Unhealthy hatred

Я ненавижу тебя. Ненавижу до нервной дрожи, ненавижу всей человеческой сущностью, пожираемой истинным животным желанием. Я ненавижу тебя.Меня раздражает абсолютно всё в тебе. Тёмные длинные волосы, часто вырываемые мной чуть ли не с корнем, загорелая кожа, которую так приятно покрывать синяками, ссадинами и заметными укусами, а в особенности глаза. Эта проклятая пара холодных льдин, излучающие обоюдную ненависть и противоположно тошнотворное желание. Я ненавижу тебя. Меня бесит сам факт твоего существования. Ярость огненным потоком хлещет внутри, расколоченной лавой распространяясь по венам, сжигая последние остатки рассудка, когда после очередного прямого удара в миловидное лицо, я грубо притягиваю тебя за грудки, дабы вновь сполна ощутить знакомый металлический привкус разбитой губы, отдающий слабой горькостью тёмной помады. Я ненавижу тебя. Импульсы приятной волной отдающие в руках с легкостью помогают наносить чёткие и быстрые удары, чтобы потом, в знак безоговорочной победы, властно вжимать в землю тонкие запястья, усыпанные свежими следами ожогов от когда-то потушенных мною сигарет.Полностью ощущать кожей прохладу и влажность осенней земли, ничуть не успокаивающее бешено бьющееся сердце. Я ненавижу тебя. Терпеть не могу когда тот, кто постоянно смотрит на тебя с верхушки башни, надменно фыркая и ухмыляясь при каждой твоей неудаче, позже, громко похотливо стонет под тобой, стоит только начать грызть шею, рефлекторно кривясь от легкого привкуса дорогих духов, смешанных с запахом цитрусов. Скорее всего апельсина… Я ненавижу тебя. Ненавижу за эти мгновенные перемены, переходящие с униженного и рассерженного врага на шлюху, которая хочет, чтобы её незамедлительно отымели за ближайшим кустом. Злюсь, когда длинные ногти яростно впиваются в спину, царапая чуть ли не до крови, словно мстя за причиненные ранее увечья, и те, что последуют в дальнейшем. По настоящему презираю, переполняясь помимо гнева ощутимой брезгливостью, когда ты пытаешься укусить меня, а потому постоянно придерживаю твою шею, чуть ли не до удушья вжимая её в землю, тем временем когда пальцы свободной руки без предупреждения входят в влажный проход. Иногда, я всё же даю тебе шанс осуществить свою прихоть, когда навязчивое желание поиграться с твоей грудью становится настолько невыносимым, что руки буквально стаскивают с тебя светлую, перепачканную свежей грязью и черными листьями футболку, а собственная шея в этот момент опасно близко находится около твоего лица. Я ненавижу тебя. Ненавижу тебя за всё это безумие. За то, что не сопротивляешься достаточно сильно и что те ничтожные попытки, которое я наблюдаю из раза в раз не имеют цели освободиться или сбежать, лишенные того первоначального желания причинить настоящую боль. За то, что как и я, постоянно приходишь на эту лесную поляну, упрямо не желая признавать собственное поражение и вновь бросаешь мне немой вызов, дабы вновь проиграть. Я ненавижу тебя. Особенно сильно я ненавижу тебя за эти ощущения. Чувство странного внутреннего умиротворения, когда физических сил с трудом хватает на то, чтобы дышать, а грудь горит огнём, сильной слабостью отдаваясь в руках и пояснице. Удовлетворённость от приятного жара наших тел, ощущаемый тогда не столь на физическом, сколько на другом, лишенном каких-либо предубеждений и принципов уровне, больше похожий на не осознаваемые, но имеющие неоспоримую важность и место быть желания и первобытные человеческие инстинкты. Эти инстинкты и сработали, когда руки опережая мыслительный процесс, плотным кольцом сомкнулись на твоей талии, плотнее прижав тебя к себе, не желая расставаться с столь нужным теплом. Ненавижу, когда ты в ответ сильней прижимаешься ко мне, ощущая, как чужие руки в знакомом движении ложатся на саднящие плечи, делая это с несвойственной ранее осторожностью, а холодные потоки ветра неприятно щекочат оголенные участки кожи. Ненавижу… Ненавижу ту нехарактерную мягкость, с которой ты не скрывая изучаешь моё лицо, а вечно холодные глаза в вечернем сером полумраке были полны иными эмоциями, делающим твой образ более светлым, я бы даже сказала… Невинным? Может быть это и было причиной того непонятного волнения, тяжелым камнем лежащего на грудной клетке, которое почему-то яро не позволяла с прежней уверенностью взглянуть тебе в глаза. Вместо этого мутным, но более осознаны, чем раньше взглядом сверлить темные верхушки сосен, чувствуя, как недавнее ощущение покоя начинает неумолимо исчезать. Всё в тот короткий роковой миг казалось мне столь неприятно невероятным и сюрреалистичным, больше походящим на дурной сон, что острое осознание неправильности, впервые посетившее меня за всё то продолжительное время нашей с тобой вражды, не сразу стало объектом мыслительного