***
Экипаж двигается быстро, сопровождаемый минимальным количеством стражи, чтобы не привлекать внимание. Никакой роскоши. Они тихо прибудут на место и тихо уедут через несколько дней, и за это время Калантэ заодно успеет оценить претендента. Судя по письмам Брана, он подходит почти идеально, но ей нужно взглянуть самой, чтобы удостовериться. За окном уже темно. Задремавшая Паветта успела съехать с плеча на колени, и Калантэ гладит её по голове, расплетая длинные косы. Мягкие волны платиновых прядей создают вокруг девочки подобие ореола — чудесная картина, которую едва ли способен оценить по достоинству хоть кто-то из ныне живущих мужчин. Мысль о том, что она сама отдаёт её в чужие руки, отзывается неприятной тоской где-то в груди, но так нужно. По крайней мере, Калантэ сможет позаботиться о том, чтобы избранник её Паветты не оказался каким-нибудь ублюдком. Карета неожиданно и резко замедляется, несколькими мгновениями позже — совсем останавливается. Снаружи раздаются чьи-то голоса. Калантэ не обращает на это внимание ровно до тех пор, пока разговор не прерывается лязгом стали. — Что-то случилось? — Паветта сонно щурится, приподнимая голову. — Там... — Всё в порядке, — Калантэ спешит положить ладонь на её макушку, успокаивая. — Спи. Она осторожно поднимается, цепляет с противоположного сидения мягкую подушку с вышитыми на ней шёлковыми львами, и подкладывает её под голову Паветты. Минуты не проходит, как девочку снова накрывает сон, и Калантэ благодарит всех богов за то, что она слишком устала в пути, чтобы проснуться и впасть в панику. Всё будет в порядке. Стража разберётся, что бы там ни случилось. Дверь кареты едва слышно приоткрывается. — Выходите отсюда, — шепчет незнакомый Калантэ мужчина. — Быстро, без лишних звуков, иначе... Кинжал, спрятанный в сапог и прикрытый длинным подолом платья, оказывается в руке за мгновение. Она вылетает из кареты — быстро и без лишних звуков, тут же толкая, очевидно, самого "умного" из разбойников к ней и прижимая кинжал к его горлу. — Ты будешь проклинать себя за решение напасть на нас каждую секунду твоей оставшейся жизни, — обещает Калантэ, и сталь в её голосе — сталь остро наточенного клинка, несущего верную смерть. — А этих секунд осталось немного. — Подождите... — начинает мужчина, но не успевает договорить: его прерывает шум со стороны. — Баба здесь! Отсеките ей голову, чтобы было, что принести этому разодетому херу в доказательство! Калантэ вздрагивает, оказавшись застигнутой врасплох, и пойманный ею разбойник пользуется этой заминкой, чтобы оттолкнуть её от себя: неожиданно легко, словно боясь навредить. — Не поймите неправильно, королева, — говорит он, обнажая меч. Но вместо того, чтобы «отсечь ей голову», отражает этим мечом удар подбежавшего к ним убийцы. Калантэ не нужно много времени, чтобы сориентироваться — она прикрывает незнакомцу спину, вооружённая одним только кинжалом, но всё равно готовая распороть кому-нибудь горло. — Лучше бы вам вернуться в карету, — советует незнакомец, не отрывая взгляда от окруживших их разбойников. — Заткнись, — командует Калантэ. — Не дай им даже пальцем коснуться кареты, иначе я вывешу твою голову рядом с входом в мой замок. — Для этого её придётся сначала отрезать, — он усмехается. — Не беспокойся, — Калантэ вторит ему, усмехаясь тоже, — у меня уже был опыт. Наёмников шестеро. С той стороны кареты ещё слышны звуки сражений, значит, её ни на что не годная стража ещё пытается отбиваться, отвлекая от них часть напавших. Калантэ прикидывает: один к трём. Бывало и хуже. Они не сговариваются, но когда наёмники бросаются вперёд, Калантэ не кидается навстречу, а закрывает чужую спину, не давая никому подобраться к мужчине. Они успевают убрать двоих, и нападавшие снова отходят назад, поняв, наконец-таки, что численное преимущество ещё не гарантирует им победу. Калантэ делает шаг назад, и ещё один, пока не утыкается спиной в чужую спину, и переводит дыхание. Прошли годы с тех пор, как она в последний раз брала в руки оружие, будучи облачённой в платье, но никогда раньше это не было сражением за свою жизнь. Ей бы не помешал полноценный доспех и меч сейчас. — Вы в порядке? — тихо кидает мужчина. — Абсолютном. — Они снова нападут сейчас. — Тогда не верти головой. На нас ещё четверо.***
