении заявит, что не видит номер, что, если…       — Так понятно? — спросил он, закончив.       — Вполне, спасибо, — Маркус поправил рукав своей куртки. — Тогда до выходных?       В квартире Саймон ещё долго вспоминал ту неловкость и странное возбуждение, возникшее, когда он водил указательным пальцем по нежной смуглой коже.       — Норт? — собственный голос казался жалким и сиплым.       — А, господин разлучник! Как жизнь? — послышался бодрый голос на том конце.       — Ничего, — Саймон отхлебнул из чашки горячий зелёный чай. — Слушай, это правда, что вы с Маркусом…       — Ага, представляешь? Только я нашла нормального мужика… — послышался шумный вздох. — Но это всё неважно, потому что слушай. Такой шанс выпадает так же редко, как и шанс выиграть миллион в лотерее. А ты — счастливчик! Поэтому я была бы последней тварью, если бы встала между вами.       — Я же обещал, что не перейду черту.       Она снова вздохнула, и Саймон почувствовал себя непроходимым глупцом.       — Нельзя просто взять и игнорировать связь родственных душ, малыш. Они всегда будут тянуться друг к другу. Лучше расставить всё по местам сразу, чем тащить несколько месяцев или лет, так ведь?       — Я не знаю, — признался Саймон. — Но спасибо тебе за карт-бланш.       Он посмотрел на часы. Обед почти закончился, и вот-вот повалят новые пациенты. Саймон в нетерпении потёр руки.       С Маркусом они встретились через три дня после этого. На улице после короткой оттепели снова повеяло зимой: падали большие хлопья снега, и в груди поселилось давно забытое предвкушение чуда.       — Эй! — Маркус окликнул его и приветливо махнул рукой. — Не замёрз?       Саймон покачал головой. Было тепло, снежинки касались земли и тут же превращались в прозрачные капли воды.       Маркус оглядел его с головы до ног и улыбнулся:       — Не знаю, чего ты ждал от этой встречи, но я предлагаю для начала устроить небольшую прогулку, а затем поужинать в отличном ресторане, где я уже забронировал нам столик. Но если у тебя были другие планы, то я готов к обсуждению.       Саймон пожал плечами:       — Честно говоря, мне без разницы.       Они чётко следовали плану. Сначала прогулялись по тихому парку, где в каждом свободном уголке стояло по мраморной статуе. Плачущие херувимы, девушки с кувшинами, юноши в легких тогах с луками наперевес. Попадались даже каменные животные, но их было намного меньше. Маркус шагал чуть впереди и, показывая рукой на очередную фигуру, называл её по имени.       — Это Афина, видишь шлем и копьё? А вот это — Геракл, раздирающий пасть льву, о! — он мягко взял Саймона под руку и повёл к очередному экспонату. — Это Аполлон. У него золотые волосы, на голове лавровый венок, а в серебряных руках он держит лиру.       — Прекрасно, — выдыхает Саймон, очарованный больше жестом своего протеже, чем красотой древнегреческого бога. Маркус всё ещё держит его, и от этого мысли путаются и носятся в голове как заведённые.       «Я бы хотел, чтобы остался след на коже», — думает он, понимая, что слой одежды слишком велик для этого.       В ресторане было шумно, красиво и слишком дорого.От цен в меню кружилась голова.       — Советую попробовать ребро оленя под брусничным соусом, — Маркус перегнулся через столик и неловко ткнул пальцем в название блюда.       — Я вегетарианец. Но спасибо за совет.       — О. Давно?       — Уже неделю.       Наступила неловкая пауза, во время которой Саймон пытался найти блюдо без мяса.       — Я буду белое вино, а ты? — продолжил художник.       — Красное, — Маркус поднял глаза. Саймону показалось, что они игриво сверкнули. — Ещё одна деталь тебе в копилку.       И разговор заскользил словно по накатанной. С ним было очень легко, с этим Маркусом, словно бы Саймон знал его уже много лет. И из-за этого приходилось часто одёргивать себя. Поэтому он даже немного обрадовался и точно вздохнул с облегчением, когда они собрались уходить, потому что больше не придётся сидеть в оцепенении, словно под гипнозом сине-зелёных глаз напротив.       Когда они вышли на улицу (Саймону галантно подали пальто и пропустили вперёд в дверях, неловко-неловко-неловко), Маркус вдруг предложил:       — Хочу устроить тебе экскурс в мастерскую одного бедного художника.       Саймон вскинул бровь.       — Нелепо называть человека из шикарного особняка бедным.       Маркус хмыкнул.       — Хорошо, но тогда, может, хочешь посетить мой шикарный особняк и научиться рисовать красками?       