Медово-пряный

Наша самая главная ошибка в том, что мы постоянно ждём подходящего момента чтобы сделать что-то, а на самом-то деле такого момента не будет, этот момент - сейчас.

      Громкому перезвону бокалов вторили радостные крики поздравлений. Ларри проследил, как неловко вскидывает руку мама, и несколько капель шампанского ускользает за пределы бокала, безбожно оставляя на ажурной скатерти светло-жёлтые пятнышки. Она будто этого не заметила, а может, и наоборот это стало неким катализатором, после чего она залилась громогласным «ура!». Ей тут же вторили Фишеры, да Ларри и сам невольно встрепенулся. Комната тут же наполнилась восторженным гомоном — Джонсону на секунду показалось, что в их маленькой гостиной находится не четыре человека, а все десять — настолько громким смехом залились взрослые.       Миссис Гарсия почти залпом осушила бокал шампанского, чем очень удивила сына. Парень, насупившись, отхлебнул апельсиновый сок. Мистер Фишер довольно оскалил зубы в улыбке и, в отличии от женщины, сделал лишь несколько глотков.       Он в удовольствии жмурит глаза, отчего вокруг них собираются глубокие морщинки. Генри неловко тянется к красному галстуку с изображением красноносого Санты, который уж больно нелепо смотрится на светло-голубой рубашке. Пальцы явно не слушаются опьяневшего мужчину.       — Давайте помогу! – хихикает миссис Гарсия и вспархивает со стула, шурша подолом тёмного приталенного платья.       Лиза тянется к опешившему мужчине. Ларри замечает, как мама едва заметно касается пальцами его кожи, аккуратно щекочет ноготками. Она осторожно и ловко оттягивает тугой галстук. Мистер Фишер расплывается в блаженной улыбке.       — Как великодушно с вашей стороны, моя дорогая! — мурлычет он и подаётся навстречу к женщине, перехватывая её узкие ладони.       Щеки Лизы вспыхивают, и не ясно — от выпитого алкоголя или же от смущения. Она весело хихикает, бросает томный взгляд из-под ресниц.       У Джонсона внутри что-то переворачивается. Неловкость охватывает его, будто он увидел что-то очень личное. Парень поспешно отводит глаза. Но хватает его ненадолго. Любопытство пересиливает смущение, и Ларри поднимает заискивающий взгляд на взрослых.       Миссис Гарсия сияет. Лукавые чертята пляшут в её глазах. Когда мистер Фишер будто в невзначай касается её щеки и отводит за ухо прядь тёмных волос, женщина бросает на него томительный взгляд и кокетливо закусывает нижнюю губу. Мужчина сидит к ней в пол-оборота, настолько близко, что Ларри уверен — мама чувствует его дыхание на своей коже. И ей явно это нравится.       Джонсону оставалось лишь молча поражаться, напрочь забыв про треклятый апельсинной сок и остывший картофельный пирог. Он не мог думать ни о чём, кроме кардинальных изменений мамы. Его удивляло, что она смогла подпустить мистера Фишера так близко. С момента ухода отца миссис Гарсия в принципе исключила какое-либо общение с мужчинами. Она всегда говорила, что ей просто это не нужно, но Ларри где-то на уровне сознания понимал — мама просто боится. Опасается, что вновь будет брошена.       Всё изменилось с момента переезда четы Фишеров в Апартаменты. Ларри слукавит, если скажет, что ничего не заметил в моменты их первого знакомства. Тогда, в тот самый момент, он увидел, как блеснули некогда серые и безжизненные глаза матери. Тогда он ещё не мог правильно интерпретировать это, но шло время, и всё постепенно прояснялось. И Джонсон стал понимать, что не просто так мама всё чаще и чаще наведывается на четвёртый этаж; не спроста она почти каждый вечер звала Фишеров на совместный ужин. Да и мистер Фишер уж точно не без задней мысли приглашал женщину прогуляться в парк, пока мальчишки рубились в приставку. И цветы, регулярно появляющиеся в их маленькой квартирке точно были подарены Генри. Больно сильно женщина расхвалила галантность мистера Фишера, когда любовно ставила букет в вазу.       