***
Не желая привлекать лишнего внимания, Геральт, накинув капюшон, скользнул к ближайшему столику местной таверны. Он успел обрадоваться, что почти все посетители обратили свой взор и слух на барда в противоположном углу заведения, который мелодично перебирал струны лютни. Но уже через несколько мгновений бард запел, и внутри Геральта все похолодело. Первым порывом было тут же уйти из таверны, пока снова не накликал на себя беду. Но не смог, и тогда возблагодарил судьбу, что хотя бы сидит спиной к барду и тот его почти точно не видит через множество столов и пьяных голов. Заказав выпивку и расплатившись за ночлег с подошедшим хозяином, который, в отличие от посетителей, сразу заприметил особого гостя и понял его желание оставаться в тени, ведьмак замер, слушая знакомую песню. Он ведь уже успел смириться с мыслью, что никогда больше не услышит этот голос. Даже не так. Он надеялся, что никогда больше его не услышит. Уход Йеннифер заставлял его чувствовать злость. Исчезновение Лютика — непонятную гамму эмоций со склонностью к самоуничижению и уверению самого себя, что быть одиноким — удел ведьмака, и никуда ему от этого не деться. На некоторое время ведьмак провалился в воспоминания. Йеннифер лежала, сверкала своими невозможными глазами и говорила, что хочет быть для кого-то важной. И она была тогда самой важной в его жизни, как ему казалось. Он бы простил ее, вернись она сейчас. Но она не вернется, и выходит, что сам он, ведьмак, не важен никому. Эту мысль он прорабатывал в своей голове каждый день с тех пор, как она ушла. И все больше убеждался в правильности своих выводов. Ведьма не задумываясь избавилась от того, кто был готов на все ради нее. Ведьмак размышлял, а знакомая музыка все продолжала играть. И вот он уже слушает о своих же былых приключениях. Голос барда непривычно подрагивает, но даже спиной Геральт слышит улыбку: «…он людям товарищ, всегда он за нас… …он нас защищает…» Надо же, какой упрямый бард, его прогнали, а он продолжает восхвалять. Да и так ли хорош Геральт, как поет про него Лютик? Он не знает. Но в душе подозрительно немного теплеет. Начинается новая мелодия, и ведьмак узнает в ней ту самую последнюю песню, которую Лютик сочинял при нем, да так и не успел закончить. Слух против воли обостряется и весь он обращается во внимание. Постепенно дыхание Геральта перехватывает и словно все, что творилось в полнейшем хаосе в его голове последние недели, встает на свои места. Незаметно для себя он сжимает деревянную кружку так, что по ней идут трещины. Звучат завершающие строки, и эмоции, которые бард вложил в эту песню, настолько сильны, что, кажется, заполняют болью всю таверну. «Она уничтожит тебя своим сладким поцелуем…» И даже самые черствые слушатели замолкают, оставаясь в странном состоянии, хотя Лютик уже отложил свою лютню и направляется к выходу за порцией свежего воздуха и, возможно, минуткой одиночества. Ведьмак отмирает и подрывается за ним. У самого выхода, не давая прийти в себя, он уверенно и крепко берет Лютика под локоть и силой тащит к лестнице на второй этаж, к комнатам. Поняв единожды, Геральт больше не сомневается, это не в его природе. К моменту, когда ведьмак находит свою комнату, Лютик, кажется, наконец узнает его, перестает сопротивляться и весь как-то никнет. Геральт заталкивает его внутрь, прижимает к стене, упираясь руками с обеих сторон, и думает, что наверное до чертиков того напугал. На мгновение в его голове мелькает непонимание, как такое светлое существо могло полюбить его. Есть только один способ узнать. Лютик жмется к стене и смотрит в пол. — Прости, Геральт, я правда не знал, что ты здесь. Если скажешь — я немедленно уберусь из поселения. В его голосе столько отчаяния, что сердце бесчувственного ведьмака болит сильнее любой раны, когда-либо полученной им. — Идиот… — Я… — Лютик теряется и не знает, как еще оправдаться. — Я такой идиот… — почти рычит ведьмак, прерывая его, и наконец их глаза встречаются. — Боже, надеюсь, я правильно все понял. Резкий поцелуй оказывается сухим и смазанным, а Лютик замирает с широко распахнутыми глазами. — Нет? — в жестком голосе ведьмака можно уловить едва заметную надежду и мольбу. Лютик