Саймон вздохнул. До чего же детский подкат.       — С удовольствием.       Сквозь панорамные окна в мастерскую проникал стальной лунный свет, окрашивая комнату бледно-голубыми оттенками ночи. Чернильные тени густыми кляксами собирались в углах, обволакивали деревянные мольберты, сгрудившиеся у самой стены, столик с вазой и причудливой драпировкой, плотные листы ватмана на полу и банки с красками.       Маркус стянул куртку и кинул её на стул у двери, приглашая своего гостя сделать то же самое, а затем подошёл к банкам и стал быстро открывать крышки.       — Это пальчиковые, — бросил он через плечо Саймону. — Завтра должен быть урок с первоклассниками.       — Хочешь, чтобы я почувствовал себя совершенным неумёхой? — Саймон усмехнулся и подошёл поближе. Его тут же перехватили за запястье и погрузили пальцы в густую золотистую краску.       — Хочу, чтобы ты расслабился, — мягкий шепот прямо на ухо заставил покрыться мурашками. — Попробуй провести по бумаге.       Саймон покорно наклонился к голубеющему в лунном свете ватману и мазнул по нему пальцами. Золотой след был похож на…       — Теперь не только я его увижу, — улыбнулся Маркус. — Отпечаток родственной души.       Саймон затаил дыхание, когда рядом с его мазком появился другой, такой же яркий и золотистый. Маркус вёл уверенно и вместе с тем очень расслабленно, словно опытный гонщик, пересевший в семейный пикап. Он подвинул другую банку с краской поближе к импровизированному холсту и запустил в нее целую кисть.       — Смелее, они отстирываются.       Лавандовый был таким насыщенным и нежным, что Саймону на мгновение показалось, что он действительно пахнет цветами.       — Такой красивый цвет.       — Представляешь, как будет смотреться на коже, — художник заговорщицки подмигнул и, потянувшись, сгрёб ещё банки. — Давай снимем твою одежду?       — Чего? — Саймон рефлекторно потянулся к пуговице рубашки чистой рукой.       — Давай, иначе запачкаем, а картина выйдет незаконченной.       В третий раз повторять не пришлось. Рубашка, брюки, боксеры, даже носки — всё скомканное для утяжеления полетело куда-то в сторону, подальше от краски. Они стояли друг напротив друга, и изо всех сил старались следить за дыханием.       В глазах Маркуса плясала страсть и вдохновение. Он обмакнул палец в краску и провел по коже мужчины. Широкие ультрамариновые полосы очертили ключицы. Саймон не сразу понял, что забыл выдохнуть. Затем, не говоря ни слова, художник разрисовал его плечи дерзкими алыми узорами, и две змейки заструились прямо к кистям Саймона. Зелёным Маркус провел по щекам и оставил лиловое пятно на лбу мужчины. Живот обхватили лимонные следы ладоней. Маркус открыл белила и зашёл за спину.       Саймон вздрогнул от легкого прохладного прикосновения к собственной шее. Пальцы заскользили ниже по позвоночнику, а вслед за ними по фарфоровой коже побежали мурашки. Маркус остановился на копчике и задержал пальцы на пару секунд. Саймон явственно слышал, как тяжело он дышит, плечи обдавало жаром дыхания.       — У тебя спина белая, — сказал художник, когда ладони прошлись от лопаток к ягодицам.       — У тебя шутки тухлые, — парировал Саймон. Улыбаться получалось плохо.       Маркус снова появился перед ним. Глядя прямо в глаза, он медленно спустился на колени.       Опять аккуратные, немного шершавые пальцы заскользили по коже. Зачерпнув ещё краски, Маркус медленно провел по внутренней стороне бедра. В этот момент он поднял голову, и их взгляды встретились. Саймон внимательно следил за его действиями и, казалось, разучился моргать.       — Тебе нравится? — улыбнулся Маркус.       — Обычная реакция тела на прикосновения к интимным зонам, — Саймон не смутился и так же продолжал буравить его взглядом.       — Я не трогал твои интимные зоны, — подмигнул художник. — Меня интересует только искусство.       Саймон прикусил губу. Это было самонадеянно.       Потом его голени стали фиолетовыми, стопы — цвета лесного мха.       — Хочешь выбрать цвет для твоего друга? — Маркус встал в полный рост и промакнул разноцветные руки полотенцем.       — Пусть будет синим, — пожал плечами Саймон.       Маркус опустил кисть в индиго. Они снова встретились взглядом и не прерывали этот зрительный контакт до тех пор, пока Саймон не почувствовал тепло чужой руки на своём члене. Тогда он протянул руку в первую попавшуюся банку, стоявшую на столе, и быстро мазнул ладонью по губам художника. След бордовым пятном загорелся на его лице. Маркус лишь усмехнулся, обнажив стройный ряд зубов и так же стремительно, как ему нанесли поражение, привстал с колен и потянулся за поцелуем.       