Всё началось ещё тогда, и Ларри это заметил... но до последнего не хотел признавать. Быть может, он просто не хотел брать на себя эту ответственность? Он путался даже в собственных чувствах, так как он может судить о чужих?       Поневоле, по какому-то року судьбы, он и сам оплошал — взял и попался в капкан младшего Фишера. Лишь один взгляд на Сала вызывал в груди у Ларри странное волнение, трепет и жар в районе затылка. Мальчишка привлекал, заинтересовывал; с ним хотелось проводить время, общаться, прикасаться. Ларри с ужасом понимал, что меняется; его всё чаще охватывало какое-то невиданное ранее желание обладать, забрать себе. Парень мог бы называть это ревностью, но язык не поворачивался. Ларри вообще не мог ничего утверждать на все сто процентов: чувства были слишком противоречивы, непривычны... и это пугало. Проще задвинуть эти ощущения на задний план, оградиться, забыть... так он и сделал. Вскоре, чувства притупились, покрылись слоем серой пыли. И Ларри постепенно научился унимать дрожь в пальцах, когда он смотрел в глаза Салли. Лишь иногда, когда парень касался его неожиданно резко, волна жара пробегала у Джонсона между лопаток. Но это лишь иногда... в остальном, всё встало на свои места, успокоилось.       Чего совсем не скажешь о взрослых: их чувства лишь разгорались. И подтверждением этому стала сегодняшняя рождественская ночь, когда под градусом алкоголя и эмоций все чувства обнажаются, и уже становится бесполезно что-либо отрицать. Явно не два бокала шампанского стали причиной столь нежного общения между взрослыми. Причина намного глубже, да и известна она лишь этим двоим. Скрепя сердце, Джонсон наконец-то это признал.       — Ой, какой же я болван! — вдруг воскликнул Генри, — моя хорошая, я же приготовил замечательный энгон! Хвастливо замечу, что этот напиток получается у меня просто превосходно.       — Ох, что же вы раньше молчали? Мне не терпится попробовать, — воскликнула мама и кокетливо убрала прядь волос за ухо.       — О, я сейчас принесу! — просиял Генри и резко, чуть покачнувшись, поднялся из-за стола.       Ларри на секунду опешил. Он досадно закусил губу, тяжело вздохнул и принял решение — несомненно очень важное для их семьи. И пусть что-то внутри у парня протестовало, противилось всему происходящему, но Джонсон понимал — так будет правильней.       — Пс, Сал...! — шепнул Ларри, наклонился к притихшему Фишеру, который самозабвенно гонял зеленую горошинку вилкой по тарелке, и легонько ткнул того локтем.       Салли встрепенулся, непонимающе захлопал глазами. Парень чуть наклонился навстречу к Джонсону и пусть он совершенно не понимал, зачем Ларри шепчет, он принял его правила игры.       — Что? — тихо спросил в ответ Фишер младший.       — Подыграй мне, потом всё объясню, — подмигнул Ларри и заговорщически усмехнулся.       Сал невольно и сам заулыбался, и пусть Джонсон не видел его улыбки, он чувствовал это — смешинки так и заплясали в светлых голубых глазах.       — Ма-а-ам, мы что-то с Салом так уста-а-али, — наигранно зевая, протянул Ларри, обращаясь к Лизе, — Мы, пожалуй, пойдём...       Салли кивнул и демонстративно потянулся. Миссис Гарсия удивленно вскинула брови и спросила:       — Мальчики, вы уверены, что не хотите ещё посидеть с нами...?       — Моя дорогая, пусть парни идут отдыхают, — вклинился в разговор вошедший Генри, держа в руках увесистую бутылку из тёмного стекла, — Всё-таки, уже совсем не детское время, хи-хи... Ступайте, мальчики, а мы тут ещё посидим.       