Змея

      Напротив него стоит стопка, но он даже не прикасается к ней. Совет пьян достаточно, чтобы сейчас Америка отказался пить с ним. Он немного хмурится и смотрит то на предложенный алкоголь, то на лакающего его, неопределенный срок, Союза.        — Тебе бы стоило идти домой, Советский Союз. — Конечно, он никогда не послушает его. Никогда не слушал, так что нет ничего удивительного, что в ответ на слова Штатов тот недовольно сводит брови к переносите и низко рычит в ответ.        — Тебе бы стоило сходить нахуй, — парирует Совет, и все что может сделать США сейчас, хотя бы проследить чтобы он действительно поехал назад. Хотя бы немного позже. Они с Советом не друзья, даже не сказать что они могли общаться без перехода на повышенные тона. У них была несовместимость взглядов, интересов, целей в жизни. Америке было проще отрубить себе руку, чем понять Союза и что творилось у того в голове. Особенно сейчас, когда пару часов назад он спешил домой, потому что оставил детей одних, а теперь налакивается в каком-то задроченном баре. Тем не мнение он все еще сидит напротив.        — Еще слово, и я оставлю тебя пить в гордом одиночестве.        — Больно ты мне нужен. — Совет фыркает и снова пьет. Ему почти мерзко от самого себя, но клокочущая злость под ребрами не дает покоя, пилит изнутри. СССР не знает что с ней делать. Америка, до сведения зубов, такой показательно идеальный. Как будто вовсе не он, отсасывал ему пару дней назад, в собственном кабинете.        Совет все еще помнил его прикосновения и горячие губы, на стволе его члена, и то как тот покорно стоял на коленях, заглатывая как можно глубже, жадно. Как если бы был нимфоманкой с опытом. Потому что люди с такой раздутой гордостью просто не могут так феерический хорошо сосать, Совет думает, что Штаты просто показушник. Иначе зачем сейчас сидит весь такой красивый, вылизанный, как кошачьи яйца, с его этой пидорской челочкой и в костюмчике?       Аж бесит. Так и хотелось схватить за грудки и прижать к стене, хорошенько, чтобы выбить дурь из головы и хищные искры из цепкого взгляда. … США сжимает зубы и смотрит на него так, будто Совет насрал ему с утра в овсянку.        — Раз так, то в следующий раз, не приходи. — он отворачивается от него, и складывает руки на край столика, подпирая голову. Совет ему не нравится от слова «совсем», ни пьяный, ни во вменяемом состоянии, если такое для него существует. Он грубый и ведет себя так, будто не считается со словами Америки. Хотя, почему «будто»? Совет плевал на него и его разглагольствования с высокой колокольни.        — Не приду, — обещает почти честно и зарекается, что действительно не пойдет ни к Америке, ни к кружащему голову ощущению горячего влажного языка. СССР непроизвольно скользит взглядом по его лицу, почти идеальному, неправдоподобно, от чего кажется еще более лживым, и особенно по чужим тонким бледным губам. Интересно, минет это постоянная акция для всех, или Совет просто такой особенный? Почему-то при мысли о том, что Америка не особо то боится испачкать брюки и сосет половине своих коллег, у Союза внутри разливается липкие мерзкая жадность и брезгливая ненависть.       Америка как будто читает его мысли и на его лице мелькает едкая улыбка:        — Неужели не захочешь? — Штаты щуриться и Союз первый отводит взгляд. Смотреть ему в глаза непривычно и почти жутко. Потому-что на дне радужки нет ничего, кроме холодной безразличной пустоты.        Это еще одна причина, почему он недолюбливает его компанию. Казалось что напротив сидит змея. И у этой змеи тысячи шкурок, которые он меняет от случая к случаю.        — Нет. — Совет опрокидывает в себя еще стопку и хмурится.        Нога США под столом касается его собственной, и выше, пока не упирается в стул между его разведенных колен. Совет смотрит на него и почти рычит.        — Как скажешь, — Штаты легко пожимает плечами, убирает ногу и встает из-за стола, — Удачи, надеюсь ты не доберешься до дома и сдохнешь по пути. — Америка уходит, оставляя его наедине с крепким алкоголем, и липкий мыслями о чужих губах.