— ...одиннадцать, двенадцать... Двенадцать. Их было двенадцать, — Калантэ принимает руку одного из своих стражников и поднимается на ноги. — Осмотрите каждого. Любые бумаги, документы и записки должны быть у меня. Вокруг них семнадцать тел, пять из которых — её люди. Они отделались малой кровью. Паветта не пострадала, даже не успела понять, что вообще произошло. Только из-за этого она не будет вешать семьи заговорщиков, подославших наёмников. — Я должна поблагодарить тебя, — Калантэ останавливается рядом с незнакомцем, всё ещё патрулирующим вход в карету. — Твоя помощь оказалась кстати. — И извиниться за нож у моего горла? — улыбается мужчина. — Даже не надейся. Лучше бы тебе просто довольствоваться моей благодарностью. Незнакомец не меняется в лице, будто ситуация забавляет его. Калантэ не разделяет его эмоций: она успела растревожиться из-за опасности, испортила любимое платье, безнадёжно испачканное в чужой крови, и на её голове абсолютный бардак из растрепавшихся волос, тоже задетых кровью. Личная гвардия видела свою королеву и в худшем виде, но вот этот — нет. — Как твоё имя? — интересуется Калантэ, развязывая ленту, перевязывающую волосы. — В любом случае, ты должен забыть обо всём, что произошло здесь. — Вы не помните меня? — Я должна? Мужчина пожимает плечами, а после отвешивает шутливый и совершенно нелепый поклон, совсем не соответствующий никаким нормам вежливости. Калантэ цыкает, но не прерывает это представление. — Эйст Турсеах. Брат короля Брана. Мы виделись уже два раза, но сейчас вы впервые не носитесь, как подстреленная козочка, пытаясь разузнать про нашего племянника, — он смеётся так, будто не называл только что Цинтрийскую Львицу «подстреленной козочкой». — Это... Как вы там говорите? Честь для меня. Сражаться с вами плечом к плечу, но я не думал, что до этого дойдёт. Я должен был следить за тем, чтобы вас и княжну доставили в Каэр Трольде невредимыми. На всякий случай. Здесь полно идиотов. — Если ты ещё хоть раз назовёшь меня так, я прикажу вырвать тебе язык, — обещает Калантэ, игнорируя остальные слова. — Подстреленной козочкой? Калантэ предупреждающе щурится. — Зная любовь вашего народа к этим животным, я чувствую себя задетой. Упаси боги, не воспринимайте меня так. Эйст открывает рот, но Калантэ не оставляет ему и шанса, проскользнув мимо и демонстративно задев его подолом платья. Ей нужно вернуться в карету и привести себя в порядок. Но Эйст останавливает её, бесцеремонно схватив за запястье. Так это выглядит для Калантэ — бесцеремонно, хоть она и ощущает, что хватка почти сразу смягчается, и видит, как на чужом лице мимолётно проскальзывает волнение от этого короткого движения. Боги, он словно боится случайно переломать ей запястье. Калантэ знает, что выглядит так, словно вышла с поля боя. Так оно и есть. Она вымазана в чужой крови, потому что своими руками убила двоих нападавших. — Я не фарфоровая, — зачем-то сообщает Калантэ, хотя собиралась только напомнить, что королевскую особу нельзя трогать без соответствующего разрешения. — Но кажетесь именно такой. Эйст тянет вперёд свободную руку и ловко выхватывает из её ладони изумрудную ленту. Она единственная осталась идеально чистой. После он отпускает запястье и отходит на шаг назад, явно намереваясь оставить ленту себе. — Боевой трофей, — поясняет Эйст. — На память о том, что мы сражались вместе. Калантэ поворачивается спиной и молча скрывается в карете. Она не видит, но чувствует, как провожает её взглядом островитянин, и не может сдержать короткой усмешки-полуулыбки. Калантэ думает о том, что могла бы пожаловать этому «недорыцарю» целомудренный поцелуй, но решает оставить это до следующего раза.