Три года назад. (POV Максим.
Темнеет, мы стоим на балконе в квартире обычной сталинской многоэтажке города Москвы. Города огней, музыки и дорог. Люблю свой город и всегда любил. Любил за то, что вырос тут. За улицы и проспекты в огнях. За ночные клубы, где я впервые встретил своего верного поставщика Тему. И за нее. Юля. Та, кто стал не то, что моей половиной, а моим целым. Мне самому не хватает место в своем теле - все сердце заняла она. Девушка с белыми короткими волосами и зелеными кошачьими глазами. С прокууренным голосом, извращенной фантазией и умением любить меня. Она меня не только любит. Этого мало. Она меня понимает и поддерживает. В комнате слышится звук бита и мой голос, зачитывающий строчку за строчку сопливого текста, который я написал для нее. Как все банально, черт возьми. Но я и сам банален, а потому ничего иного не жду. Все равно это для нее. Да и не только это. Я для нее. Я возвращаюсь в квартиру, держа Юлю за холодную, немного влажную ладонь. Она послушно следует за мной - в предвкушении, наверное. Она более остро переносит эту разлуку с нашим метамфетамиром. Я не представляю, что будет, когда придется бросать. Мы уже хотели. Точнее пытались. Но я первый сорвался и заказал у Темы пару чеков на сотню "зеленых". Сейчас уже даже не в падлу засыпать с Юлей вместе и вместе улетать в небеса. Это раньше меня слишком сильно волновало то, что думают друзья. А сейчас стало все равно. Хотя, наверное, я сам поверил в то, что все равно. Так я говорил Юле, когда она боялась осуждения со стороны. Ну за глаза говорить все могут. А в лицо... Никто не отвечает за свои слова. Я достаю пакетик и провожу на деревянной лакированной столешнице дорожку, а затем еще одну. Две дорожки. Дорожки, по которым можно пройти только в одну сторону. А обратно я и не хочу. Позвольте, мы не хотим. Да, может мы худеем серьезно, становимся похожие на жертв анорексии, но думаю, это малая плата за те регулярные наши совместные полеты к звездам. Сворачиваю в трубочку купюру и протягиваю ее Юле. Она дрожащими руками берет ее и наклоняется к столу. Раз, два... на счет три она должна уже вдохнуть "соль" и уже тогда мы снова отправимся вместе. Туда. Но нет. Она всхлипывает и поднимает на меня свои глаза, в которых стоят слезы. Я даже не успеваю спросить, в чем дело, а только провожу по ее лицу пальцами, словно стараюсь ее сканировать. Она говорит первая. - Я думаю, - голос Самойловой дрожит, как в периоды ломки, - Думаю о том, какая я. Не такая, как все. Слишком худая, с вечными синяками под глазами. Все смотрят на меня, как на прокаженную. Это что-то вроде клейма. Наркомания. Никому же не объяснишь, что мы не наркоманы. Что мы просто не отсюда. Что у нас свой метамфетамир. Я выдыхаю ей в лицо, поражаясь ее словам. Не удивляясь, а именно поражаясь. Она смотрит на всех этих леди, поклонниц брендов и клубов? Сравнивает себя с ними? С губ невольно слетает смешок. - Серьезно? - я улыбаюсь, шепча ей на ухо, - Милая, ты лучшая самая. Вытри слезы, течет тушь по твоим глазам. Милая, не смотри на этих детей Масс Меди. Ты у меня самая красивая. Не плачь. Мы вдвоем. Втроем, ведь порошок с нами. Нам хорошо станет, как только вдохнем. Дай мне руку, - крепко хватаю ее за тонкие пальцы с красными ноготками. Она улыбается, вытирая слезы и склоняется к столу, вдыхая в ноздри белый мой рай. Я следую ее примеру, чтобы успеть погрузиться в наш мир с ней, вместе. Переключаю свой трек на Энигму, которая более подходит для релакса и полного расслабления. Мы уже вдвоем на дивание, под одеялом. Она мне что-то нечленораздельное шепчет, в ухо дышит. Мы знакомы с Юлей не долго, кажется, с октября, но я с точностью могу сказать, что сильнее никого не любил. Пусть все думают, чо мы умрем, мне плевать - их всех заклинило на нашей смерти. Я последний раз смотрю на закрытую дверь с нарисованным на ней красной краской сердцем... а затем проваливаюсь с ней в унисон.***