***

      Америка смеется когда жадные ладони проходятся по бокам, а Союз равно дышит ему куда-то в макушку. США проводит руками по чужой широкой груди, облизывает губы и довольно щурится. Совет рычит и вжимает его в стол.        — Ты говорил вчера что не придёшь, — Штаты теребит пуговку на чужой рубашке и после поправляет сбившийся воротник.        — Ты сам запер дверь сейчас. — Он хватает его за бедра, усаживая на стол и Америка немного вздрагивает, хватаясь за его предплечья, хватанув глоток воздуха.       Союз раза два больше по габаритам, и когда он так близко, США почти физически ощущал опасность. Тот мог переломить ему хребет даже не задумываясь. Поэтому, Америка не хочет пускать его ближе, чем было раньше. Поэтому упирается ему в грудь, заставляя отойти на шаг и начинает стягивать жилет и рубашку через голову, чтобы не испачкать, спрыгивает со стола и снова сам, без просьбы опускается перед ним на колени.        — Хватит, — говорит Совет строго и Штаты поднимает на него недовольный взгляд, — Ты опять хочешь отбрехаться?        — Твоё навязчивое желание трахнуть меня, немного напрягает, — Америка прикрывает глаза, и оставляет рубашку на месте не успев снять.        Союз хватает его за волосы, заставляя закинуть голову назад и смотрит на его лицо.        Америка думает, что сейчас похож на шлюху.        Союз думает что США все еще слишком красивый, чтобы быть настоящим.        — Я могу уй…        — Нет. — Америка распахивает глаза и смотрит на него с долей легкого испуга и настороженности. Как будто бы Совет едва ли не исчез навсегда, — Ладно… — Голос его дрогнул. Впервые за все время, что Совет его знал.       Америка не хотел его отпускать. Поэтому начинает первый. Расстегивает пряжку ремня, и когда Совет отпускает его волосы, двигается ближе, упирается одной рукой в чужое бедро, второй проводит по полу-стоящему члену, через ткань чужого белья. Сглатывает вязкую слюну и закрывает глаза. Насколько ниже ты еще опустишь себя, а, Штаты? Что такого могло случиться, что сейчас ты добровольно унижаешся перед ним?        Америка наверное спятил. Потому что нельзя ненавидеть кого-то сильнее, чем он сейчас ненавидит Совета.       Он спускает чужие брюки и белье ниже, Союз ничего не делает, даже, возможно, не дышит, потому что США не чувствует с его стороны никаких действий. Штаты проводит языком по всей длине чужого члена, не открывая глаз. Смотреть на СССР не хотелось.       Америка действует умело, но с неохотой, обводит головку языком, берет глубже в рот, немного двинув головой.       Совет тихо рычит, сжимая зубы, и наблюдает за каждым действием со стороны США.       Ему кажется, что чем чаще он приходит к нему, тем крепче сжимаются на его горле крепкие змеиные кольца. Они душат его, обвиваются, давят на глотку и воздух встает комом в горле, низким стоном.        Змеиный взгляд, снизу вверх, почти гипнотизирует, когда США открывает глаза и смотрит на него, глубже заглатывая член и едва не давиться от жадности. Как будто пытается не отсосать ему, а сожрать. Желательно живьем. Союз уверен, что это все змеиный яд. Дурманит голову и парализует.       Америка немного отстраняется, чтобы хватануть ртом воздух и поднимает голову, облизывая губы. Совет протягивает руку к его лицу и хватает за челюсть, надавливает, заставляя открыть рот, чтобы провести пальцем по краям острых клыков и кромке нижних зубов. Нет, у Америки не змеиные ядовитые клыки, вполне человеческие, только взгляд острый и мерзкий.        Он проводит по его пальцу языком, обхватывает губами, и шипит почти по змеиному, когда он резко вздергивает его, поднимая на ноги и вжимает в стол, хватает за глотку, сжимая пальцы под челюстью. Дыхание у США сразу сбивается и он хватается за край стола и бегает взглядом, только бы не смотреть Совету в глаза.        — Никак не могу понять, чего ты добиваешься всем этим?        — Прекрати, а то синяки останутся, — Штаты старается чтобы голос не дрожал, но ему было некомфортно, когда Союз слишком близко. Ему противно от чужих прикосновений, или он хочет думать о том, что так и было.        Совет разжимает пальцы, но США не двигается с места, только немного наклоняет голову, чтобы сбросить оставшееся неприятное ощущение после чужой хватки. Америка прекрасно понимает что может легко сбежать, его даже никто не попытается остановить, но продолжает сидеть на месте, пока Совет снова хватает его за бедра и тянет ближе к себе.        — А трахаешься ты так же хорошо, как и сосешь?        — Еще лучше. — Штаты фыркает и упирается руками в чужие плечи, как будто пытается оттолкнуть. Когда там пора говорить стоп и бежать, пока его не поимели прямо тут? США прикрывает глаза, чувствуя как чужие руки забираются уже под рубашку и проходятся по лопаткам, перебирают линию позвонков от шеи до поясницы. По спине бегут мурашки и Штаты сжимает пальцы на чужих плечах.        Не то, он не хочет, что бы Союз касался его, не хочет слышать его горячее дыхание у уха, и как чужие губы касаются его шеи.       Совет пытается поцеловать его, но США отворачивает голову в сторону и недовольно морщится сжимая зубы.        Совет не особо огорчается, хватает его под бедра и валит на стол спиной. Что-то с шумом падает на пол, но Америка не замечает.        