The Port Father

       Авто подъезжает к запустелому дворику ночью, после двенадцати. Свет луны, красный, озаряет чёрную машину и чёрного человека, что выходит из неё. Высокий мужчина, кивая водителю, бросает сухое «жди здесь» и скорым шагом лакированных туфель направляется к церкви.        Дверь хлипкая, высокая. Он стучит по ней костяшками пальцев и открывает, запуская вместе с собой сквозняк. От порыва холодного ветра в помещении качается россыпь свечей, пламя на секунду затихает и снова возвращается на прежнее место. Из-за угла выходит беловолосый старик, движется он совсем тихо, навстречу гостю. — Здравствуйте, Мори-сан, — у него светлая улыбка, никоим образом не подходящая этому тёмному месту. — Давно же вас не было. — Отец, — Огай склоняет голову, не поднимая уголков губ. У него уставшее и тоскливое лицо, но перед служителем церкви показывать этого не стыдно. Он не принимает лукавства в этих стенах. — Много работы. — За труды ваши вам зачтётся, — старик одобрительно хлопает его по плечу. «Разве что в Аду», — думает мафиози, но не озвучивает. — Исповедуетесь? — Не сегодня. Рабочий день ещё не кончился, я ненадолго, — мужчина понимающе кивает и снова хлопает по плечу. — Тогда оставлю вас наедине с Ним. Берегите себя, Мори-сан. — И вы, отец. Спасибо за всё.        Падре блаженно вдыхает дымный воздух, пропитанный ароматами благовоний и лаванды, и неспешно покидает зал. Огай остаётся один.        На сердце невероятно тяжело. Мужчина не был в церкви больше двух месяцев — работа кипела. И ребята его, скорее всего, тоже не ходят в такие места. Потому что новое поколение в богов не верит.        Мори ставит свечи. Сначала семь, за недавно погибших во время разборок в трущобах, потом три, за всех живых. На лице чувствуется тепло, языки пламени лобзают издали щёки и грозятся подпалить щетину, но человек этого не позволяет — отходит на шаг назад, склоняет голову в молитве и в ней же возводит руки перед собой, принимаясь шептать.        Он повторяет Его имя много раз, извиняется за портовых, просит немало, просит за них. За себя только не говорит, чувствуя, как вина, натянутая тетивой меж рёбер, растягивается нитью и угрожает разрезать мышечные ткани. Но Огаю не нужно прощение, ему нужно искупление. А когда руки не по локоть, по самые плечи в крови, цена искупления слишком высока. Человек пока что не готов заплатить её.        Мафия, это ведь не только подпольная организация, вооружённая взрывчаткой и самыми экзотическими видами эсперизма. Это дом, муравейник, матрица. А Мори как королева в пчелином улье, ведущая за собой трутней. И он, раздающий приказы, в ответе за их совесть, жизнь и смерть. Их грехи он готов искупить ценой своего непрощения.        За того парнишку из окраины, которому не было и пятнадцати — подстрелили. За довольно приличного возраста женщину, которая посвятила себя Мафии ещё в далёкой юности — сбросили в реку. За девушку, которая вечно улыбалась и делала превосходный кофе — подкараулили, изнасиловали и изувечили, после чего свернули голову. За двоих мужчин, заслонивших собой Огая от пуль снайпера. За всех них Мори молится, за всех извиняется, за всех просит.        Он бы раньше рассмеялся, знай, что привяжется к такому количеству людей. Смешно же, мужчина не знает имён и половины из них, потому что просто не интересовался. Но сейчас… он чувствует себя многодетным отцом. А отцы за своих детей рвут и мечут, плюя на свои принципы и гордость.        За Чую, который после ухода напарника возложил на свои плечи слишком много. За Рюноске, что натерпелся и до сих пор терпит удары судьбы. За Хигучи, которая всегда рядом с ним. За Хироцу, его самообладание и терпение. За собачью верность Гин и готовность к бою Тачихары. За всех.        За ребёнка, что слишком рано узнал вкус крови. Что вымарался в ней, как щенок в грязи, и по сей день не может отмыться. За того, кто предал, ища свет, но в итоге не нашёл ничего. Огай молится за каждого. И Дазай Осаму не исключение. Иуда, предавший Христа, когда-нибудь, да найдёт спасение.        Дымное помещение высасывает силы. Мужчине кружит голову от запаха воска, но он не может уйти, не закончив ритуал. Он устало крестится перед иконой, склоняет голову, шепчет пересохшими устами последние слова из заученной когда-то молитвы. И запрокидывает взгляд кверху, к куполообразному потолку, где лики святых, выложенные кристалликами мозаики, наблюдают за всеми его действиями.        Из последних сил Мори выпрямляется и направляется к выходу. Вместе с каменной стойкостью он оставляет в стенах церкви частичку скверны. Мелкий обряд очищения немного освежает голову. Он готов для работы.        У двери, будто бы на прощание, Огай отправляет в деревянный короб для пожертвований приличную сумму. Хотя все знают, что от греха нельзя откупиться, а чистоту нельзя приобрести за материальные ценности.        Чёрный человек выходит в свет уже белой луны, и аура его меняет оттенок на более светлый, серый. Прямым шагом он пресекает церковный дворик и садится на заднее сидение автомобиля, где водитель уже держит дверь открытой. — Куда, Босс? — спрашивает приспешник, уже сидя за рулём.        Огай бросает беглый взгляд на остроконечный крест на самой верхушке церкви. Он так устал. Сил нет совершенно ни на что, в последнее время он почти не спит. Хорошо, что выкроил из графика хоть эти полчаса для молитвы.        Луна проливает свет на одну единственную дорогу до штаба, словно бы намекая: «Работай, убийца, ты отдых ещё не заслужил.» И Мори соглашается. Не смотря на водителя, сухо отзывается: — В офис. Пора работать.        Чёрный автомобиль трогается с места, и храм остаётся далеко позади. На дорогах даже ночью есть движение, но на какой дом не взгляни — свет в комнатах потухший. Обычные люди давным давно спят.        Мори Огай далеко не обычный человек. У него много масок: чудовища, хладнокровного змея, кровожадного убийцы. От человеческого у него остались лишь отголоски совести, которые скребут грудную клетку такими ночами.        Какая ирония, думает сам мафиози, — крылатый Люцифер целует Христовы ступни.