Ларри, не дожидаясь ответа матери, закивал головой, вскочил и потянул за собой ещё сидящего Салли. Джонсон незаметно, чуть склонившись, протянул руку и схватил бутылку откупоренного шампанского, что скрывалась у ножки стола. Он ловко спрятал её под растянутую толстовку. Холод стекла на секунду обжёг кожу на животе, но Ларри даже не поморщился— он поспешил к выходу из гостиной, утаскивая за собой младшего Фишера.       — Спокойной ночи! — крикнула им вслед хихикающая Лиза. Она даже и не заметила ловкого манёвра сына: так умело захватил её внимание Фишер старший.       Как только парни скрылись за дверью, Сал поинтересовался:       — Зачем ты взял шампанское?       — А чего добру пропадать? Им оно вряд ли сегодня уже понадобится, — засмеялся Ларри и многозначительно поиграл бровями.       Было так душно, что голова шла кругом, но стоило только Ларри выдохнуть, как воздух вырывался клубами пара изо рта и растворялся лишь у самой крыши домика на дереве. Эта странность позабавила парня, и он невольно заулыбался.       Сладковатый вкус уже почти исчез с языка, и парень решил исправить это досадное недоразумение — вновь потянулся к круглобокой чашке. Пузырьки защекотали губы, в груди медленно потеплело.       — Лар-р-и-и... — протянул Сал, раскинув руки в стороны, — знаешь, как было бы здорово, если бы у нас тут было стеклянное окошко? Мы бы смогли наблюдать за звёздами... Это ведь так круто, когда небо в решето, будто его кто-то там, наверху, простреливает... только пули до земли не долетают.       Его голос чёткий, не приглушённый — это столь непривычно для Джонсона, что невольно по его спине пробегают колючие мурашки.       Салли растянулся на полу и самозабвенно уставился в дощатый потолок, будто и вправду видел сейчас там звезды. Он закусил губу, опрометчиво задев тонкий шрам, но это было чем-то столь привычным, что Сал даже не обратил внимание на секундную боль.       Что-то внутри у Джонсона на секунду замерло, затрепетало и отдалось тягучим волнением, когда парень провёл кончиком влажного языка по сухим губам. Ларри никогда не касался губ друга, но почему-то был четко уверен, что они шершавые и горячие.       Джонсон подавился рваным вздохом и неловко завалился, растягиваясь на полу рядом с приятелем.       — И почему же ты думаешь, что пули не долетают? Ещё как долетают... забыл про падающие звезды? — ответил наконец Ларри.       — И вправду... — усмехнулся в ответ Сал.       Губы Джонсона тронула улыбка. Парень не смог долго глядеть в потолок, мир перед глазами рябил, крутился, будто и вправду всё вокруг было усеяно звёздами... Ан-нет, это всегда лишь гирлянда.       Он привстал на локтях и скосил глаза на друга. Выражение лица Фишера младшего сменилось с восторженно-мечтательного на задумчивое. Он хмурил брови, морщил нос, а светлые ресницы трепетали, будто парень вот-вот закроет глаза; только взгляд сосредоточенный, направленный чётко вверх. На щеках рдеет хмельной румянец, а на приоткрытых губах застыл немой вопрос — он вот-вот готов слететь с языка, но что-то останавливает парня.       Салли вдруг отмирает, сбрасывает пальцами с глаз лохматую челку и перекатывается на бок, так, чтобы видеть Джонсона. Ларри чувствует, как сердце в груди совершает стремительный кульбит, как только Сал бросает на него взгляд. Прищур глаз пьянит, завлекает. В раскосых светлых глазах отражаются огни мигающих лампочек. Кожа уже не кажется столь бледной — она приобрела какой-то медово-масляный оттенок в свете желтоватых светильников. Ларри не может отвести взгляд, наглядеться. Лицо друга кажется таким непривычным и запретным без пластиковой завесы, что невольно парень чувствует себя преступником, что позарился на нечто очень ценное. Но он не может справиться с собой — ему нравится смотреть на Сала без протеза, пусть даже его лицо и не идеально.       — Как думаешь, это к лучшему? — спрашивает вдруг Фишер.       — Что именно?       — Ну, что наши родители, они... влюбились в друг друга.       — Главное чтобы они счастливы были... Да и вообще, они же взрослые — разберутся как-нибудь сами, — смеётся Ларри, — чего нам голову забивать? Нам всего по шестнадцать, нужно наслаждаться молодостью. А все эти взрослые проблемы подождут.       Уголки губ Салли дрогнули в улыбке. Он привстал и отхлебнул сворованное шампанское из кружки, а затем завалился обратно, поближе подкатываясь к другу.       Какое-то время парни лежали в молчании, вслушиваясь в завывания хриплой метели за окном и тихие дыхания друг друга. Редкие настойчивые снежники пробивались в щели между досками и залетали в домик, поблёскивая в свете цветастых гирлянд.       Удивительно, что парни до сих пор не замёрзли. Тугой комок чего-то горячего теплился в груди и не позволял упрямому холоду овладеть телом.       — Как думаешь, они сейчас целуются? — тихо захихикал Сал.       — Без сомнений.       — Да-а-а? И почему же ты так в этом уверен? — любопытно протянул Фишер.       — Ой, да по твоему отцу видно, что он именно это и хотел сделать. Я сразу понял! — хвастливо подметил Ларри.       — Да ты эксперт...       — Ещё какой! — уверенно ответил Джонсон, на что Сал в сомнении выгнул брови.       Фишер фыркнул, замотал головой, отчего светлые волосы разметались по дощатому полу, и воскликнул :       — Да ты небось и не целовался ни разу.... какой из тебя эксперт? Банально не умеешь.       Ларри от возмущения вспыхнул. Он ведь целовался! Один раз с какой-то девчонкой из параллельного класса на осеннем балу... и пусть всё прошло не совсем удачно — она прокусила ему губу — но целовался же! Да и Тодд много чего об этом рассказывал...       — Умею, — уверенно заявил Джонсон, привставая на локтях.       — Не умеешь, — закатив глаза, отчеканил Сал.       — Умею! — грозно зарычал в ответ Ларри.       — Не уме-е-ешь, — протянул парень, ловя угрюмый взгляд друга. Салли захихикал, глаза блеснули холодной голубизной радужки.       Ларри нервно сглотнул, чувствуя, как раздражение скребется внутри, пробирается сквозь рёбра, царапается. Сал же совершенно не разделял его чувств: он лежал расслабленно, небрежно закинув руки за голову и скаля зубы в улыбке. Парень смотрел пристально, нагло, будто бросал вызов, а абсолютно незащищенная поза сама за себя говорила, что Фишер совершенно не воспринимает всерьёз всё происходящие. И Ларри это бесило. Ему хотелось доказать... что доказать? Что он умеет целоваться получше некоторых голливудских актеров или нечто другое?       Джонсон так и не успел этого понять, разум как обычно не поспевал за несдержанной натурной парня — и в следующую секунду с языка сорвалось:       — А давай проверим?       Ларри прикусил язык, замер, затих; сердце испуганно дрогнуло. Он ожидал, что Фишер стушуется, смутится, ну или же отшутится и переведёт неловкую тему — Ларри ожидал чего угодно, но никак не того, что произошло в следующую секунду — глаза Салли сощурились, призывно зажглись и с губ слетело уверенное:       — Давай.       У Ларри воздух выбило из легких будто от резкого падения, голова стремительно пошла кругом. Время для него остановилось, замерло, даже гирлянды вдруг перестали рябить, застыли. Но уже через секунду, что-то внутри у парня оборвалось, заскрежетало, словно кто-то опустил рубильник — разум померк. Пьяное вусмерть и хлам помешательство охватило его и вместо того, чтобы пойти на попятную пока ещё не поздно, он резко подался вперёд и впечатал руки по обе стороны от головы друга.

