А что если...

А что если… А что, если Шеллена, спустя много лет, выпустив в свет сына и похоронив мужа, осела в Цинтре. Именно она принимала роды у Паветты, ругалась на чем свет стоит с Мышовуром и, чего греха таить, виртуозно пряталась от наезжающего временами ведьмака, который, по своей неизбывной ведьмачьей привычке, осматривал на предмет неучтенной нечисти все подходящие для этого закоулки. А что, если Волмения и Белория находились в таком медвежьем углу что Нильфгаард добрался до них многим позже Соддена? И отошел не солоно хлебавши, ведь несмотря на откровенно пренебрежительное отношение к Белорской Академии Магии и Травничества Великого Капитула, ее воспитанники сумели дать захватчикам достойных отпор… Право Неожиданности действует не только на ведьмаков, Геральт. Ты не мог знать, что многократно проклятый отступник из Капитула, создавший методику испытания травами и эликсирами, проводящий сквозь горнило трансмутаций юных смесков всех рас, всего лишь искал средство спасти другого проклятого ребенка. Ведь проклятья имеют свойство проявляться не в детях, но в потомках. А немолодая оборотниха, могущая рассказать об этом тому кто желал бы слушать, чудом вырвалась из объятой огнем Цинтры. Не иначе чем божьим попустительством пропустившая резню в лагере беженцев, она всего-то на пару часов разминулась с Цири (и знакомая нам История могла пойти совсем по-другому). И сейчас она с непередаваемым выражением лица смотрела на перепуганного сверх всякой меры и сверх той же меры наглого купчишку, суетливо поправлявшего мешок на возу, наваленного всяким скарбом. Может быть прошла бы мимо, да больно разило застарелой кровью да чем-то непонятным, заставляющим дыбиться шерсть на загривке. Так иногда пахло от Вереса, насильно вытягиваемого проветриться после многодневных бдений в Башне Алхимиков. - Что, любезный, наживаемся на чужих смертях? - голос, вопреки старанию, постепенно скатывался в рык. – Не боишься, что самого попросят поделиться? Купец устало вздохнул, сплюнул досадливо на землю и рывком сдернул кусок ряднины, прикрывавшей часть скарба. Кровью и эликсирами пахнуло в разы сильнее, заставив отшатнуться и брезгливо сморщить чувствительный нос. - Вот, хоронил-де, что осталось от лагеря беженцев в Волчьей Низинке, верст, поди, тридцать как ближе к малому рукаву Ринги, - поправил безвольно свесившуюся руку и прямо посмотрел в безучастные серые глаза. – А этот, беловолосый, не позволил случится непотребству, отбил мои старые кости у гулёв, а самого где укусили, а где подрали. Крови, правда, почти не было. Сказал везти его до Синих гор, а сам напился из темной склянки, успел только шепнуть, что лежать будет будто мертвый, чтобы яд в кровь не пошел, не вызвал эту итон-, инок-си-ца-ци-ю.. Тьфу, понапридумывают! – бросил в сердцах и стал суетливо поправлять постромки. - И на кой оно тебе, дедушка? Сбросил бы где в канаву, и шмотки туда же… А конь справный, может продашь? – Она и сама не знала, зачем провоцирует, хотя в мыслях перебирала что из трав и мазей в переметных сумах могут пригодиться, или может и правда добить, чтобы не мучился – до Синих гор, точнее ближних их отрогов неделя пути по мирному времени, а сейчас как бы не в два раза больше. Купец насупился, снова перебрал в руках упряжь, а затем выдохнул и обреченно махнул рукой. Помолчал, а затем принялся выпрягать ведьмакову кобылу, которая смирно стояла позади возка. - На, забирай, да только отвяжись от нас, ради всего святого ж! - голос его, и до сих пор негромкий, спустился до хриплого шепота. – Довезу уж как-нибудь… Пообещал, хоть и с перепугу, что отдам, о чем сам не знаю. - Чего?! А купец продолжал, больше для себя, чем для слушательницы: - Ох и ругался Белый, ох и крыл, я уж не думал, что покраснеть смогу чисто пацан сопливый. Хрипел, что в жопу мира заехать готов, где никто его Правом Неожиданности попрекать не будет. А потом, в бреду, клял Львицу Цинтрийскую, ну чисто как девку неугодливую, так клял да метался, что чуть с возка не слетел! Она тяжело вздохнула, обошла кругом так и продолжающего бормотать и жаловаться купца и взяла под уздки его коня, поворачивая в сторону полянки, на которой провела прошедшую ночь, не решаясь ни двигаться дальше ни обернуться – концентрация магического фона была сейчас настолько высока, что как бы на самом деле себе крылья не отрастить, как насмешливо посулила когда-то одному наивному мажонку. Сутки спустя напряженной работы по вытягиванию с того света одного, чересчур возомнившего о себе мутанта, с надо признать, довольно аппетитной задницей и мордашкой, на которую если бы не шрамы и неприятное выражение, отпугивавшее даже самых наглых баб, как бабочки на огонь слетались бы все любительницы сладенького на сто миль вокрест: - Ты, Йирга, совсем ума лишился! Кретина кусок! Что ты, как дитя неразумное, все в рот палец потянуть норовишь! Купец лишь досадливо отмахивался, кряхтел, да