"Раньше" Это
было то самое раньше, когда приходилось скрывать своих чертей за маской дружелюбия, и медленно тихо умирать в душе, от невозможности выговориться, потому что у всех свои проблемы и загоны, у каждого своя жизнь, и Юнги это понимал. Это было то самое раньше, когда Мин был твёрдо уверен в одном: в этой жизни никому до тебя нет дела.То самое раньше, когда Юнги так ошибался
Раньше парень и вправду недоумевал, когда смешливый, и вечно весёлый Тэхён подходил к нему поникший, смотрел грустно, с какой-то тоской и скрытой жалостью, и спрашивал, всё ли в порядке. Юнги и вправду недоумевал, когда визгливый жизнерадостный Хосок, пытался поговорить с ним о его душевном состоянии. Юнги и вправду недоумевал, когда Чонгук плакал, не из-за тоски по родителям, не из-за сложностей самостоятельной жизни, а из-за того, что у его хёнов проблемы, из-за того, что им так тяжело, а ему - самому младшему, всё так легко даётся. Юнги недоумевал, когда директор, узнав о неоконченном образовании и проблемах в семье, смог его проспонсировать, несмотря на все протесты Мина. Он недоумевал, когда Намджун тратил свои свободные часы сна, которых и так вообще-то было мало, на бесплатные психологические консультации. Юнги и вправду недоумевал когда ворчливый Сокджин, с которым они сначала, вообще-то даже успели несколько раз поцапаться, приходил к нему в студию с термосом, полным горячего чая, контейнером с ароматным рисом, овощами, мясом, хоттоками и кучей причитаний. У Юнги до сих пор тепло на душе от одного случая, когда старший ввалился к нему в студию и принялся вопить: "Ты меня уже задрал здесь сидеть. Мы хореографию раз четвёртый без тебя прогоняем, за коим хреном прекрасный я должен страдать, пока ты в студии отсиживаешься? И прекрати уже пить эту ужасную дешёвую дрянь, кофе от недосыпа не помогает, и зубы жёлтые будут, на их отбеливание ещё и деньги тратить придётся. На, я тебе чай принёс. В смысле ты не будешь есть? Я что, своими прекрасными ручками зря тебе гото... В смысле, принёс по случаю. Так что ты либо жрёшь нормально и не выпендриваешься, либо сейчас придёт Хосок, и тогда точно прощай спокойствие и тишина. Так, короче ты меня достал. Идём гулять. Не волнуйся, сейчас вечер, хоть ты и не в курсе, ибо из студии не вылезаешь, так что от солнечного света не сгоришь, не бойся. Давай-давай, вставай, костлявая альпака". А Джин, вообще-то, любит альпак. Все всегда старались помочь, все старались поддержать, несмотря на то, что у них были и свои проблемы. Юнги этого не понимал, но вскоре, принял, и стал менять собственную модель поведения, стал открываться и доверять. Но на этом открытия для Юнги не закончились.Юнги и вправду недоумевал, когда в компанию пришёл Пак Чимин.
Хмурый, молчаливый, вечно задумчивый парень, сразу приглянулся Юнги. Он пришёл значительно позже, чем остальные, а потому и проблем у него было навалом. Недостаточно навыков, недостаточно таланта, недостаточно врождённых качеств, недостаточно, недостаточно, недостаточно... Юнги слышал это в адрес Чимина постоянно. Парень искренне старался, работал над собой, обращал внимание и прислушивался к малейшей критике в свой адрес, а когда что-то не получалось винил себя, жестоко наказывал, и вообще, истязал собственный организм как только мог, однако, этого всё равно оказалось... Недостаточно. Чимина попёрли из компании, и Юнги уже даже успел приуныть. Да что там приуныть, он готов был устраивать скандал, мол: "Такой парень, так усердно трудится, как вы можете так с ним поступать?", но случилось то, отчего у Юнги произошёл самый настоящий сбой в системе и потребность в перезагрузке.Чимин в компанию вернулся.
