заложник

      - Билли, тебя вроде жизнь не помотала... я не понимаю, почему ты такая злющая.       - Отъебись, Марсин, - бросаю я, готовая повторить по слогам. Разжевать до состоянии каши на случай, если у него дисконнект с головой. От-ъе-би-сь означает от-ъе-би-сь. Высунь нос из не своего дела. Свали в свое несчастное захолустье. Я даже «пожалуйста» готова выдавить из себя, если этот идиот вдруг по мановению волшебной палочки соберет свои шмотки и скроется с глаз моих. Из этого дома, для начала.       - Злющая, - Марсин Сулевски с неприкрытой иронией подпирает щеки руками и пялится. Так беззастенчиво, так нагло. Вмазать бы по этой физиономии, да в ушах колоколом раздается мамин разочарованный вздох. «Билли, ты же ничего идиотского не выкинешь в день свадьбы брата». Папа шепчет «выкинет».       - Скройся, я хочу побыть одна, - я комкаю салфетку и бросаю в глупую голову единокровного родственника Клаудии в надежде, что кусок бумаги вдруг станет камнем и избавит его от возможности говорить. Думать. Существовать.       - Ты и так одна, - ведешь плечами, словно сказал что-то умное, - хоть Финн не такой тормоз и догадался, что брак - это тема. А тебя замуж только фиктивно брать.       Не глядя печатаю сообщение в мэссенджер. Ногти самого перегидрольного из существующих цветов стучат на всю кухню, перебивая жужжание предсвадебной суматохи.       «Я просто хочу побыть одна, Финнеас»       Ответ приходит почти сразу. Словно ты сидишь в обнимку с телефоном, а не натягиваешь на себя идеально скроенный костюм.       «Совсем одна?»       Одна с тобой. Есть ли в этом вообще смысл?

***

      Вся эта возня с белыми коробками и кучей свадебной мишуры даже на правду не походит. В журналах пишут, что это великолепное время, наполненное радостными хлопотами и слезами счастья. Мои слезы не приносят удовлетворения, лишь сдерживают от желания пустить пулю в рот. Вот и верь потом организаторам свадеб с их «самым счастливым днем».       Твое внезапное желание остепениться в глазах наших дальних родственников выглядит как взрослое взвешенное решение. Мой молчаливый бунт расценивается как подростковый эгоизм. Да, Билли, курить тебе можно, но любить - только посмей!       Головная боль железным столбом давит мне на черепную коробку, заставляя выбраться из комнаты. Вода отдает металлом, на стакане со сколотым краем красуется «самый лучший сын». Где это уродство мама купила вообще, в фикспрайсе в Оклахоме? С грохотом опускаю кружку в мойку, надеясь, что кто-нибудь услышит этот безмолвный крик о помощи. Не родители, нет. Кто-нибудь, кто кажется правильным.       Услышал. Ты встречаешь меня на обратном пути в мое неоново-красное убежище. Подпираешь дверной косяк своей комнаты, моргая усталыми глазами. Темнота коридора увеличивается в геометрической прогрессии, сливаясь с твоей расстегнутой черной жилеткой. Сам ты подвечиваешься белоснежным светом, разве что крылья не отрастил. Не ангельские - кожистые.       - Проблемы с нервами, Билли?       Запинаюсь, заслышав такой знакомый звук своего имени, в котором ты проглатываешь последнюю букву, словно оставляя ее себе. Как имя единственной. Единственной, которой мне никогда не стать.       Киваю, мечтая сорвать с себя уродливое платье, что Клаудия так скурпулезно подбирала. Клаудия красавица, а я, наверное, ничуть ни краше платья... надеюсь, новоиспеченная миссис О’Коннел не заставит всех подружек невесты позировать на общую фотографию. Такое разве что на конкурс уродливых групповых костюмов отсылать.       - Скройся, пока невеста тебя не увидела и не передумала.       Скрещиваешь руки, отчего плечи кажутся еще более широкими. Привет, мой фетиш на твои ду-рац-ки-е плечи, обтянутые рукавами белоснежной рубашки, от которой в глазах колет. Ох, вот бы твой ледяной латте пролить на эту выглаженную мажорскую шмотку! Старый Финнеас таких не носил и вообще одевался, как бабулька. Старый Финнеас меня любил, а ты - доведешь меня до предела.       Хмыкаешь как-то совсем незнакомо.       - Заглянешь? - отодвигаешься вглубь комнаты, а сам головой качаешь, словно и не веришь в то, что соглашусь. Может, и не стоило бы.       - Ты жалок, - говорю я, однако не испытываю и толики той злости, что вкладываю в слова. Разворачиваюсь, чтобы уйти к себе, когда ты почти неожиданно хватаешь мою руку в темноте. Неожиданно - но я ждала. Не оборачиваюсь, пока твои осторожные пальцы цепко держат меня за кисть. Почти что больно; почти что так же, как на месте зияющей дыры внутри. Там, где был старый Финнеас раньше раньше. Финнеас обросший. Финнеас теплый.        Тянешь чуть сильнее.       - Пожалуйста.        Мне ничего не стоит посильнее дернуть - твой кривой нос встретится с паркетом и ты оставишь меня наконец в покое.        Но ты кажешься правильным, и этого мне достаточно, чтобы остаться. ***       - Биллс, будь дружочком, подай бабочку.        Дружочком, боже... Так смехотворно меня еще никто не френдзонил. Ты стоишь в центре комнаты, прилежно застёгивая пуговицы на своей вычурной жилетке, пока я старательно пытаюсь плакать только внутрь себя. Вальяжно сползаю с твоего дивана прямо на мягкий ковер - когда еще такое удовольствие мне перепадет. Теперь твоя комната будет либо трофейным пылесборником, либо еще одним напоминанием о моей собственной тупости. Этот детский лепет на задворках старых аудиокассет, где между записями немелодичных демо я ржу и достаю тебя вопросами.       «Финнеас, а ты женишься, когда вырастешь?»       «Нет, конечно. Как я тебя оставлю? Ты же в одно лицо испортишь родителям их счастливые пенсионные годы».        Как жаль, что обещания для тебя пустой звук.        Как жаль, что я так легко в них верю.        И вот ты стоишь возле большого зеркала в идеально начищенных ботинках, а я методично выкручиваю колесико твоих ЭпплВотч, что стянула утром. Пульс конкретно повышенный, настроение конкретно пониженное. И когда эти чудо-часы начнут показывать уровень тоски? Моя вот меня утопит шикарной, густой волной с нефтяными переливами. Не сегодня, так завтра точно - как только дверь гаража опустится за твоей БМВ. Как только ты первый раз за миллион лет не ответишь на мой звонок.        Достаю бабочку из пижонской бархатной коробки и подхожу к тебе. Мне настолько не наплевать на это все, что вместо плача наружу рвется истерический хохот. Ты придирчивым взглядом скользишь по своему отражению, по диагонали и вдоль пуговиц, словно пытаясь выяснить, почему красавица Клаудия выбрала тебя. Но это очевидно, дурья ты башка - тебя выбрал бы кто угодно.       - Эти бабочки забивают гвозди в мой гроб, - мрачно шутишь ты, заметив атласное нечто в моих руках. Закатываю глаза, чтобы да как на обложке альбома. Вдруг вернет тебя в чудесные времена, где ты был моим - почти целиком; а я была твоей - однозначно.        Кручу в руках бабочку, чтобы понять, с какой стороны к тебе подобраться. Задираешь шею, так высоко, как будто снова стал десятилетним пацаненком, что пытался дорасти до заветных шести футов. Их ты уже перерос, а теперь возвышаешься надо мной и больше не напоминаешь рыжеволосую жердь.        Бесконечно красивую рыжеволосую жердь.        Подставляешь мне поднятый воротник. Опять-смотришь-в-упор, словно хочешь дыру во мне прожечь. Кровь отливает от моих рук, толчками пробиваясь куда-то глубже; в те уголки, о которых и в песнях не расскажут. Мертвяцки холодными руками затягиваю шейный акссесуар. Шелковая черная лента - могла бы лечь на глаза повязкой, а ты - отправиться в мой сундук с безделицами. Как самое главное сокровище, единственное золото среди моего серебра.        А еще лентой этой можно придушить.        Затягиваю концы чуть сильнее. Ты опускаешь веки, ловя ресницами пыль из воздуха.       - Биллс, ты же не сможешь меня задушить в день свадьбы.        Затягиваю еще сильнее.       - Мне это кажется правильным.       - Если только тебе от этого легче станет.        Ослабляю хватку, заприметив, как ты задержал дыхание. Доверия в этом жесте ноль, а мой саднящий мозг не может понять, в какой момент «мы» как константа превратились в ноль. Злочастная лента змейкой падает под ноги.       - Ты же не серьезно думаешь, что я настолько злая!        Ты открываешь глаза, подставляя меня в очередной раз. Небесно-синий, почти прозрачный; те глаза, в которые я опять камнем падаю с огромной высоты. Лучи утреннего белого солнца путаются в набриолиненых волосах. Лучи не обрываются, как обычно, резко на кончиках. Нет, лишь плавно перетекают по аккуратно причесанным волосинкам.        