несколько раз приоткрывает рот, пытаясь сказать хоть что-то, и Геральт замечает, как предательски блестят влагой глаза барда в тусклом свете луны из окна. — Ты не хочешь этого на самом деле. Не можешь хотеть. — А давай я сам буду решать, чего я хочу? — огрызается ведьмак, но тут же смягчается. — Ты же сам говорил, что нужно делать то, что тебе нравится, пока не поздно. Я наконец понял. — Молю тебя, не делай этого со мной, если ты на самом деле не хочешь. Ты потом уйдешь, а я… Я же больше не смогу собрать себя. Не разбивай меня, пожалуйста. В горле засаднило от таких слов. Господи, как он посмел довести этого доверчивого барда до такого состояния? — Как мне доказать тебе? Скажи, я сделаю все, что прикажешь. Мягкая ладонь вдруг касается щеки и гладит колючую щетину. — Я не хочу приказывать тебе. Я же… я же люблю тебя, Геральт. Не выдержав больше, ведьмак подхватывает Лютика и быстро, но очень мягко опускает на кровать. С удивлением понимает, что никогда и ни одну женщину он не хотел так, как хочет этого глупого барда со сводящим с ума голосом, который ведь всегда, всегда был рядом. — Геральт… — Пожалуйста, позволь мне, Лютик. Прогони, если не понравится, но дай хотя бы шанс. Я такой идиот, что не увидел сразу… Лютик стонет, закусывает губу и отвечает «да» одними глазами, но Геральту этого достаточно. Распутываются одежды и летят в сторону. Губы наконец так правильно прикасаются к губам, открыто, влажно, горячо и страстно. И Лютик совсем теряется, будто сходит с ума, не веря, что это не очередной его сон. Губы опускаются ниже, к тонкой шее и почти безволосой груди. Запах дурманит, но еще больше сводит с ума этот волшебный голос, прекрасный в своих стонах. Лютик все еще боится брать на себя хоть какую-то инициативу, боится, что, коснись он ниже — и все волшебство рассыпется в прах и исчезнет. Геральт понимает. И он сделает все, чтобы его возлюбленному сейчас было хорошо. Опускаясь дорожкой поцелуев все ниже и ниже, он наконец касается краями губ напряженной головки члена Лютика, рот сладко наполняется слюной. И вдруг тот отдергивается словно от раскаленного железа и зажимается как может. — Геральт, нет, — чуть не плачет он. — Возьми меня, но ты не должен, ты не обязан… Это же… — Это же что, Лютик? Я противен тебе? В глазах барда мелькает ужас и вина, и Геральт понимает, что перегнул. Он должен успокоить его сейчас, а не заставлять чувствовать себя еще и виноватым. — Ты слаще любого вина, Лютик. Пожалуйста, позволь. И бард старается расслабиться, старается изо всех сил. Несколько движений горла ведьмака спустя стараться уже нет необходимости, Лютик тонет в этом чувстве с головой. — Войди в меня, — раздается вдруг еле слышная просьба. Геральт и хочет этого, и боится. Боится сделать больно, а еще точно знает, что хочет его настолько, что кончит буквально тут же. Широко проведя ладонью по своему языку, а затем по члену, он входит медленно, придерживая себя у основания. Лютик смотрит ему в глаза не отрываясь и загнанно дыша. Фрикции редкие и осторожные, внутри Лютика узко и жарко, и ведьмака ведет как от крепкого алкоголя. Рука придерживает узкие бедра барда, но тут мягкая ладонь Лютика просяще тянет ее к члену, и в момент, когда Геральт обхватывает его, Лютик сам насаживается на ведьмака до предела. Горячее семя проливается в руку Геральта. С низким рыком Геральт вбивается еще один раз в до невозможности сжавшиеся мышцы и изливается внутрь. Судьба тепло улыбается свершившемуся, и Геральт чувствует, как все в его жизни встает на свои места.Часть 1
26 декабря 2019 г. в 14:52
Легче после того, как накричал на Лютика, Геральту не стало. Было во всем этом что-то неправильное, и Геральт чувствовал, как после ухода Йен на него наваливается отчаяние. У него, привыкшего обычно не подпускать и близко к себе любые эмоции, сейчас будто выбили почву из-под ног. В груди было пусто и больно, и гнев то накатывал, то ослаблял свою хватку. В попытке справиться с лавиной эмоций, Геральт задумался о словах Борха. «То, чего тебе не хватает, твое предназначение, ты еще не обрел его. Ты знаешь это». Знал ли он? Было бы настолько проще, вернись все к старому укладу. Он, Плотва и охота на чудовищ…