Вопросы по типу: "Как? Зачем? Почему?", так и крутились в голове Мина, вплоть до самого дебюта. Потому что Чимина выгоняли ещё не единожды, и каждый раз, он возвращался. С новыми силами, с новыми навыками, но с всё тем же диким рвением к постоянному совершенствованию и упорством. И, в определённый момент, уровень навыков Чимина, да и сам Чимин дорос до отметки "Достаточно", и парень наконец смог дебютировать. Пак очень много сделал, что бы выйти на сцену, и очень боялся потерять, то, чего добился. Поэтому Чимин начал притворяться. Не то что бы он кардинально менялся, как только попадал в объектив, но Юнги это всё равно знатно выбешивало. Всё началось с того, что Тэхён с угрюмым Чимином сдружился, и как-то раз, чисто по дружески, посоветовал тому быть "попроще", а не то, так ведь и фанатов разочаровать можно. Разочаровать фанатов. Потерять работу. Парень это шуточное предупреждение воспринял очень остро, чуть не расплакался на месте. Юнги его только пожалел взглядом, и не придал особого значения этой ситуации, но потом... Потом Чимин начал играть. С того момента, заинтересованность Юнги парнем стала быстро перетекать в неприязнь. Потому что Чимин практически никогда не показывал на камеру своих настоящих эмоций, а только и делал, что строил из себя солнечного мальчика, пушистый одуванчик. И это учитывая то, что только после дебюта Юнги впервые увидел, как Чимин улыбается. Натянуто так, неискренне. Он улыбался не сердцем, смеялся не душой, он просто растягивать губы и жмурил веки, а потом издавал даже не похожие на смех, по мнению Мина, звуки. Чимин не милашка. Он хороший актёр. И никто кроме Юнги, к слову, этого не замечал. Дело стало заходить ещё дальше, когда Чимин в роль вжился. Он теперь был таким не просто на камере, он был таким и с ребятами. Весёлый, вечно гогочущий, и всегда, всегда, скрывающий свои истинные негативные эмоции. И, вроде бы, это и к лучшему, мешать никому своим плохим настроением не будет, но Юнги... Юнги знал, какой Чимин на самом деле, а потому только самому дьяволу было известно, какие Мин прикладывал усилия, лишь бы не размазать эту слащавую улыбку по не менее слащавому лицу с хорошего такого разворота. А всё потому... Что Юнги лицемеров ненавидит. Чимин действительно был лицемером. Он плевать хотел на мемберов, на фанатов, на агенство. Хотя нет, на агенство ему как раз-таки было не плеваться. Потому что оно его и тырнуть могло, спустив все успехи на "нет", размашистыми буквами выжженое на карьере. Чимину было не плевать только на то, что касалось его карьеры, его стараний, его будущего, но он очень умело скрывал это за масками. Пака можно было бы назвать эгоистом, но будь это действительно так, Мин бы не бесился. Чимин очень умело скрывает этот факт, выставляя себя искренне невинным милым ребёнком. Вот что значит - лицемер. И как же это бесит, бесит, бесит, бе... Мин резко встряхивает головой, боясь вновь словить приступ гнева. Тяжело выдохнув, он произносит, почти отчаянно: - Как же меня это уже достало. Юнги выныривает из воспоминаний, опуская голову, и растирает лицо руками. Он устал от постоянно кипящей внутри злобы, от болящих из-за кое как сдерживаемого желания скривиться мышц, устал от следов от ногтей в ладонях, остающиеся после плотно сжатых кулаков, и Юнги и вправду жаль свои зубы, потому что каждый раз, видя Чимина, он стискивает челюсти настолько сильно, будто бы они находятся под прессом. Юнги устал казаться неправым. Не мудрено, что и жизнь в общежитии от этого значительно хуже, ведь остальные участники ничего кроме розового куска сладкого торта по имени "Пак Чимин" перед собой не видят, а потому Юнги в своей оппозиции несколько... Одинок. Он любит мемберов, они стали ему настоящей семьёй, но насколько он любит мемберов, настолько мемберы любят Чимина, поэтому позиция Мина никогда и никем не поддерживалась. Из-за этого часто происходили стычки и недомолвки. Участники ссорились и срывались на Юнги за то, что такой взрослый, а придумывает себе столько чепухи, защищали Чимина, и в итоге... Шуга просто смирился. Он держал это в себе, и в группе воцарилась тишина и покой. Отношения между участниками начали налаживаться, все подумали, что всё - перебесился. Но Юнги не перебесился. Наоборот, с каждым годом Чимин становился всё невыносимее, Мину было всё сложнее себя контролировать. Намджун вновь начал замечать, но в этот раз отнёсся терпимее, скорее всего догадываясь о том, что у друга на