поливал взрезанные мелким стеклянным крошевом пальцы из бутыли темного стекла. Но огрызаться не осмеливался, справедливо полагая, что женщина, способная одним рывком стащить не самого легкого мужика с возка, а затем, как дитёнка на руках, донести до загодя приготовленной лежанки, будет способна сделать что-то уже совсем неприглядное и с одним купцом, попавшим во всю эту передрягу как куренок в ощип. Ведьмак лежал себе тихонько и проблем не доставлял. «Вот бы так вел себя в Цинтре, не пришлось бы как дуре, изображать из себя перепуганную придворную барышню на радость Калантэ», думалось под неспешное перетирание ромашки с ведьминской побасенкой и атургентумом, довольно редким цветочком, ядовитым до невозможности, вызывающим у людей судороги и остановку дыхания. А мутантам навроде ведьмаков дающим шанс выкарабкаться из очередной ямы, которую они сами почему-то считают своим предназначением. В сочетании с тертыми лепестками ромашки, волчьим корнем и корнем валерианы, атургентум давал отвар неожиданно фиолетового цвета, который будучи с превеликими предосторожностями выпоен Геральту, должен был в течении суток вывести из организма последствия плотного знакомства с падальщиками, в виде черного пота. Который еще нужно успеть аккуратно собрать с кожи лопаточкой (какое счастье, что сам ведьмак в это время будет продолжать изображать из себя спящего красавца и на подобное надругательство достойно отреагировать не сможет). А вот купец додумался причинять пользу. Ну ладно бы вычистил, больше от любопытства чем по надобности, мечи, кинжалы, изрядный запас серебряных звездочек и прочей убийственной дряни из ведьмачьих запасов. Так нет же, он додумался, - И не иначе как от великого ума! – перебрать содержимое поясных кармашков всей это архи-боевой сбруи. Нет бы догадаться, что в горячке боя флакончики, бутылочки и мутного стекла пустулы могут перемолоться в труху, а их содержимое причудливо перемешаться! Так нет же! Полез голыми руками, а порезанные пальцы тут же сунул в рот, заслужив смачного пинка и торопливого промывания уже собственной конечности «травницей», так рыкнувшей на торопливые оправдания, что вопрос о ее видовой принадлежности отпал как-то сам собой. Одно дело видеть, как умелые женские руки споро переворачивают, раздевают, моют, смешивают мази и размашисто шьют вдоль и в поперед худое жилистое тело. А другое, как те же руки с удлиняющимися в когти пальцами, цепляют жгутики швов, не хуже хирургического скальпеля отсекают ткани и старые рубцы. К середине вторых суток действие эликсира, удерживающего ведьмака в подобии летаргического сна стало подходить к концу. Застывшие мышцы пока не спешили обретать подвижность, что облегчало Шелене работу, но молоть языком, как видно, совсем не мешали. Ведьмак звал, зло, отчаянно, глухо, жалобно или с такой ненавистью в затуманенном взгляде, что даже ей, повидавшей много и всякого, становилось не по себе. Да что там ей, купец, все эти дни добровольно обиходивший их маленький лагерь, поначалу мрачно дымивший трубкой и прислушивавшийся к обрывкам бессвязных фраз, и тот под конец сплюнул и мрачно полез на возок. Вернулся с оплетенной бутылью с крепчайшей настойкой. - Влей, хуже-то не будет... - Ему?! - Себе, малахольная! Ему-тка, нельзя, поди.. А тебе всяко полегче будет. Вижу, знакомы тебе те имена, да и мне слышались. Ходил тут один, ба-а-ард. Всех девок, мерзавец, перепортил. Да вот пел складно. Я только потому его и признал, Седого, что глаза бешенные, да ищет он ее, ищет... М-да.. - Найдет, - буркнула, зябко кутая пальцы в рукава, а затем решительно отобрала бутыль, в три смачных глотка ополовинила содержимое, а затем, непонятно чему усмехнувшись, рот в рот влила добрый глоток мечущемуся в бреду ведьмаку. – Его порода такая, покуда сам не поймет, хоть кол на голове теши, - помассировала горло чтобы сглотнул, и отошла подальше, на случай, если смесь эликсиров, атургентума и настойки даст неожиданные последствия. Ведьмак между тем затих, а затем, распахнув невидящие глаза, позвал, - Висенна…. Еще спустя сутки, вконец замороченный купец давал самое страшное честное слово не рассказывать стремительно выправляющемуся ведьмаку, КТО именно его лечил и был-ли кто вообще. Или так, привиделось в бреду, а раны, а что раны, ведьмачий организм крепкий, и не такое перебарывал. А Шелена стремительно уходила на восток, ведя в поводу заводную кобылу купца. Оную собираясь оставить в ближайшем поселке и, обернувшись, бежать на восток, назад в Белорию, где ее не помнят, а может и наоборот, ждут и смеются в Школьных коридорах о страсти и ее последствиях. И поют в трактирах о заметённой в метель надежде, что серый цвет не значит цвет пороха, пыли остающейся после пожарищ… И останется день гореть на заре огнем Так зачем же нам ждать, чтоб судьба постучалась в дверь Может сном, а может бредовой мыслью придет Не гони ее, просто поверь…