Зрачки сужаются от яркого света, когда ты подслеповато смотришь на меня, используя свой главный запрещенный прием.        Нет, сейчас плакать ты меня не заставишь. Не получишь еще одного сомнительного повода для радости. Не получишь смешную историю, над которой посмеешься с миссис-мать-её-О’Коннел.       - Биллс, пожалуйста, хоть ты соберись сегодня, - вздыхаешь ты, в одну секунду поднимая с пола аксессуар. Я останавливаю дыхание, надеясь, что на полминуты меня хватит. Не вдыхать твой запах. Не дрогнуть рукой. Не отвести взгляда.        Я выдерживаю все невыносимые испытания и завязываю бабочку. Два дня практики под видео из ютуба - какой же маленький срок по сравнению с грядущей вечностью, где тебя нет.       - Спасибо, - снова кидаешь взгляд через меня в зеркало, - чудесно выглядишь в платье подружки невесты.        Твоя тупорылость границ не имеет. Платье отвратительное, абсолютно уродское - и ты это знаешь. Я терпеть не могу нежно-сливовый - и это ты знаешь тоже. Я ненавижу твою невесту - на это ты закрываешь глаза. Биллс сильная, Биллс со всем справится. Отсчитываю до восьми, а не до десяти, потому что забываю числа. В голове крутится инструкция по сборке мультиварки. Ногти по привычке царапают колесико ЭпплВотч, словно они вдруг возьмут и отмотают время назад. В день, когда ты подошел к Клаудии. В день, когда мне нужно было встать на твоем пути и зацеловать тебя так, чтобы ты не мог говорить.        Нетерпеливо моргаю, отгоняя наваждение. Ты рассеяно переводишь взгляд на меня. Снизу вверх. Снисходительно наблюдаешь за моими попытками продолжать существовать.       - Ну как тебе?        Раскидываешь руки. Делаю шаг назад, чтобы убедиться в том, что это не очередной полуночный кошмар - нет, это радужная реальность. В которой тебе всегда будет с кем делить постель, а мне останется только с алкоголя на наркоту перелезть.       - Биллс, я нормально выгляжу?        С кровью выдергиваешь меня из защитного панциря, оставляя беспомощно морщится на солнце твоих волос. Киваю.       - Как придурок.        У меня рот вообще открывается на не оскорбления?        Ты хмыкаешь.       - Значит, хорошо. Ок, есть время на пятиминутный брейк.        В один большой прыжок падаешь спиной на диван, застеленный лоскутным пледом. Хлопаешь рукой по винтажной подушке рядом, словно мне требуется отдельное приглашение. Я тихонько забираюсь рядом - один-в-один смущенная малолетка. Не так близко даже, как хотелось бы. Хотелось бы кожей срастись; а приходится тлеть через пропасть шириной в бесконечные десять сантиметров. Тюль тошнотворно-сливого цвета путается вокруг моих коленей; я проклинаю юбки и тех, кто их придумал. Сверлишь взглядом потолок.       - Как думаешь, - рвешь тишину, словно подарочную обертку, - каково это - связать себя узами с другим организмом?       - Какого ответа ты жаждешь услышать от несовершеннолетней? Про нескончаемые розовые сопли и медовый месяц как в «Шреке»?       - Было бы славно, - поворачиваешься на бок, знакомым жестом складывая руки на груди, - интересно, а ты когда-нибудь вступишь в брак?        Думаю, как бы выдохнуть потише, чтобы это не прозвучало как утробное бульканье подыхающего. Рот сам собой сводит в приступе; не противлюсь. Звук застревает где-то в гортани, и на том ему спасибо. Меньше всего хочется нарушать почти успокаивающую тишину безобразной болячкой.        Терпеливо ожидаешь, пока у меня перестанет сводить лицо. Даже осуждающе не смотришь и взгляд стыдливо не отводишь, как каждый первый. «Она у вас совершенно сумасшедшая».       - Ну так что?       - Ты спрашиваешь, когда я замуж выйду? Ебнулся? Ненавижу свадьбы.       - Но мой выбор хотя бы одобряешь?        Думаю всего секунду, чтобы вспомнить строчку из песни.       - Можешь на все четыре стороны щемиться, - пожимаю плечами, - с кем хочешь спать, на ком хочешь - жениться.        О как же жаль, что наркотики для тебя - пустая трата времени. Как жаль, что я не могу растворить себя до состояния дури и растечься по твоим венам. Вязкой темной жидкостью, обволакивающей каждую клеточку тела.       - Я очень волнуюсь перед церемонией, - снова слетаешь с темы, глазами выпуская вспышки, словно зажигалкой. Один раз чиркнешь - я запылаю, один-в-один ворох сухих веток. Кутаюсь в нелепую тюль с платья, что лучше бы пахло нафталином, но нет, пахнет свежим китайским пластиком. Разовый наряд для разовых чувств; отправится в помойку вместе с твоим забытым поцелуем на моей шее.       - А смысл волнений? Клаудия точно из под алтаря не сбежит.       - Это почему это?        Потому что она же не дура - убегать от тебя.       - Потому что у нее адовые шпильки на четырнадцать сантиметров от Шанель, обе ноги при побеге сломает.        Ты не сдерживаешь смешок. Морщинки вокруг глаз расползаются словно паутинка - тебе двадцать три, а в глазах столько опыта, сколько мне и за всю жизнь не набрать. Деньги я накоплю, подписчиков у меня прибавится... а вот доброта?        Всю, что была у нас на двоих, ты заберешь с собой.        Твои пальцы сплошь увешаны золотыми кольцами. Не человек, а ювелирная витрина. На среднем пальце - кольцо-печатка от Версаче, купленное с первого гонорара после подписания контракта на альбом. На большом разместилось кольцо из антикварного золота от мамы... наверное, от дедули досталось. На мизинце красуется колечко от меня, которое я сперла с захудалого туристического рынка в двадцать первом городе туда... что это было вообще?        Сегодня твой безымянный палец пустует, ожидая очередного золотого подарка. Того, что я уже не смогу стащить и лелеять, словно сорока.        Пальцы в золоте касаются моей щеки, обжигая благородным металлом мое неблагородное существо. Ты - золотой мальчик, неясно по каким причинам сошедший с пьедестала ко мне. Как жаль, что все это золото - подделка, а гребанная настоящая любовь причиняет невероятную боль.        Тянусь в ответ, желая к солнцу прикоснуться и обжечься. Возможность сгореть до костей из-за тебя расценю как честь; стану Икаром и рухну в океан. Продам песню «Ocean Eyes», чтобы в этот океан никогда больше не падать. И все, что у меня останется - воспоминание о металле, звякающем на кончиках пальцев. Цепочка легко поддается ногтям - тянется и впивается в твою мягкую кожу. Монетку не бросай, ведь и так ясно, что останется синяк. Кровоподтек из мелких звеньев. Словно я надела на тебя цепи и приковала к себе. Плотно, крепко, намертво.        ЭпплВотч тихонько вибрируют у меня на запястье. Мелодичный рингтон разрезает тишину, словно кусок сладкого пирога, которым ты пичкал меня на восемнадцатилетие. Единственная причина, почему меня не вывернуло этим яблочным джемом прямо на скатерть - моя безграничная любовь к тебе.       - Биллс, время. Пора идти.        Ты остаешься для меня недоступной вершиной; выше, чем белый шум гудит в ночных эфирах радиостанций. Я миллион раз прокручу на виниле «i wanna be yours» Арктик Манкейс, но это не заставит тебя стать моим. Стоит мне на жалкую секунду закрыть вылинявшие глаза - и кажется, наступает расплата.        Когда я одна, меня можно убить.        Но ничто не способно ранить меня        когда я одна        с тобой.        Ты приподнимаешься с дивана на локтях, чтобы сделать этот последний шаг. Пальцы в золоте крепко хватаются за плед; они слишком огрубели от гитарных струн, чтобы что-то чувствовать. Невеста в белоснежном ужасе от Вивьен Вествуд уже шуршит юбками в гостиной. Сколько еще я смогу вытерпеть? Смотреть на ее лицо, обрамленное фатой и темными волосами и видеть себя - экзекуция похлеще развлечений Люцифера.        Я не хочу, я не хочу, не хочу отдавать тебя ей! Дай мне скотч, веревки, оковы - и я разрешу тебе разбить мое сердце еще раз.        На секунду замираешь, словно забыл что-то важное на вселенском уровне.       - Биллс.       - А?       - Я надеюсь, ты скоро получишь то, что всегда хотела.        Ободряюще улыбаешься, словно ждешь от меня слов благодарности. Словно ждешь, что глупенькая младшая сестра заключит тебя в крепкое объятие и проверещит, что безумно счастлива за молодоженов.        От взгляда на твои веснушки у меня во рту снова появляется знакомый привкус крови.        Какой же идиот.        Ты - это все, чего я хотела.        Хватаю тебя за широкую ладонь. Я готова возвести вокруг тебя стены, но не готова тебя отпустить.       - Финн.        Пожалуйста, позволь мне взять тебя в заложники.