душе, догадываясь, сколько Шуга держал в себе. Время шло, мысли копились, и как-то так вышло, что настал момент... Когда Юнги захотел Пака разоблачить. Возможно, это глупо, неразумно, и воспалённый Минов мозг требует перезагрузки, но он всерьёз раздумывает над этим уже целых два месяца. Пока ему в голову не пришёл ответ "как", но Юнги чувствует. Он близок. - Я близок... - еле слышный шёпот срывается с его губ, и парень передёргивает плечами. Юнги в туалете уже около десяти минут, ему пора возвращаться. Парень быстрыми шагами двигается к двери, но слух его вдруг улавливает едва различимый всхлип. Шуга думает, что это, скорее всего, стафф, потому что здание арендовано, и кроме мемберов и работников никто зайти сюда не сможет, но... В состав стаффа, касательно мужчин, на данный момент находящихся здесь, входит только охрана, а им не позволено отходить без предупреждения. Когда Мин выходил, все охранники были на месте. Он это точно знает, ведь он их предупреждал, что отлучится в туалет. А вот о мемберах он такого сказать не может. Действительно, когда он уходил, то даже не посмотрел на них, а потому точно утверждать кто тогда был или не был в зале - не может. Шуга решает проверить свою догадку, и, хлопнув дверью, но так и не выйдя из туалета, бесшумно проскальзывает в одну из кабинок, и так же бесшумно прикрывает за собой дверь. Парень встаёт на унитаз, стараясь не издавать лишних звуков, и, насколько позволяет рост, высовывается из кабинки, наблюдая. Первую, вторую, третью секунды ничего не происходит. Мин чувствует себя полным придурком, стоя на толчке в пустом туалете, и подглядывая за предметом своих галлюцинаций. Когда его правая нога уже почти было соприкасается с полом, из крайней кабинки вновь слышится всхлип. На этот раз, уже чёткий, не сдавленный, и Мин бы в ту же секунду определил кто это, если бы его воспроизводитель не плакал столь редко. Через пару мгновений, как и ожидалось, дверь кабинки с негромким скрипом открывается, и парень, вышедший из неё, осторожными шагами направляется к зеркалу. Русоволосый сгибается пополам, опираясь локтями о раковину, и запускает руки в волосы, дёргая у основания. По нему видно, что он изо всех сил старается справится с истерикой, и, надо признать, успешно. Ему требуется всего-то около минуты на то, что бы выпрямиться, поджать губы, и перестать всхлипывать. Он приводит лицо в порядок с помощью холодной воды, точно так же как и Шуга, наплевав на макияж - фансайн всё равно подходит к концу, да и терять уже нечего: всё размазалось из-за слёз. Затем он вновь выпрямляется и надломленно улыбается своему отражению. В голове Мина крутятся самые разные мысли; он хмурится, уходя глубоко в себя, из-за чего чуть не попадается, успев спрятаться в последний момент до того, как парень обернулся, что бы выйти. Дверь туалета хлопает, оставляя Шугу в гордом одиночестве. Он слезает с унитаза, вылазит из кабинки, и, постояв немного у двери ради приличия, выходит в коридор, неспешными шагами направляясь к залу, где проходит фансайн. - Ты долго. Тебе лучше? - интересуется Намджун, когда мятноволосый садится рядом. - Угу - слегка кивает Шуга. Мон потянулся до хруста в костях, не обращая внимания на задумчивость друга. - Ещё пара минут, и возвращаемся в общежитие, я думаю - начал Джун - На сегодня, скорее всего, всё. Вечерний прогон хореографии нам отменили, хореограф сказал, что бы мы отдохнули, так что вечером можно отпроситься у менеджера и сходить в маркет. Что скажешь? Возьмём список покупок у Сокджина, он нам сварганит знатный ужин, мелким чего-нибудь вкусного купим - Мон мечтательно прикрыл глаза. - Да-да... Было бы здорово - бездумно кивнул Мин. - Тогда договорились. Давай закачивать поскорее, у меня уже зад отваливается - Намджун усмехнулся и, мотнув головой, принялся что-то печатать в телефоне. Мин поворачивает голову и осматривает весёлых мемберов. Парень, который буквально пару минут назад рыдал в туалете - сейчас привесело смеётся и надломленно улыбается. Ещё бы. Их же снимают. Юнги достаёт из кармана телефон, дабы оставить