процесса, поглощенного тогда страхом непривычности и полного неверия. Этого не должно было быть. Я должна была ещё в самом начале оттолкнуть, может кинуть в твой адрес какое-нибудь ругательство, пнуть несильным ударом в бок, смотря на тебя с знакомой нам обоим ненавистью и пренебрежением, а не с охотой прижиматься к тебе, чувствуя внутри себя знакомое тепло, с трудом похожей на те эмоциональные импульсы злобы и жажды чужих страданий, более мягкое и спокойное, ненавязчиво обвалакивающее всё тело, отдающее приятной легкостью в животе. Однако вместе с тем пугающее, заставляющая чувствовать стыд за непонятность своего же, пусть пока что и легкого испуга, и доминирующее чувство уязвимости. Внезапное ощущение легкого холода на лице, нежное, едва уловимое прикосновение тонких пальцев по коже щек, а после, через несколько не осознаваемых мной секунд горячих влажных губ. Но глубокая задумчивость схлынула лишь тогда, когда руки в знакомой сильной манере обвили плечи, а пальцы, что совсем недавно были на лице, неуловимым движением зарылись в пучину волос, остервенело сжимая короткие пряди до легкой боли. В этот момент внутри всё оборвалось, образуя неощутимую пустоту, в которой не было ни мыслей, ни каких-либо чувств, ни переживаний. Лишь тактильное ощущение знакомого жара чужого тела, который как оказалось никуда не исчез, а наоборот, ещё интенсивней стал ощущаться мной, даже через плотный слой ткани одежды. Только вот этот эффект был почти сразу прерван внезапным внутренним порывом, придавший телу нужную, но необычно мощную силу, с которой я не думая грубо отпихнула тебя от себя, чувствуя как внутри всё начинает ходит ходуном, а земля уходит из-под ног. Я ни о чём не думала, когда онемевшие руки спешно собирали разбросанные вещи, но почему-то уверенна, что ты заметила промелькнувшую тень раздражения, под которой я рефлекторно пыталась скрыть эмоциональную нестабильность, а потому не пыталась меня остановить или что-то сказать, когда ноги буквально сами несли меня прочь от поляны, в попытке скрыться от сильных переживаний, к которым я была морально не готова. Так же, это было безуспешной попыткой скрыться от усиливающегося с каждой минутой страха, что вместе с кровью бежал по венам, парализуя конечности, но вместе с тем отчетливо позволявший прочувствовать каждый миллиметр своего же тела и дрожь, что в железных тисках держала пальцы рук, когда те машинально застегивали молнию куртки, уничтожая слабые попытки сознания придумать произошедшему достойное оправдание. Тот страх, что с придыханием дышал в затылок, вместе с бешеными ударами сердца, неприятным звоном отдаваясь в ушах, вызывая стаю мурашек.Но самое главное этот настоящий, пусть и совсем детский по своей причине испуг, не позволил мне пускай и не с настоящей, плохо изображаемой гордостью посмотреть тебе в лицо, лицезреть какими бы они не были эмоции, и ложно дать понять всем своим видом, что такими ничтожными уловками тебя не сломить. Увы, молчавшое здравомыслие дало знать о себе лишь тогда, когда лесная поляна, вместе с тобой осталась далеко позади, а слившиеся друг с другом щелчки закрывающихся замков входной двери, дарили слабое утешение, смягчившое резкий нападок мыслей и предположений, касательно того, что именно ты испытывала в тот момент. Удовлетворение, ликование, полное превосходство или радость победы? Мозг, находившиеся в вакуумной прострации, получивший отклик на знакомую вещь, во всех ярких деталях нарисовал образ искусанных губ, растянувшихся в ехидной усмешке, а лазурные глаза, прикрываемые короткими прядями каштановых волос, снова были полны того самодовольного блеска и с нескрываемым наслаждением смотрели на плохо скрываемое душевное смятение. Уверенна, тебя целиком и полностью переполняло радостное ликование и разве что, приятное удивление от легкости и простоты решения давней задачи, окрылявшое, возможно даже заставляющая забыть о собственной наготе и нанесённых ранах, когда ты забывшись, удобно раскинулась на сырой осенней земле, громко смеясь, наверняка желая, чтобы я услышала этот звук, когда чуть ли не бегом покидала поляну. На этой мысли пальцы вновь повинуясь знакомому порыву до острой боли впились в лоб, переполняемые единственным желанием—отвлечь разум от губящих, но являющейся на тот момент единственной, по настоящему важной вещью, мыслей. Истерзанное и опустошенное сознание было подобно мотыльку, который даже на пределе своих сил рвётся к свету, видя в нём столь желанное спасение и не осознавая, что в этой же надежде кроется столь пугающая погибель. Только если мысли о тебе были тем нужным и губительным светом, спасением и временной защитой для меня была лишь одна мысль, снова и снова повторяемая мной, словно в бреду. Ненавижу, ненавижу, ненавижу…