возрождённый

В первый раз он не узнаёт её, и в этом нет ничего странного — просто ещё один данмер в порту Вороньей Скалы, в тёмной броне и капюшоне, один из немногих, не поддавшихся зову Мирака, любопытно, но и только. Она приехала на Солтсейм вслед за Драконорождённым, потому что пообещала наблюдать; она не собиралась вмешиваться. Она не собирается. Это больше не её дело. Во второй раз она приходит к нему вместе с Драконорождённым, чтобы узнать о книгах Хермеуса Моры, — чтобы убедиться, что Лорд Телванни будет честен, не более того, — и, наверное, что-то в её облике напрягает Нелота, заставляет его чувствовать себя неуютно — мимолётный тяжёлый взгляд, или неподвижность хищника, поджидающего добычу, или нечто знакомое, как родной горизонт, узнаваемый даже в темноте, — и Нелот говорит мягче и осторожнее, сдержаннее, и смотрит на неё чаще, чем на Драконорождённого. — Есть ли ещё что-то, что вы хотели бы узнать? Она кивает, когда Драконорождённый по магическому потоку спускается вниз. — Магистр Арион, — произносит она, и что-то давно позабытое колючим зудом отдаётся на кончиках пальцев, скрадывает тяжесть слов. — Лорд-маг Телванни. Господин Тель-Воса. Он был моим наставником, и я хотела бы знать, что с ним. Чёрные глаза господина Нелота непроницаемы, а губы плотно сжаты, но она всё равно замечает, как что-то неуловимо и резко меняется в его лице, и он отрывисто кивает. — А, — скрипуче и раздражённо — как всегда, старый сварливый магистр Нелот, — начинает он. — Арион. Из нас всех — тебе больше всего хотелось бы, чтобы из нас всех выжил он, правда? Это опасная тема, но она всё равно легко поводит плечом. — Он был моим наставником, — повторяет она. И добавляет: — Ещё Тель Фир. Он был… изобретателен. Нелот кивает, будто удовлетворённый. Никто не мог бы похвастаться, что видел господина Нелота удовлетворённым. — Они мертвы. Когда залив Зафирбель вскипел, и побережье Азуры ушло под воду или превратилось в пустоши Молаг Амура, когда Грейсленд перестал существовать, все они умерли. Остался только я. — Он молчит некоторое время, а потом добавляет со злобной радостью: — И ты. Наставник трёх Великих Домов Вварденфела, где был ты, когда случился Красный год? — Если верить слухам, — отвечает она, — я была мертва. Нелот не задаёт больше вопросов. Они встречаются ещё раз, у старого силт-страйдера, и она бросает к его ногам камень-сердечник, вырванный из груди Илдари. Силт-страйдер вздыхает, глубоко и знакомо, и ей хочется прямо сейчас оказаться на берегу реки Одай, на узкой набережной Балморы. Она закрывает глаза и сжимает пальцы в кулаки, скрипя кожаными перчатками, опускается на пепельный песок, который пахнет мёртвой лавой и мёртвой страной. — Ты помнишь, как сияла главная башня Тель Наги на рассвете? — спрашивает она, не зная, к кому именно обращается. — Как сияла главная башня Совета. Ты помнишь залив, в который прибывали корабли, розовый и серебряный от поднимающегося солнца, и огромную каменную дверь Привратного, с тысячами выцарапанных надписей, половина из которых — проклятия. Помнишь тяжёлые чёткие линии Волверин-Холла, запахи главного рынка Садрит-Моры, помнишь, как скрипели решётки, когда новый проданный раб покидал свою клетку. Помнишь, как Садрит-Мора росла — это можно было услышать, это можно было почувствовать, если спуститься в пещеры, там, где звенят кристаллы, где корни так широки, что, кажется, ничто не может уничтожить их. Нелот молчит; молчит Ревус Сарвани, и Дымка жалобно, тяжело вздыхает. Она продолжает говорить. — Помнишь, как кричали скальные наездники, неуёмные, злые, хищные, как древняя кровь кимеров, как наша память, как наши города. Помнишь пыльные бури, алые, пурпурные и чёрные, пыльные бури, в которых мы умели выживать, и сияние ламп в воротах Альд-Руна и Молаг-Мара, и громады старых данмерских крепостей, как панцири гигантских черепах, и прекрасный, неповторимый Вивек, город-на-воде, город славы… — И город падения, — заканчивает за неё Нелот, устало и яростно. — Разве это не ваша вина, Нереварин? Разве не вы погубили свою страну? Где был ты, когда Дагот Ур погиб, а они остались у власти? Где был ты, когда они не смогли удержать камень, что веками поднимали на вершину горы? Это были твои лживые советники-предатели, и это была твоя честолюбивая, безумная, бесстыжая шлюха-жена! Она замолкает, поджимает губы, смотрит на серый мёртвый песок, рождающий только чудовищ, и ощущает бессильную ярость Нелота спиной, обнажённым затылком. *** Драконорождённый проходит сквозь ворота кургана Бладскал, и эбонитовая шахта впервые за много лет возобновляет свою работу. Вороньей Скале только что отсрочили исполнение смертного приговора. Она входит в гробницу Морвейнов, кладёт подношение — пепельный батат, россыпь рубинов и потрёпанное издание «Красной книги Великого Дома Редоран» — третья эра, четыреста двадцать шестой год, ещё одна исчезнувшая вечность — у могилы Брары, опускается перед ней на колени, склоняется ниже, зажимая ладонью рот, беззвучно всхлипывает, дрожа. Это единственная могила, в которой лежит человек, знавший её под тем именем, что так неосторожно воскресил старый магистр Нелот. Единственная, к которой можно прийти. Больше не осталось. Здесь похоронен её Вварденфел. За дверями гробницы он пытается жить. Она запирает за собой двери, глядит на лиловый диск второй луны, на льющиеся по ветру выцветшие багровые стяги, на новый храм старых богинь. Может быть, Морровинда больше нет. Но есть её данмеры.