заметку: "Не забыть поговорить с Чонгуком" *** Юнги не спится. Он лежит на кровати уже где-то часа два, вертится, не в силах найти удобное положение. Джин мерно посапывает, часы громко тикают, а где-то за стенкой слышится сонный лепет Хосока о каких-то диких танцах двух обезглавленных куриц. Чёртова хорошая слышимость. Юнги скидывает одеяло и садится на кровати. Завтра рано вставать, и он уверен, что голова его будет раскалывается на протяжении всего последующего дня из-за ночных гуляний, но он не может не встать и не пойти в ванну, что бы умыться. Когда стопы соприкасаются с полом, Мин чувствует пробежавшую по телу дрожь. В общежитии холодно, и парень спешит запрыгнуть в тапочки. Он кое-как добирается до ванны в кромешной темноте, не желая включать свет. Однако, ранее построенному маршруту было суждено потерпеть некоторые изменения, и, пройдя дальше по коридору, Мин заворачивает на кухню. Шуга был вынужден залезть в полку и достать оттуда пачку рамёна, ибо дико орущие киты в его животе скоро перебудят всё общежитие. Парень включает лампу, висящую над столом, и ставит чайник. Пока он нарезает овощи, в его голова буквально трещит от бездействия, и в память услужливо подкидывает текст не так давно вышедшей "Fire". Всё начинается с незамысловатой мелодии и лёгкого её напева. Затем, в дело вступает партия Мона, которую рэпер успешно зачитывает в пол голоса. Ближе к припеву, Мина начинает конкретно заносить, и к яростному рэпу подключаются ещё и незамысловатые движения бёдрами. Юнги сначала двигает ими из стороны в сторону, а затем начинает исполнять жалкое подобие тверка. Тем временем музыкальное исполнение не стоит на месте, продолжая набирать обороты, правда, слегка теряется, на фоне вспомнившейся парню, хореографии. В процессе воспроизведения она до жути комично искажается из-за невозможности пустить в ход занятые готовкой руки. Шуга фальшиво подпевает партии Чонгука, резко приседая с ножом в руке, и ни на секунду не забывая о своей первоначальной цели - нарезке овощей. Кубики, вылетающие из под ножа, выходят кривыми, потому что сложно ровно нарезать овощи, когда ноги отбивают такую агрессивную дробь, а рот не закрывается от постоянно вылетающего из него: "Ха! Ха! Ха-ха!", являющегося, вообще-то, прикольным моментом в треке, но точно жутко звучащим в одиночном исполнении. Парень чуть было не обливается кипятком, когда заливает его в тарелку с рамёном, потому что он не в силах остановить втягивающиеся - выкидывающиеся движения таза. А когда Мин, всё же, обжигается, швыряя овощи в тарелку, из-за чего пара капель попадает ему на запястье, внезапно громко и в тоже время похоже выкрикивает чиминово: "Ау!". На этом моменте его окончательно отпускает, и он, со слегка сбитым дыханием и приятным удовлетворением в душе берёт в руки тарелку с наполовину заварившимся рамёном и смотрит в окно. На улице... Красиво. Ночной Сеул, безусловно, всегда был зрелищем достаточно завораживающим, но в этот раз всё слегка по-другому. Мин выключает свет и садится за стол, не отрывая взгляда от окна. По телу плавает лёгкая нега из-за наваливающейся после остервенелых танцев усталости, а желудок удовлетворительно бурчит, когда в него закидываю еду. Шуга чувствует умиротворение. Он и сам не знает почему, но впервые за несколько месяцев он так расслаблен. Его не мучают волнения по-поводу того, понравится ли фанатам песня, или будет ли вновь ругаться менеджер, заприметив сильные круги под глазами рэпера. Шуга не опасается подставившей его в неурочный момент музы, и впервые, совершенно точно впервые за эти пол года, он не беспокоится из-за Пак Чимина. Из форточки дует прохладный ветер, остужая слегка вспотевшего в ходе диких танцев Мина, и луна выглядыват из-за тучи, освещая практически каждый уголок кухни. Юнги с удовлетворённой улыбкой на губах хочет было встать, что бы поставить тарелку в раковину и лечь спать, но резко замирает, когда за спиной слышится сдавленный смешок. Кончики его пальцев холодеют, он прирастает к месту, не в силах пошевелиться, а правый глаз