Nothing to lose

«Будь террористом. Ты – террорист!» Бунтарь, мятежная душа, смутьян. Называйте меня хоть самим чертом, только затыкайте свои грязные рты на замок в моем присутствии, вы не достойны того, чтобы я прислушивался к вам. Вы те, кто носит маски, а если их сорвать, то можно обнаружить тлен и разложение. Зачем вам красивые тела-оболочки, если внутри вы гниющие твари? Я не обличитель, я просто вижу намного глубже, чем вы. Алекс, ты тоже носишь маску, сотканную из продиктованных тебе кем-то правил. Сломай их, и ты почувствуешь пьянящий вкус свободы, будоражащий все рецепторы. Сломай, и ты выпустишь себя из плена собственных чувств. Сломай, и ты поймешь мои страдания. +++ -Крошка, ты надела мое любимое кружевное белье? – в очередной раз ухмыляешься ты, когда я прохожу мимо тебя в школьном коридоре. А я лишь глупо тебе улыбаюсь, не найдя, что ответить. Крепко-крепко сжимаю пистолет в кармане, боясь, что у меня окончательно сорвет чеку, и я приставлю холодное дуло пушки к теплой нежной коже твоего виска. Умоляю, не говори больше ничего, не то я и вправду сорвусь, и тогда уже ты слезно будешь умолять меня о пощаде. Поверь, я не хочу для тебя такой участи. -Ширинку застегни, красавица! – слышу вдогонку. – И не плачь втихомолку в школьном туалете на перемене – тушь потечет. Знал бы ты, как мне хочется поговорить с тобой наедине. Хочу увидеть в твоих глазах неподдельный животный страх и жгучий стыд, которые я сам лично вызову. Пусть чувства сожгут тебя дотла, оставив лишь сизый пепел, руины и пустоту. Тогда ты поймешь, что я чувствую. И я добьюсь этого, слышишь? Я хорошо осведомлен, что ты всегда ходишь курить под лестницу на нижнем этаже. И в этот раз я обнаружил тебя там, только вот ты меня не увидел, занятый пусканием ровных колечек дыма. Этот дым разъедает тебе легкие, медленно тебя убивает – этого же эффекта хочу добиться и я. -Выходи, я знаю, что ты тут, - говоришь ты, размахивая руками, чтобы разогнать дым, стоящий плотной белой пеленой. – Идиот ты, Санторский. Непроходимый тупица. И маскировка у тебя соответствующая. -И ты даже не будешь больно колоть меня словами? – удивленно вскидываю бровь. -Ты уже и так исколот. Сам себя колешь в самое сердце, доказывая что-то ненужное кому-то совершенно ненужному. -Я лишь хочу достучаться до этого мира, хочу, чтобы меня услышали. Это совершенно нормальная позиция. Или ты так не думаешь? -Не думаю. Ты чмо, Санторский. Человек, Мешающий Обществу. -И ты чмо, Любомирский. Человек Морально Опущенный. Просто признай, что я тебе тоже не безразличен. Ты выпускаешь очередное колечко дыма и в упор смотришь на меня. -Не заставляй меня говорить то, что я предпочитаю скрывать даже от самого себя, Санторский. -Любишь меня. Я знаю, не отрицай. Не стоит бояться, все равно я буду свято хранить эту тайну, даже под угрозой жестоких пыток, - я улыбаюсь, глядя на тебя. -Забавно, - правый уголок твоей губы дергается вверх, - Я бы предал тебя сразу же. Или продал. Хотя предал и продал в данном случае слова-синонимы. Главное лишь то, что я бы отрекся от тебя. -И все равно я не держу на тебя зла. Ты просто заблудился в лабиринте, который плетет жизнь. Я смог бы тебя вытащить, если бы ты сам этого захотел. Но ты лишь настойчивее уходишь вглубь. Я теряю тебя. -Придурок! – у тебя тоже сносит чеку. – Я же ненавижу тебя, я даже имя твое произношу лишь с рвотными позывами. А ты признаешь мне в любви, сукин ты сын! Прекрати так говорить, Санторский! Ты ведь не девчонка, чтобы ударяться в сантименты! -А ты ведь не слабак, Алекс. Не слабак. А ведешь себя, словно ты - трусливое ничтожество. -Что если я и вправду считаю, что таких, как ты, нужно расстреливать или кастрировать? Что если я вовсе не трушу, как ты думаешь, а просто слишком открыто и яро высказываю свою ненависть? -Ты трусишь, - я снова улыбаюсь, но такой улыбкой, что тебе становится очень страшно. Ты зябко ежишься от липкого ужаса (ведь мои слова – истина), тушишь сигарету и выкидываешь бычок. -Иди сюда, - приказным тоном говоришь ты. Я подхожу, а ты слегка наклоняешь мою голову и целуешь в шею. Затем отстраняешься, а я провожу рукой по тому месту, где ты только что запечатлел поцелуй. Мокрое. Холодит кожу. -Так что, нравлюсь тебе? – теперь уже мой черед зло усмехаться. -Нравишься, черт тебя дери. Но я не признался (и не признаюсь) в этом даже самому себе. -Любомирский, - говорю я, открывая входную дверь, - все, что ты тут сказал, будет использовано против тебя. Диктофон, - я трясу рукой, а в ней маленькое приспособление, которое записало весь наш разговор. – Об этом узнают все. ВСЕ. И тогда ты поймешь, ты все поймешь… Я закрываю дверь и подпираю, тем самым блокируя тебе выход. А ты рычишь, словно раненый зверь, мечешься там, внутри. Можешь уже готовить свою оправдательную покаянную речь, ведь мне нечего терять и слов на ветер я не бросаю.