Широкие ладони проходятся по животу и паху, и Америка немного извивается в чужих руках, пока Совет стягивает с него одежду, крепко удерживая на месте.        Ему ничего не стоит закричать, но он этого не делает, ядовито шипит, и сам выгибается навстречу рукам. Черт бы подрал, этого Союза и всю его семью, колена до седьмого.        США тихо стонет, когда чужая рука добираться уже до его члена, проводя по всей длине, собирает большим пальцем смазку с головки и растирает.       Ему неприятно от собственного липкого возбуждения, которое легко охватывает его волной, особенно когда сам Совет, притирается членом к его собственному и ласкает, обхватывая пальцами сразу оба.        Штаты сдавленно скулит и поддается бедрами навстречу приятной ласке, но сам упирается ему плечи силясь оттолкнуть. Мечется между горячим, пробирающим до костей, желанием и ненавистью к Совету.       Союз задирает рубашку свободной рукой проводит по груди и ребрам, снова заставляет взять пальцы в рот. США сейчас был в его руках, и кажется, он должен ощущать власть над ним, но вместо этого чувствует жалкую скулящую зависимость. Как от горьких сигарет, когда уже чистый воздух кажется ядовитым.       Так и он, старается заполучить его все больше, но не получает ничего, кроме ядовитых слов и холодного взгляда.        Змеиный яд, видимо, вызывает привыкание.        Союз проводит пальцами между чужих ягодиц и Америка в руках настороженно дергается и шипит, смотрит угрожающе остро, но не останавливает. Союз фыркает на него, но ничего не говорит, снова проводит рукой по членам, и только проталкивает пальцы в чужое нутро.       Штаты скулит и выгибается в его руках. Ему не нравиться ни ощущение, ни близость Совета, но тело предательски подводит разум.        Он закрывает глаза, ощущая как пальцы Совета двигаются внутри него, давят на нежные стенки нутра, и проталкиваются глубже. Колени непроизвольно раздвигаются, потому что в сочетании с движениями руки по члену, это слишком.        Штаты коротко скулит, и закидывает голову назад, чем Союз пользуется, проводя языком по шее, и сжимая зубы на коже.       — Не кусайся… Ублюдок. — Рычит США и бьет ладонью по чужому плечу. Еще не хватало, что он оставлял на нем следы.       Совет смеется на его слова и проводит языком, по следу зубов на шее, медленно пропадающему. Не так уж и сильно заметно.       Он немного разводит пальцы внутри Америки, и тот снова хватает ртом воздух, не совсем понимая, почему позволяет все это.       США кусает губы и мечется под ним, когда рука сжимает его член, царапает его плечи через рубашку, и уворачивается от попыток поцеловать.        — Прекрати, мы с тобой не подростки, чтобы размениваться на это дерьмо, — Недовольно рычит он и наконец накрывает его губы ладонью, чтобы тот прекратил.        — Ты уверен? — Совет немного склоняет голову, и пока Америка отвлекся на шипение и ругательства, добавляет еще один палец, наблюдая как тот стискивает зубы и жмуриться.       Штаты пытается собрать себя по кусочкам из мыслей и ощущений, особенно когда Союз наконец убирает пальцы, и заменяет их собственным членом, немного нетерпеливо, толкаясь в горячее нутро.        Америка хватает ртом воздух и шипит от боли, дернувшись куда-то в сторону от него, но СССР крепко хватает его за бедра и тянет на себя, заставляя член скользнуть глубже внутрь.        Америка рычит и пытается оттолкнуть его, но ничего не выходит, Совет только немного грубо переворачивает его, заставляя уткнуться лицом в стол.        Сейчас Америке совсем кажется, что его держат или за хорошую блядь или шлюху. Он дергается в чужих руках, потому что боль пронзает иглами, вверх по позвоночнику, скручивает низ живота, и он тихо скулит.        — Ублюдок. — Выдыхает он и жмуриться, смаргивая легкую пелену слез перед глазами. Нахуй все это. ВСЕ. Особенно Совета, который вполне успешно организовал это путешествие самому США.        Союз же не слушает ни его шипения, ни ругательств. У него голова кругом от горячей узости чужого нутра, он крепко сжимает чужие бедра, оставляя синяки, и медленно толкается внутрь, от чего Штаты снова дергается, и тихо подвывает.        — Ты можешь быть тише? — Он просит и проводит рукой по члену Америки, в качестве то ли извинения, то ли награды за относительную покорность. Он рвано выдыхает и упирается лбом в холодную поверхность стола и кивает, стискивая зубы. США беспомощно скребет по столу ногтями, боль все еще не отпускает, но спадает с каждым толчком. Он сглатывает скопившуюся во рту слюну и закусывает манжет на рукаве рубашки.       Думать получается плохо, мысли вязкие и противные. Поэтому Америка отпускает себя и отдает всю инициативу в руки Совета, почти отключается от реальности, куда-то глубже в мысли.       Союз упирается рукой в стол прямо над головой Америки и немного ускоряет движения, замечая что Штаты больше не сопротивляется, прижимается губами к загривку. И внутри что-то тревожно, неправильно трепещет.        И снова змеиные кольца опутывают его с ног до головы, сжимают и все, уже не вырваться, не сбежать. Душат, крепко обвив горло, привязав, кажется навсегда, пока наконец не убьют его совсем.