его, кажется, дёрнулся за секунду больше раз, чем Юнги мог моргнуть за жизнь. Мин максимально медленно разворачивается, примерно представляя себе то, что сейчас увидит. Впрочем, Юнги в своих предположениях оказывается прав. Прямо напротив него, в тёмном углу, с банкой мороженного, плотно прижатой к груди, слезами на глазах и красным, даже в свете луны, лицом, сидит Пак Чимин. Он явно уже минут двадцать сдерживает дикий приступ хохота, который распирает его настолько, что даже глаза, некогда еле проглядывающиеся, сейчас выкатились из черепа примерно на две трети. Юнги хочет что-то вставить, спросить, или просто свалить с кухни, но всё, что он может - это тупо стоять, и пялиться на Пака безумным взглядом, немо открывая и закрывая рот. Двое парней, находящихся на кухне, наверняка молчали бы до самого утра, если бы Чимин, не выдержав, не упал на стол и не принялся бы безудержно (но слава богу не громко) смеяться. Щёки Юнги залил стыдливый румянец. Да, его часто прёт на камеру, и он не раз творил подобные глупые вещи, но в этот раз... На него смотрел Чимин. Один единственный Чимин. И от этого почему-то ещё хреновее. - Я... Ты... Пхахаа - пытается вставить сквозь смех непонятные обрывки слов Чимин. Парень до сих пор сидит на диване - разве что силы в себе на край переползти нашёл - и прячет лицо в сложенные на столе руки. Он содрогается всем телом, не давая начавшейся истерике перебудить всё общежитие. В свете луны видно совсем не много, даже лиц не разглядеть, лишь силуэты проглядываются отчётливо, и Юнги благодарит за это судьбу, ибо если бы в комнате было хоть на дюйм светлее, Паку бы открылся "потрясающий" вид на красного как рак хёна. На кухне двое парней, и у обоих истерика. Юнги - не может говорит, Чимин - дышать. - Я пойду - выпаливает Юнги, когда Пак в очередной раз давится смехом. Мятноволосый минует стол, Чимина, и уже было преодолевает пол кухни в направлении своей комнаты, как в голову его забивают различные не особо цензурные выражения. А всё дело в том, что позади вновь раздаётся этот приторно-сладкий, мелодичный голос чёртового Пак Чимина: - Ю... Ю... Юнги х-хён, аха... Ха-ха... - всё ещё не приведя дыхание в норму, начинает парень. - Что!? - выкрикивает Юнги в ответ. Возможно, это прозвучало через чур резко, но Мину, у которого нервы сейчас натянуты как тетива - плевать. - Тарелку-то оставь. Или у тебя в ней дэнс практика намечается? - неожиданно собрано и спокойно произносит Чимин, поднимая голову. На лице Пака - ни грамма былого веселья, или хотя бы одной невинной эмоции. Все они чудесным образом испарились, стёрлись с миловидного лица, оставив вместо себя уродливый мазок с подобием на ухмылку. Отвратительная лисья манера, вызывающий взгляд и усмешка в глазах - всё это Юнги видел ни единожды, но лишь проблесками, а это, пожалуй, первый раз, когда Пак так открыто и на прямую показывает своё истинное лицо. Юнги. Только Юнги. Мин было гадает, в чём причина столь резких перемен в поведении Чимина, но ответ находится сам собой. Луна. Она выглянула из-за тучи, и теперь холодные лучи её блуждают по кухне, серебром оседая на мебели, стенах, и лице. Лице Юнги. Лице, на котором сейчас мешанина из эмоций. Лице, которое, наверняка залила краска. Лице, которое выражает полную растерянность и обезоруженность. Лице, на которое нравится смотреть чёртовому Пак Чимину. Юнги всё понимает в одно мгновение, и кажется, будто бы замысловатый пазл складывается сам собой. До Мина в один миг доходит, что такому из всех мемберов, только он осведомлён о настоящей сущности Пака. Почему? Он самый наблюдательный, да. Но как же Тэ, и Чонгук, которые рядом с Чимином постоянно? А как же Хосок, который без паковских объятий и дня прожить не может? Как же заботливый Сокджин, который не менее наблюдательный, и блюдит абсолютно за всеми мемберами? Не складывается. Вернее, не складывалось. До этого момента. До Юнги запоздало, но доходит, что он видит настоящего Чимина только потому, что сам Чимин этого хочет. Он сам являет Юнги своё истинное лицо. Почему? Просто Пак чёртов Чимин