Саймон прикрыл глаза, на ощупь отыскав с другой стороны банку с краской. Он быстро задрал футболку (это было воспринято как знак снять ее прочь) и оставил длинный васильковый след от выемки у ключиц до краешка джинсов. Снова потянулся за бордо.       В этот момент рука на его члене сжалась сильнее, и он, неловко дернувшись, опрокинул всю банку. Белоснежные листы стали похожи на поле боя.       — Совсем недавно в моей мастерской, а уже всё крушишь? — прошептали ему в губы.       — Кажется, у меня глубокая психологическая травма.       — Первый сеанс в подарок, — усмехнулся Саймон, обхватывая мужчину за шею, оставляя беспорядочные разноцветные следы на его коже.       — Очень надеюсь, что волосы отмоются, — Маркус встал, отстранился и посмотрел как-то внимательно и по-деловому.       — Что ты… — слова превратились в крик, когда Саймон почувствовал, как падает на спину.       Его поймали и мягко опустили на пол. — Ненавижу тебя.       — О нет, это не так называется, — Маркус смотрел на него тем взглядом художника, который обычно появлялся у него, когда он писал с натуры. — Бордо тебе идёт, но у меня плохие ассоциации, давай добавим цветов.       С этими словами он принялся лить краски из банок одну за другой. Фиолетовый, бирюзовый, лимонный, белила… Весь пол устлан красками, словно ковром диковинных цветов.       — Надо было снять штаны, — улыбнулся Саймон, водя руками туда-сюда, словно делая снежного ангела.       Маркус тут же звякнул поясом и испорченные джинсы слетели на пол вместе с нижним бельём.       — Так лучше?       — Иди сюда.       Маркус медленно двинулся в его сторону, и тот замер, словно в немом испуге. Подобрался, как хищник перед прыжком, следя за плавными движениями своей жертвы. Напал, когда та подошла вплотную.       — Отличное чувство цвета, — Маркус хлопал в ладоши, пока Саймон изрисовывал его голые ноги пестрыми узорами умбры и пурпура.       — Не стоит лести, — Саймон поднял голову и получил глубокий поцелуй. Он лёг на локти, позволяя хозяину студии быть сверху.       Маркус снова накрыл его член ладонью. Аккуратно начал двигаться, следя за дыханием блондина. Саймон же распластался под ним и прикрыл глаза, так что Маркусу открывался отличный вид на его подрагивающие ресницы и полуоткрытый, измазанный бордо, рот.       — Ты очень красивый, — вдруг сказал художник, наблюдая, как меняется выражение лица Саймона, когда он подходит всё ближе к развязке. — Я никогда не встречал таких красивых людей.       — Эти фразы всегда работают, когда тебе хочется затащить кого-то в постель, да? — Саймон обнял его шею, а затем снова отстранился и лёг на спину. — Не стоит распинаться, маэстро, я уже в ней.       Он откинул голову назад, открывая обзор на длинную изящную шею, трепещущий кадык и линии ключиц. Сперма смешалась с красками на его животе.       — И всё-таки ты прекрасен, когда не кидаешься колкостями, — Маркус поцеловал распахнутые губы, прошёлся по плечам.       — Могу найти, чем занять свой рот, раз не хочешь поддержать беседу.       Манфред вытер руку о лист с красками, чмокнул Саймона в висок — единственное почти чистое место.       — Не хочу, чтобы ты отравился красками. Такая модель пропадёт.       Он провёл пальцами по щеке и остановился на губах. Глубоко поцеловал в последний раз.       — Кажется, портрет окончен. Чего бы тебе хотелось ещё?       Саймон мечтательно прикрыл глаза.       — Пойти в душ. Вымыть краску из всех щелей. Переспать с тобой. Поужинать. Переспать с тобой снова. Это если честно.       Маркус улыбнулся, встал на ноги и подал ему руку.       — Тогда у меня нет выбора — придётся показать тебе, где здесь ванная.       В ванной Саймон кончил ещё раз и очень долго стоял под струями горячей воды приходя в себя. Его плечи покрывали мелкими поцелуями, а в уши лился странный смешной бред. Казалось, что им по шестнадцать, и в комнату вот-вот войдёт мама.       Саймон проснулся в большой спальне, сквозь бежевые шторы просачивался полуденный свет. Маркуса рядом не было, но мужчина отчётливо слышал шум и запах омлета. Откинув одеяло, Саймон встал на теплый светлый паркет и медленно прошел к зеркалу в шкафу-купе. В отражении возник его силуэт. Он и правда отмылся от краски, однако по всему телу золотыми мазками виднелись прикосновения чужих рук.       «Видимо, первоклассникам сегодня придётся довольствоваться фломастерами».