и с пятью прошедшими;

Таня соврет, если скажет, что в Нижнем она оказалась совершенно случайно. Именно поэтому она с собой и не разговаривает вот последних часов так шесть, как определилась с направлением. Договориться с собственным внутренним голосом так и не вышло, поэтому она выбрала отмалчиваться. Отделаться от нотаций деда только вот совершенно не вышло. Давно уже ей не приходилось считать секунды до того, как он замолчит и перестанет ее воспитывать. В двадцать-то семь лет воспитывать ее уже точно бесполезно. Не то чтобы раньше это имело хоть какой-то эффект. Нижний Новгород вроде и совсем небольшой, вроде бы намного меньше той же Москвы, но в сравнение с Иртышем не идет ни в какое. И, оказывается, найти одного конкретного человека в целом городе не так-то и просто. Особенно, когда ты совсем не уверена, что этот самый человек еще где-то здесь. Гроттер на удачу надеется и на то, что у него каких-нибудь оберегов от Аббатиковой не осталось, иначе это заранее провальная миссия будет. Таня чувствует себя идиоткой, когда дом находит, где должен жить вроде бы как Глеб, если верить клочку бумаги с каллиграфическим почерком Лены, который у нее во внутреннем кармане чехла лежал вот уже как последние лет так пять. Лежал пять лет, а пригодился вот только сейчас, когда она разбирать его сунулась в приступе остервенелой уборки. На Иртыше всегда было что убрать и прибрать, особенно когда магией пользоваться не особо было возможно, а теперь, когда у тебя лишь одна комната, кухня и крошечный балкон, то и убирать то, собственно, нечего. У квартиры его дверь самая обычная, даже коврик перед ней лежит, а она все рассмотреть что-то пытается, руну или насечки на косяке какие-то. У него даже звонок есть, так что стучать ей не приходится. Совершенно обычный звонок, раздражающее «дзынь», дающее понять, что сбегать уже поздно. Сбежать кажется хорошей идеей, когда она слышит шаги за дверью и поворачивающийся ключ, но ноги предательски прирастают к полу. — С днем рождения, — Таня выпаливает это вместо «привет», вместо «извини, что снова врываюсь в твою жизнь, Глеб». — С этим и с пятью прошедшими до него. И плечами жмет неловко, понимая, что у нее даже торта нет, не говоря о каком-либо подарке. Не говоря уже о том, что вот так вот падать, как снег на голову, вообще-то неприлично и совсем не правильно. Они столько лет не виделись, а она вот на что-то наивно надеется, прилетая к нему без приглашения. — Если у тебя дела, если ты чертовски занят... Скорее всего так и есть, чего это я, у тебя же день рождения, все в этот день бывают заняты. Ты извини, я лучше пойду. С праздником тебя, щастья-здоровья-удачи, — Таня в ногах лишь чудом не путается, отступает спиной вперед, и улыбается неловко и виновато, только сейчас осознавая глупость собственной же идеи. Стоило остаться дома и выкинуть бумажку в мусор, как все письма и записки от Валялкина. В крайнем случае: послать купидончика с письмом за пакет ирисок. — Еще раз извини, Глеб... — У меня там торт шоколадный и черный чай с бергамотом. И компания из целого меня в собственный же день рождения. Хотя бы ты оставайся, Таня. Так еще есть шанс спасти этот день. Таня дверь за собой закрывает, мокрые ботинки оставляет на коврике, и с размаху впечатывается носом в совершенно обычную квартиру, каких в Нижнем навалом; в Москве, кстати, тоже. Ни голов, ни костей, ни трав развешенных, ни каких-то узоров на стенах, так же как и никаких частей мертвых зверей. Ничего из того, чего Таня ждала, а лишь обычный выцветший ковер в комнате, несколько картин — его картин! — на потертых стенах, чайник на плите газовой и целый шоколадный торт на столе, как Глеб и говорил. Чай горячий греет, а Бейбарсов оказывается хорошим даже собеседником, когда не жрет ее глазами и не твердит через слово о любви к ней. Таня весь вечер ждет случая, чтобы спросить у него какую-нибудь глупость, которую даже сформулировать не выходит, но случая так и представляется. И пока она раздумывает о том, чтобы обнять его, Глеб успевает обуться, совершенно спокойно заявляя, что он обязан ее проводить. И пока он тянется за шарфом, то Таня слова подбирает, чтобы придумать достаточно адекватное оправдание. Например, что она тут пролетом просто, что так, мимо летела вот и залетела к нему. Что угодно, кроме неловкой и стыдной правды. Кто ж только знал, что Бейбарсов еще и джентльмен. Он отдает ей свой диван в гостиной, потому что ложиться в его кровать она отказывается наотрез, точно так же, как и отказывается от его футболки. Глеб плечами пожимает легко и ни на чем не настаивает, а утром готовит завтрак на двоих. Таня задерживается у него так почти на четыре дня, а потом возвращается домой, в Москву, поцеловав его в щеку на прощание. Глеб объявляется чуть больше чем через месяц все с тем же шоколадным тортом и с такими же горящими глазами. Только сейчас там огонь теплый, а не сжигающий все, как было раньше, как было в школе. И поцелуи его тоже оказываются теплыми и больше кожу и разум не клеймят, а согревают, хоть и губы у него холодные с мороза. — С днем рождения. Ну и с прошедшими пятью, Таня.