любит его эмоции. Юнги с трудом давит в себе новый приступ злости и закусывает губу. Боль на секунду притупляет нарастающую ярость, и Мин находит в себе силы отвести взгляд от лица с самоуверенной ухмылкой и вызывающе поблёскивающими глазами. Юнги вперивает взгляд в раковину и понимает, что у него в руках всё ещё тарелка из под рамена. Медленно развернувшись, он неспешно двигается к столешнице, и опускает на неё посуду, всеми силами борясь с навязчивым желанием запустить её в вальяжно развалившегося позади Чимина. Юнги хочет только одного - поскорее покинуть кухню, что бы успокоиться и превести чувства в порядок. И когда, минуя расстояние до арки, ведущей на кухню, переступая порог, он облегчённо выдыхает, в голове бегущей строкой обозначается приятная мысль с отвратительной поправочкой: "мне почти удалось это сделать". - Постой, хён - запястье обхватывает тёплая мягкая ладонь, и Юнги крупно вздрагивает. Место прикосновения прошило тысячью маленьких иголочек, и у Мина и вправду в голове не укладывается, суть собственных ощущений. По телу бегают мурашки, и лёгкий холодок скользит по коже. Это приятно, наверное, было бы, не касайся его Пак Чимин. Этот чёртов Пак Чимин, в голосе которого вновь уловимы эти молящие учтиво-покорные нотки, из-за чего к лицу Мина вновь приливает кровь из-за закипающего раздражения. - Что. - без единого намёка на вопросительную интонацию отвечает Юнги, когда смысл сказанного, наконец, доходит до его медленно съезжающего разума. Ответ получается резким, даже не походящим на вопрос, поэтому Пак слегка медлит перед тем, как задать "волнующий" "невинное создание" вопрос: - Хён, а почему... Почему ты меня так не любишь...? Выдаёт Чимин, разбивая тишину на тысячи крохотных осколков, что впиваются в голову, не давая нормально мыслить. Вопрос режет слух и сгущает в комнате воздух. Юнги становится жарко. Его топит изнутри бесконечным запасом жгучей злобы, которая разгорается не дотлевающим пожаром каждый раз, как только Чимин появится на горизонте. Юнги не жалуется, но его это уже конкретно подзаебало; чувствовать подобное без возможности высказаться - это как закипающий чайник, из которого валит пар: рано или поздно крышка съедет, выпуская накопившееся внутри. Однако, в случае с Юнги, чайником дело бы не ограничилось - он уже скопил целый котёл пара, и этот момент, почему-то, кажется таким подходящим, что бы дать своей крышки съехать... - Не нравишься? - повторяет вопрос Мин - Это не так, Чимини. - Правда... ? В голосе Пака, как и ожидалось, ни капли умиления, надежды, или чего-то такого, что он обычно на себя напускает. В его вопросе - ахер, и недоверчивость, а ещё лёгкий намёк на возмущение, что он быстро прячет за лучезарной улыбкой и сладким: - Прости, что так подумал, Юнги-хён, я просто... - Не волнуйся об этом, Чимини, я же сказал - я тебя не недолюбливаю - спокойно тянет Юнги, и заглядывает Паку в глаза. Что-то явное читается в них: что-то жуткое и пугающее, неправильное, но это "что-то" слишком быстро проскальзывает и уплывает, что бы разобрать суть его содержания. Мин клянётся, что последний раз в жизни позволяет себе подобную вольность, и с чистой душой позволяет своему запястью выскользнуть из Чиминовой хватки, что бы окольцевать его же ладонь. Юнги склоняется над парнем, опуская правую руку на спинку дивана, чуть выше Чиминового плеча, и не спеша сокращает расстояние между их лицами. Пак теряется: его брови сводятся к переносице, а на пухлых губах оседает вопрос, но Шуга отвечает на него прежде, чем тот успевает его озвучить. - Я не вру, Чимини. Я и вправду не не долюбливаю тебя - ухмылка - Я тебя ненавижу - не отстранившись ни на миллиметр заключает Юнги, и вперивает в Чимина взгляд ледяных глаз. Пак на его признание лишь хмыкает саркастично, словно ожидал чего-то такого, а потом тянет через чур подслащенным голосом, в котором сквозит наигранность и явный сарказм: - За что ты так со мной, Юнги-хён...? У Юнги от паковских интонаций окончательно сносит крышу, и он, словно бык, выдыхает клубы обжигающего пара парню