Джонсон даже не успевает понять, что происходит; не успевает уловить эмоций Фишера. Секунда, всего лишь секунда пристального взгляда глаза в глаза, и Ларри срывается, будто кто-то нажимает на спусковой крючок. Жалкие сантиметры между ними стремительно сократились. Горячее дыхание Салли на миг обжигает кожу.       Первое прикосновение к губам — будто разряд тока. Ларри вздрогнул и тут же вновь прильнул: неуверенно, неумело, будто пробовал на вкус; осторожно, словно вот-вот обожжётся. Сал рвано выдохнул, обдал губы приятеля жаром и сам потянулся навстречу, блаженно прикрыв глаз. Парень обвил руками шею Джонсона и притянул к себе, выгнулся, желая оказаться как можно ближе. Дыхание его участилось; грудь вздымалась нервно, тахикардийно. Ларри и самому казалось, что воздух вовсе закончился, но вместе того, чтобы вдохнуть спасительный кислород, Джонсон вновь припал к губам Фишера: на этот раз увереннее, настойчивее. Он грубовато прикусил верхнюю губу Сала, отчего тот невольно вздрогнул, застонал и вжался в пол: лопатки отдались ломотой, кровь застучала в висках. А Джонсон будто почувствовал, как от его напора на миг стушевался Сал; и ему это понравилось. Он нагло провёл кончиком языка по прикусанной ранее губе, а затем вновь поцеловал. Салли простонал что-то сбивчивое ему в губы и робко ответил — это придало Джонсону уверенности, он углубил поцелуй, заставляя Сала невольно приоткрыть губы и позволить коснуться языка.       У губ Фишера вкус пронзительный — медовый, пряный, столь же терпкий и сладковатый, как и то игристое вино. Но Ларри нравится прикасаться к другу намного больше, чем баловаться шампанским.       Каждая клеточка тела будто наэлектризована — стоит только Салу обхватить холодными пальцами заднюю часть шеи, как по телу пробегает дрожь. И он будто чувствует, как загорается Ларри от его прикосновений. Сал словно в отместку пробирается руками под свитер, к лопаткам, проводит ладонями по напряжённой спине. Он зубрит под пальцами позвонки, спускается вниз, щекочет ноготками разгоряченную кожу. Ларри пылает, и даже сам не до конца понимает — от контраста прикосновений, собственной дурости или его губ.       Джонсон невольно тянется к его телу, при этом стараясь не разорвать пусть и неумелый, но такой желанный поцелуй. Парень не должен дать слабины, иначе Сал просто ускользнёт от него. В отличие от Фишера Ларри касается плеча друга робко, осторожно пробегает пальцами по шее и проводит по линии подбородка. Ему хочется дотронуться до щеки, обхватить руками лицо, запечатать поцелуй у виска, но он боится невольно сделать больно, разбередить старые шрамы. Поэтому всё, что ему остаётся — это мягко скользнуть к затылку Салли и зарыться пальцами в светлые голубые волосы.       Ларри уже совершенно ничего не соображает, каждая клеточка тела будто плавится, а по венам течёт не кровь, а жидкий огонь. Это затмевающее разум удовольствие граничит с болью, с настоящей мукой; но Джонсон не может собраться с силами и оторваться от влажных горячих губ. Он чувствует — ещё чуть-чуть и он просто задохнётся, осыпется пеплом — но он не может прервать это безумие.       Зато Сал может. Он спасает их от участи окончательно сгореть в объятьях друг друга. Фишер открывает затуманенные страстью глаза, что-то неразборчиво мычит, упирается ладонями в грудь друга и мягко отстраняет его, лишь напоследок играючи прикусив его нижнюю губу.       Ларри повинуется и наконец вдыхает.       Их дыхания столкнулись, смешались, сплелись. У Ларри перед глазами замелькали жёлтые точки, щёки горели, а в груди что-то раздражающе щекоталось. Джонсон не решался отстраниться, какое-то оцепенение охватило тело, и он так и остался нависать над другом, грудь которого из-за сбитого дыхания нервно вздымалась.       Сердце парня испуганно сжалось, стыдливый жар обжёг уши. Ларри, всё ещё пытаясь справиться с прерывистым дыханием, с опаской перевёл взгляд на Сала.       Глаза Фишера, затуманенные дымкой возбуждения, поблёскивали; но на этот раз явно не огоньки гирлянд отражались в глазах — во взгляде плясали огоньки невиданной ранее страсти. От возбуждения у Салли тряслись колени и подрагивали ресницы. Он поймал взгляд Джонсона, на секунду замер, пропустил судорожный вдох.       У Ларри нервным импульсом в висках застучала паника. Сознание медленно, но верно возвращалось, а вместе с ним парня захватывал стыд. И что теперь он должен сделать?       — Знаешь... — Сал вдруг подал голос, и Ларри невольно перевёл взгляд на него. Фишер провёл кончиком языка по припухшим губам, глаза призывно прищурились, — что-то ты меня не убедил. Попробуй-ка ещё раз...       Джонсон раздумывал лишь секунду. Да и раздумывал ли? Скорее, он в этот момент пытался успокоить бешено стучащее сердце, которое вот-вот норовило пробить рёбра; но даже если бы оно и вправду поломало кости, парня бы это не остановило.       Его губы дрогнули в улыбке.       Ларри не нужно просить дважды.