Оттепель

Они видятся через год. С октября до ноябрьских дождей – небольшая ведь разница. Ещё за два дня перед вылетом, Майя коротко черкнула в ватсапе: «я приехала. увидимся?» Всегда знала, что Лена не ответит сразу, будет томиться, маяться, занята или просто похуй. Майя боялась, что Лена не ответит, либо ответит слишком поздно, когда самолёт в прощальном жесте спрячет шасси. Пустая переписка мерцает единственным сообщением. Это не ватсап – хуйня какая-то, постоянно дохнет, а сохранять Майе слишком лень, вот и приходится заводить новый снова и снова, попутно выискивая один старый, ни разу не набранный контакт. Через день до неё доходит, и к одинокому сообщению добавляется ещё одно: «это Майя». С края экрана скалятся серые галочки, Лена была онлайн полчаса назад. Но Майе поебать, у неё сборы, куча вещей, которые нужно утрамбовать в один чемодан, хотя это абсолютно нереально, а заклинание расширения потерялось где-то между восемью годами и первым похмельем. Майя никогда не умела путешествовать налегке, тащила весь скарб с собой, невзирая на упрёки родственников и собственное понимание – не сдалось нахер. Тащит, потому что больше тащить с собой нечего. Майя пишет всем важным людям, которых трое, что она жива и их любит, за полчаса до полёта, потому что каждый раз боится разбиться, хотя совсем не боится летать. Ещё, Майя предпочитает летать над землёй. Там, если что, верная смерть, а с морем никогда не угадаешь. Асфиксия и акулы – та ещё хуйня. Диалог с Леной ехидно подмигивает синими галочками, Лена была онлайн пару часов назад, ответа нет. Майя вставляет наушники в уши и отрубается, спит весь полёт, несмотря на сидящего рядом ребёнка, который пинает её с периодичностью в пять секунд. По приезде, Майя встречается с родственниками, запирается во временно её комнате без ужина и болтает по скайпу с Настей всю ночь. Настя – такая удивительная штука, которая не умеет понимать, но безвариантно поднимает Майе настроение. Всегда. Это действует и в обратную сторону, так что Майе не стыдно. Утром она пьёт кофе, который почему-то не отрезвляет, продолжает в третий перечитывать Сэлинджера и не смотрит на телефон. До отъезда в совсем-новый-город остаётся три с хвостиком дня, и Майя решает просрать их к чёрту. Вечером второго дня телефон призывно бибикает ватсаповским уведомлением, а экран показывает заполненность со второй стороны: «приезжай». Майя теряется, спрашивает растерянно: «адрес?», потому что за год забыла, где по утрам должна обретаться Лена, а записывать не стала. Зачем, не вернётся же никогда. Лена не пускает в дом, назначает местом встречи тоскливую набережную, где уже однажды гуляли вдвоём в том октябре. Набережная встречает Майю пасмурным, диким ветром и высокой сутулой фигурой у края. Они неловко пытаются обняться, но отстраняются прежде, чем успевают коснуться друг друга. Медленно бредут вдоль бордюра, по которому Майя бежала, держась за ленину руку, всего год назад. Они говорят про работу и учёбу, есть ли шоколад в доме и как не хватает котов. У обеих животные остались в доме матерей, только у Лены одна кошка, а у Майи – целых три. Новых не заведёшь, негде. Решают не мучать друг друга, молча едут в метро, едва касаются ладонями, пока доходят до кофейни. Потом сидят друг против друга, неловко прячут глаза, греют руки о кружки с кофе. Иногда пересекаются взглядами, но снова прячутся каждая в себя. Лена пытается устроить оттепель, рассказывает привычные сказки о жильцах незнакомых домов, пялится в чужие окна через стекло, когда перестаёт мельком разглядывать стриженый майин затылок. Год назад там были косы по задницу, теперь же два сантиметра жалко трепещут на кондиционерном ветру. Ничего не осталось.