в лицо. "Бесит, бесит, бесит, бесит. Как же, чёрт побери, он меня бесит" - не перестаёт крутиться в голове, но Мин лишь зло поджимает губы и ногтями впивается в спинку дивана. Чимин же сидит неподвижно - весь его вид говорит за себя; он полностью расслаблен, и, кажется, даже чуточку собой доволен. Нужные, заученные слова застревают в горле, и Юнги медлит - Дышать рядом с Чимином всегда трудно: колючий нервозный ком вырастает в груди, притесняя лёгкие, и выбивая из них весь воздух. Мин понимает, что его мозг уже вряд-ли способен здраво мыслить, а потому решает просто высказать всё, что бегущей строкой блуждает по его сознанию: - Я ненавижу тебя. Действительно ненавижу. С самого дня дебюта ты вызываешь у меня столько злобы, что хочется оттаскать тебя за волосы, и выбросить в какую-нибудь канаву. Хочется вывернуть твоё запястье до крови фонтаном и порванных сухожилий. Хочется затолкать тебе в глотку таблеток, и оставить подыхать за углом. Хочется, что бы ты навсегда съебался с глаз моих, потому что ненавижу тебя всего. Абсолютно. Каждую частичку твоего тела, каждый твой взгляд и каждую секунду твоего существования. Я ненавижу твой отвратительный блеск в глазах и напусканное добродушие. Ненавижу твою улыбку, руки, голос, фальшь, которой он пропитан; всего тебя ненавижу... - уже даже не говорил - шипел Юнги в сантиметре от чужого лица. Эмоции переливались через край, и хотелось всё высказать, бросить прямо в лицо. Даже если потом он пожалеет, сейчас ему похуй, и этого аргумента вполне достаточно, что бы продолжить плеваться ядом - Ты отвратителен, Пак Чимин. Я не знаю человека омерзительнее, противнее... Человека, более... - заминается Юнги, не в силах подобрать наиболее подходящего, желательно цензурного слова - Более... - ...Лицемерного? - договаривает за него Чимин, и у Юнги сердце кровь начинает прокачивать с тройной силой. Пак выглядел совершенно спокойным до этого момента, Мин бы даже сказал настоящим. Но стоило только Юнги замолкнуть, как смягчённый, подслащенный тембр вновь проникает в уши. Пак снова играет. Мин бы задался вопросом: "для чего?", ведь всё о его сущности и так предельно ясно, но по мозгу резко бьёт подогнанной внутренним пожаром горячей кровью. До Юнги запоздало доходит, что у него, похоже, серьёзные проблемы с гневом. А иначе - как объяснить то, что ему Пака по стене размазать хочется от одного только звучания его голоса? Мин старается успокоится - не выходит. Он дышит глубоко и выдыхает медленно, челюсти плотнее сжимает - но всё ещё не выходит. Юнги не железный, и у него нервы не бесконечные, злость тоже куда-то девать надо; и плевать он хотел, что оправдание это - так себе. Сейчас Юнги заглядывает Паку в глаза и понимает, что это край. Мин опускает руки на его плечи, притягивает к своему лицу ещё ближе, и лбом упирается в Паковский лоб. Юнги дышит сбито, глаза прикрывает в попытках не сорваться и крепче сжимает плечи напротив. У них в общежитии однажды был похожий случай, очень, очень давно. Хосок и Сокджин тогда поссорились сильно. У них у обоих было плохое настроение, и дело чуть не дошло до драки. В последний момент вмешался Намджун, предложив им взяться за руки. На него тогда посмотрели как на умалишённого, но просьбу выполнили. Оказалось - помогает. С тех пор, каждый раз, когда появлялся риск подраться, мемберы просто хватали друг друга за ладони. Со временем они, конечно, перестали делать это, потому что как ссоры, так и желание порукоприкладствовать сошли на "нет". Но Юнги вспомнил это спустя столько лет, и, к сожалению, не без причины. Ярость, обуревавшая Мина, потихоньку утихает, и он может начать чувствовать окружающую его реальность. Под плотно сжатыми пальцами - тёплая кожа и крепкие мышцы. Большой палец упирается прямо в ключицу, а указательный ещё в какую-то косточку, и кажется, что если надавить чуточку сильнее - сломаешь. Юнги ощущает, что лоб Чимина очень горячий и слегка влажный, как если бы у того была температура. Юнги удивляет тот факт, что Пак всё ещё ничего не предпринял - только ладонями обхватил