Если бы ты...

Пробило час. Солнце весело плескалось через листву, ветерок гулял по комнате. Башка поставил кружку с кофе на подставку на пианино, поправил ноты и уселся на банкетку, поерзав удобнее. С минуту он просто сидел, наслаждаясь хорошим днем и моментом. Родители были на работе. Мелкий в лагере. Маман добавила в рацион не только яйца, но и бекон, прочитав, что селен полезен для мозговой активности, и роскошный завтрак с комфортом переваривался теперь в животе. Башка счастливо вздохнул. Пальцы разогрелись, соображалось легко и прям хотелось что-то сыграть, так что требование матушки разучить аллегро казалось даже по настроению. Он подтянул к себе скрипку, подкрутил колки и, уперев подбородок, взмахнул смычком. — Башка! Дверь хлопнула. Струны взвизгнули. Башка на мгновение скривился, но тут же вскочил. В комнату ввалился Ржавый. Он был как всегда, в спортивке и кепке, но вид у него был взволнованный. — Башка, разговор есть! — крикнул он, стоя напротив. — Ржавый, че за дела, — завопил в ответ Башка, откладывая инструменты. — Ты как вошел вообще? — Так не заперто, — озадачился Ржавый. Башка метнул взгляд в сторону входной двери. Спорить не приходилось. Родители порой, казалось, вообще жили по принципу «заходи кто хочешь». — Ладно, заходи уж, раз зашел, — без особой радости кивнул он на диван и сам вернулся на банкетку. — А че за кипеш? — Башка, тут такое дело, — начал Андрей. — Сижу я, значит, завтракаю перед телеком. Там какой-то показ-фигаз, телычи гуляют красивые, — он заржал, показывая на себе предполагаемые формы, и Башка вскинул брови, но Ржавый уже стал серьезнее. — Суть не в этом. Там начали рассказывать про того, кто телычам все эти фигли-мигли делает, и прям громко так сказали, что он, ну, это… голубой. Да еще и со своим таким же вертит. Типа, до этого никто не знал, и они типа страдали, скрывая это, да и пусть бы скрывали, но теперь сказали, и типа они борзые такие… Ржавый стянул с головы кепку и, замученный жаждой, прихлебнул кофе с поставки. — Эй! — подскочил Башка, но Ржавый замахал на него рукой. — И вот они прям выходят на сцену, — отдышался он, напившись. — Двое, и зал прям визжит. От восторга. Я такой, не понял, чего это они, у меня бутерброд в горло не полез, а тот, что все это рассказывает, тоже визжит, и тут камера поворачивается — хоп, чтоб его видно было! — а он… Голос Ржавого аж сел от волнения. — Башка, он вылитый ты. Он оттянул ворот куртки и замолчал, переживший слишком многое для одного утра. Мишка, который до этого вертел в пальцах ноты, лишь в полуха слушал излияния друга, поэтому причину нагнетающей тишины понял не сразу. Часы на стене щелкнули. — Кхе, э-э, Ржавый, — он кашлянул еще раз, прочищая горло, и перевел взгляд. — А ты это к чему вообще? — Так, Башка, не кипятись. Я просто… — Я не кипячусь, — Мишка мазнул по носу и скрестил руки на груди. — Я просто подумал, — с расстановкой повторил Ржавый. — К тому что, телек, я конечно, тут же выключил, но вот то, как они сказали… «Страдали, пока не открылись», — с выражением продекламировал он. — А чем, прям страдали? А че за страдания такие? А почему легче должно было быть? Мишка почесал бровь. — Ржавый, а почему ты меня спрашиваешь об этом? — он понял, что с таким вопросом зайдет не туда и сменил постановку. — Я к тому, что, ну посмотрел ты какую-то передачу, ну, не знаю, иди на турники, или ботанов пощеми, что-нибудь такое? Развейся, короче! — Да не, Башка, я же не наезжаю, в натуре, — забубнил Ржавый. — Я к тому, что в жизни всякое может быть и… Ну. Не знаю. Может, мы могли бы это как-то перетереть, если у тебя есть какие-то про… — Да нечего тут обсуждать! — подорвался Мишка. — В смысле… Ржавый, мне некогда, лады? Видишь? — он тряхнул нотами. — Матушка задачу дала. Сказала, разучу, месяц в клубешник без бэ пускать будет, а нет — репетитора притащит, так что извини, разговор закрыт. Он положил скрипку на плечо и приготовился к игре. — Ну, ладно, — сбился Ржавый. Он стянул с пианино кепку и, повертев ее в руках, замолчал. Мишка взмахнул смычком. — Но чтоб ты знал, — заявил Ржавый. — Если б ты был голубым… Башка в воздухе затормозил. — Блин, Ржавый, че ты?.. — То я бы все равно с тобой дружил, — закончил Ржавый. Он выпрямил спину и посмотрел, гордый. Башка не сразу нашелся. — Ясно. — Чтобы ты знал, — повторил Ржавый и кивнул сам себе. — Мы ж друзья, в конце концов! Так сказать, с младых ногтей… — Ржавый… — Через столько прошли… — Ржавый, я не… — Столько ботанов защемили. — Ржавый. — Так что если тебе ну, прямь невмоготу скрывать, ты так и скажи, я же пойму, я же… — Ржавый! — рявкнул Мишка. — Я не голубой! Завязывай уже! Ржавый наконец-то заткнулся. Он сел обратно на диван и занял руки кофе. — И не мешай, — закрепил Мишка. — Мне играть надо. Ржавый кивнул. Башка с подозрением посмотрел, но поправил ноты и пристроил скрипку в руке. Он сделал замах, задавая такт, но что-то мешало. Ржавый продолжал смотреть. — Что? — взорвался Мишка. — Вот если бы ты был голубым, — тут же приступил Ржавый. Башка застонал. — Я бы все еще сидел здесь. Вот здесь, — он показал на диван, на котором сидел. — С кем угодно бы — не сидел, ушел бы, как на духу, а вот с тобой сидел бы. Потому что ты со мной… — Ржавый… — Из года в год, так сказать… — продолжал Ржавый, вставая с места. — Ржавый, я пытаюсь учить. — Потому что ты мне как брат, Башка, понимаешь? Ты дорог мне. Он потрепал Башку по плечам; Башка запоздало отдернулся, но Ржавый продолжил мысль. — Вот именно. И я прям знаю, что ты… — Что? — настороженно спросил Башка. — Тоже бы со мной дружил. — Да ну? — вскинул бровь Башка. Он вдруг развеселился. Ржавый не обратил внимания. — В том смысле, что ты бы тоже понял, если бы я пришел такой и «слышь, Башка, я гей». Но я не гей, — тут же предупредил он. Башка надул щеки, не зная, что и ответить, но Ржавый и не ждал. — Это дело принципа, Башка, — продолжал он дискутировать с собой, гуляя по комнате. — Так что я просто радуюсь тому, что есть. Вот ты. Ты есть. Ты друг, а остальное не важно. И че ты там себе с мужиками делаешь… Он помахал руками, и Башке захотелось ослепнуть. — Блин, Ржавый! — Че? — Отвратительно! — А вот и нет, — подорвался к нему Андрей и, подумав, передернулся. — В том плане, что да, хуже нет. Но если ты страдаешь там или как, то я все пойму, если че. Зуб даю. — Ржавый, блин… Мишка уронил голову. Он и смеялся, и злился. — Я не гей, — безнадежно повторил он, вытирая слезы от смеха. Ни о какой игре уже не шло и речи. — Но мог бы быть, — с нажимом ответил Ржавый. — И я, конечно, не стал бы кричать там «ура» или в ладоши хлопать, — он демонстративно похлопал. — Но и грузить бы не стал. Я б понял. — Спасибо, — сказал Башка, не скрывая иронии. — Хотя, конечно, тебе бы нелегко пришлось, — вышел на новый уровень Ржавый. — О чем ты? — посмотрел Башка. — К тому, чтобы тебе какого-нибудь пацана ровного найти. — Так, все, — Башка поднялся на ноги и принялся укладывать инструменты. — Они ж все у нас тут ну, это… Нормальные. Я б, может быть, мог как-то помочь тебе… Башка в ступоре застыл. Ржавый покрутился перед зеркалом, бросил взгляд в его сторону. Он снова посмотрел на свое отражение в зеркале и встряхнул пятерней волосы. — Да не. У Мишки отлегло на сердце. — Ты не в моем вкусе, пояснил Ржавый. Башка со стоном спрятал лицо в руках. — Но ты можешь на меня рассчитывать, — резюмировал Андрей. — Рассчитывать в чем? — завопил Башка. — Что мы будем дружить. — Но мы и так дружим! — Да, но, если ты… Если это в твоей природе, то это ничего не поделаешь! — Ржавый! — Ты просто родился таким! — взывал Андрей. — Ржавый, я не гей! — Но почему?! Вопли Башки перекрыли сигнализации во дворе.