Резко открываю глаза. Яркий свет, который кажется белее снега, ослепляет и заставляет снова зажмуриться. Единственный вопрос, который в голове пульсирует, это "Где я?" Чувствую неприятное ощущение сквозняка и тошноту. В остальном пустота, давящая на меня изнутри. Постепенно глаза привыкают к свету и теперь я понимаю, что он самый то ни на есть обычный и вовсе не яркий. Даже желтый, почти тусклый. Я с трудом различаю в стороне доктора и понимаю, что нахожусь в палате. Последнее, что помню, как мы провалились в небо. Стараюсь осмотреться вокруг, но Юли рядом нет. Только дискомфорт в руках. Меня присоединили к системе. Кажется, мы переборщили с дозой. Никогды бы не подумал, что такое случится. Всегда все было идеально. Но тут меня осеняет мысль. Все это не правда! Это мир моего одурманенного мозга. Стараюсь проснуться, но ничего не получается. Как в страшном сне. - Это реально, - словно понимая меня и читая мои мысли, доктор приостанавливает мое стремление вытащить иглы системы из рук. Я не знаю, что случилось. У меня одни только предположения, догадки, но ничего путнего. Может быть, нас замели за нелегальное? Но тогда почему я в больнице? Передозировка? Да ладно! Не смешно. - Где она? - говорю я, но не узнаю своего голоса. Однако доктор отвечает слишком быстро, словно ждал вопроса. И мне кажется, будто вижу ее. Там, на входе. Но доктор опережает мои слова. - Кто она? Тебе нужно отдохнуть, - мерным голосом отвечает он и зовет медсестер. Чувствую, как страх постепенно нарастает. Из уст доктора и медстестер сыпяться уверения, что я был один в квартире, когда меня нашли. Они стараются сделать мне укол успокоительного. Но я не могу так просто сдаться. Я боюсь и уже не скрываю этого. "Милая, появись сейчас же", - током пульсирует в голове мольба. - Лучше другим морочьте головы! - слышу собственный голос, но он кажется таким чужим, - Отошли от меня все быстро с уколами иначе все закончится в этой палате летально! Я не дурак, я помню ее! Мы вместе летали. В палату заходят санитары со смирительной рубашкой. Несмотря на все мои старания, они с легкостью закутывают меня в нее, как в мешок. Я стараюсь удержаться на месте, упираясь ногами в пол, но не могу. - Прочь! Куда вы меня тащите!? Юля, вернись, я схожу с ума!Конец POV
Когда он засыпает под влиянием успокоительного вот уже три года, он видит один и тот же сон. Они с Юлей сидят на крыше, где любили проводить время. Она лежит у него на плече, обнимая за талию своими холодными руками и пристально смотрит на звездное небо, лишь изредка переводя взгляд на его лицо. - Мне кажется, что мы так высоко сейчас, - с наслаждением протягивает блондинка. Она выдыхает сигаретный дым и косится на него, а затем снова смотрит на звезды. Они, как множество маленьких миров рассыпались по темному полотну, освещая их маленький метамфетамир, - Посмотри на небо, оно такое яркое. Дай мне свою руку. Юля вытягивает руку. Он косается ее руки. Их пальцы сплетаются - его с ее аккуратными, с короткими ногтями, покрытыми красным лаком. На ее запястье множество рюшечек, фенечек и амулетов. И на этом моменте он всегда просыпается. Вот уже год как. И лишь однажды проснулся, точно зная что-то. Зная, что это не иллюция и не фантазия. Он вспоминает все. Вспоминает тот вечер, когда на столе появились две дорожки. Когда он говорит ей, что она самая красивая. В его голове снова играет Энигма. Так явственно, словно он слышал ее минуту назад. Я последний раз смотрю на закрытую дверь с нарисованным на ней красной краской сердцем и уходит в метамфетамир. А когда очнулся, то увидел, что дыхания у Юли совсем нет. Скорая, искуственное дыхание, полиция. Чистосердцечное признание. Руки заломили, стало плохо. Сделали укол, еще один. Темно немного. Последнее, что видит - как тело везут на каталке, накрыв с головой простыней. А его все ведут, не церемонясь, к полицейской машине. - Родная, я верю. Я здесь, я рядом, - кричит он ей, хотя и понимает, что она уже не слышит, - Всё хорошо, мы всегда будем вместе. Я люблю тебя, слышишь? Удар по голове и темнота. Потом сразу резко открывает глаза и уже нет ни улицы, ни воспоминаний. Только врач с седыми волосами и небольшой залысиной на затылке. - Это реально, - говорит доктор, приостанавливая стремление Максима вытащить иглы системы из рук.И наш метамфетамир, они не порушат. Милый не томи, вдохни и поглубже По ноздрям и на сердце, средь землян, нам нет места. Нет, нет, нет.