миновы запястья. Это странно, но когда губы обдаёт горячим неровным дыханием, Шуга начинает догадываться в чём дело. Он открывает глаза и слегка отстраняется. Парень напротив него мелко дрожит; в глазах его Юнги не может найти даже намёка на усмешку. Мин бы подумал, что Пак испугался, но расширившиеся зрачки, потерянный мутный взгляд и странный нездоровый румянец пресекают его догадки. Юнги ослабляет хватку и отстраняется ещё на несколько ничтожных сантиметров, только сейчас замечая собственное колено, уперевшееся в диван между расставленных ног Чимина. Мин убирает руки с чужих плеч и выпрямляется. В голове проносится мысль о том, что всё это становится как-то через чур странно, поэтому немедленно стоит прекратить. И Шуга бы уже давно делал ноги с этой кухни, но его запястья до сих пор окольцовываю чиминовы горячие ладони. Блондин дёргает руки на себя, но Чимин всё равно не отпускает, интуитивно подаваясь вперёд; Пак смотрит снизу вверх, и Юнги теряется под его взглядом: прямым и каким-то нездоровым, жадным и пугающим, смотрящим прямо в душу. Мин не знает, что блуждает сейчас в Чиминовой голове, но тот дышит сбито и очень горячо. Так горячо, что Юнги самого жаром обдаёт, словно в комнате температура градусов на десять подскочила. Он предпринимает последнюю попытку отстраниться, в этот раз более настойчивую: убирает колено с дивана, и делает шаг назад, прижимая запястья к груди. Чимин лишь цепляется за них сильнее - как утопающий за соломинку - и дёргает на себя. Юнги теряет равновесие и подаётся вперёд, ладонями упираясь в Паковсткую грудь. Их лица находятся в считанных миллиметрах друг от друга - глаза в глаза. Юнги становится сложно дышать, думать, осознавать. Он теряется под напором наглых шоколадных глаз. Непонятно куда делась вся та неприязнь и злость, ведь сейчас Юнги чувствует только невероятное смущение и растерянность. Действиям Чимина нет логического объяснения, они лишены объяснения. Всё, что позволяет Юнги сделать его враз задеревеневшее тело - это замереть каменным изваянием и наблюдать. Реакция Пака себя ждать не заставляет: спустя несколько нескончаемых секунд он встряхивает головой, и взгляд его приобретает осмысленность, даже зрачки сужаются. Хватка на руках ту же ослабевает, и глаза Чимина судорожно шарят по Миновому лицу. Пак и вправду выглядит растерянно и как-то зашугано, вжимается в спинку дивана и Шуга чувствует, как сердце под его ладонями вновь ускоряет свой ритм (хотя куда уж быстрее), норовя выпрыгнуть из груди. В воздухе пахнет смущением и ещё чем-то острым - чем, Юнги пока не понял. Но то, что это "что-то" непозволительно, запретное - ясно вполне. Это "что-то", что Пак сейчас творит, то, что им движет - очень опасно. Это "что-то" - новая проблема на больную Минову голову. Проблема, которую стоит уничтожить как можно скорее, пока она не пустила свои ядовитые корни по хрупкому благосостоянию всей группы. Мин не понимает - тело выполняет действия на автомате. Юнги отскакивает от Чимина как ошпаренный, и, не поднимая взгляда, выбегает прочь с кухни. Он преодолевает коридор, чуть не спотыкается три раза, и дверью их с Сокджином комнаты хлопает слишком громко - хорошо только, что Джин спит как убитый. Парень прислоняется к двери и обессиленно оседает на пол. Пальцы зарываются в светлые волосы и голова падает на поджатые к груди колени. Внутри у Юнги растерянность и мешанина из чувств. Сердце бьётся как сумасшедшее: того гляди сломает рёбра. В голове всё смешалось и щёки не пойми почему горят. - Что со мной блядь - еле слышный шёпот с намёком на вопрос растворяется в тихом храпе спящего Сокджина и разбивается о звенящую пустоту. Юнги ненавидит вопросы без ответа. Мин решает, что нет лучшего успокоительного, чем сон. Он встаёт с пола и ложится на кровать, с головой заворачиваясь в одеяло. Юнги откладывает все вопросы на завтра. На свежую – хотя с такой ночкой-то куда уж там – голову всегда думается лучше. А пока он поспит и ни о чём не будет думать, потому что... "Нахуй чёртового Пак Чимина" "Нахуй чёртовы странные чувства"