охота на ведьм

— Ну, вот и дома. Минхо щёлкнул замком, запирая дверь за собой. Стянул с ног кроссовки и толкнул их в угол, сбросил с плеч куртку и повесил её на металлический крючок, слабо блеснувший в полумраке коридора. — Сейчас поужинаем, — протянул Минхо и скользнул в сторону кухни. Включил свет, оставил на столе пакет с продуктами — набрал, наверное, на неделю. — Так и не решил, что с мясом делать… Запечь? Тушить? — он вымыл руки в раковине и начал раскладывать покупки на столе. — Другого йогурта не было, жалко… Ничего, утром и этот сойдёт. Говорят, вышла новая коллекция с Сэйлор Мун, но я нигде в магазинах не видел… — он замолк, сосредоточенно вытаскивая продукты из пакета. Часть из них он убрал в холодильник, кое-что отправил в шкафчики. Овощи он перетащил ближе к раковине, включил прохладную воду под небольшим напором, чтобы сполоснуть их, но замер, словно задумался, и долгую минуту просто наблюдал за тем, как тонкая струя разбивалась о металлическое дно и разлеталась на сотни крошечных капель. — Сана, — тихо позвал Минхо, но она не отозвалась — как не отзывалась последние восемь лет. Минхо уже давно перестал надеяться вновь услышать её голос и звал просто по привычке. Одиночество давалось ему из рук вон плохо. Минхо опустил голову и тяжело вздохнул: — Надо готовить ужин. Ужинал под убаюкивающий звук телевизора — от новостей у него всегда отключались любые мысли. Мясо вышло вкусное, сочное и нежное, но Минхо ел без аппетита. Настроение было странное — хотелось позвонить кому-нибудь, но в его списке контактов не было никого, кроме номеров такси и доставки еды. Он вымыл посуду, протёр стол на кухне, а потом, поддавшись порыву, вытер пыль по всей квартире. Кажется, он давно не убирался — время текло слишком быстро, а Минхо этого даже не замечал. За окном было совсем темно, и в оконном стекле Минхо мог видеть отражение всей комнаты. Он выключил свет и, не раздеваясь, лёг на кровать, подтянул колени к груди. Прислушался: мерно падали редкие капли из крана на кухне, тихо тикали часы. Никого, кроме него, в квартире не было. Совсем никого. Инстинктивно он потянулся к вороту кофты, нашарил под ним тонкую цепочку, потянул наверх — на её конце слабо светился крошечный полупрозрачный камешек, больше похожий на стекляшку. Он стал совсем тусклым — так перед рассветом теряют свой цвет флуоресцентные фигурки планет и животных на потолке в детской комнате. Камешек был ещё чуть тёплый, и Минхо повертел его в пальцах. Казалось, что это просто безделушка вроде тех, что сотнями продают в маленьких магазинчиках аксессуаров. Не было в нём ничего особенного или важного — и сердце Минхо тоскливо сжималось от этой мысли. Сана была — была и особенной, и важной. И всё это бесило до невозможного. — Завести, что ли, кошку, — пробормотал Минхо, просто чтобы заполнить тишину позднего вечера. С момента смерти последней — Дуни — прошло уже больше двух лет. С тех пор он запрещал себе думать о том, чтобы взять новую — слишком хорошо помнил, как плохо ему было после того, как Дуни пришлось усыпить. Страх утраты оглушал его, ослеплял, но хуже всего было то, что Минхо знал: это ещё не конец. Ему удалось ненадолго задремать. Сны были яркие, словно мультфильмы. Там была Сана — она всегда была в его мыслях, но только во снах словно возвращалась к жизни. Минхо-оппа, говорила она, улыбаясь, и гладила его по волосам. Останься ещё ненадолго, просил Минхо, но она никогда не отвечала, только смотрела на него ласковым взглядом и улыбка у неё была нежнее, чем у Моны Лизы. Он проснулся ещё более разбитым, чем заснул. Сел на кровати и долго тёр виски пальцами. Было нервно — Минхо всегда доверял своей интуиции, и чутьё подсказывало, что что-то плохое должно было случиться. — Ты тоже это чувствуешь? Она не ответила. Минхо торопливо оделся и выбрался на улицу. Было совсем поздно — в редких окнах ещё горел свет, влажно блестел асфальт — видимо, дождь прошёл, пока Минхо спал. Ни машин, ни прохожих — словно Минхо остался абсолютно один в этом проклятом городе. Комбини был залит ярким светом, словно экран телевизора или огромный аквариум. Минхо купил там сигарет и пива и снова выбрался в зябкую ночь. Он не хотел возвращаться домой и поэтому побрёл дальше, пока не наткнулся на узкую лестницу, зажатую между двух зданий. Верхние ступеньки были спрятаны под крошечным козырьком и остались сухими, и Минхо устроился на них, закурил впервые за очень долгое время — а показалось, что просто впервые. Горло обожгло вонючим тяжёлым дымом, и Минхо закашлялся и почему-то от этого снова почувствовал себя живым и настоящим. В последние месяцы он много думал над тем, что будет после того, как она уйдёт и его вынужденное бессмертие наконец закончится. Минхо совсем не представлял, как будет жить дальше, — да и стоило бы жить, лишившись единственной цели в жизни? Они так долго были вместе — и как бы Минхо ни старался, он не был готов к неизбежному расставанию. Так хотелось ещё хоть раз поговорить с ней, услышать, как она смеётся, но даже во снах, она лишь звала его по имени. Минхо не слышал её так давно, что уже не был уверен, её ли это голос зовёт его по ночам — или он просто его придумал. Нет, это была она, точно она. Сана жила в его сердце, надёжно спрятанная от мира, который так хотел причинить ей страдания. Пиво горчило на языке, холодило горло, но Минхо жадно глотал его, будто умирающий от жажды, приникший к воде. В животе потяжелело, и Минхо устало, но довольно выдохнул. Шаги раздались совсем рядом — Минхо и не заметил, когда они успели оказаться так близко, будто появились из ниоткуда. Две пары ног, две пары злых опасных ног… — Где ведьма? Минхо обернулся — на него смотрел взъерошенный, черноглазый пацанёнок, хмурый и серьёзный. Нож в его ладони красиво бликовал в лунном свете. За спиной пацана стоял другой, постарше, руки в карманах, но спина прямая, напряжённая. — Уходите, — сказал Минхо. — Оставьте нас в покое. — Просто скажи, где ведьма, — зашипел пацан, и тот, старший, одёрнул его тихим хлёстким «Чонин». — Мы знаем, что ты её прячешь, — сказал старший. Лицо у него было совсем хмурое. — Мы не сможем тебя отпустить. — Да, — пробормотал Минхо. — Да, не сможете. Он смял в ладони пустую банку — алюминиевые бока громко хрустнули под его пальцами. — Мы устали, — сказал Минхо. — Мы так давно хотим, чтобы нас оставили в покое. Грудь обожгло холодной тихой яростью — отчаянием человека, который слишком долго провёл в бегах. Даже в годы затишья он всегда знал, что они рано или поздно вновь придут за ней. Минхо должен был защищать её — он пообещал, он поклялся, он сказал ей, что справится — и она поверила. — Чан-хён, — позвал Чонин и уже тихо и зло продолжил: — Этот не скажет. И провернул в пальцах клинок — красивым, показушным жестом. — Мы найдём её, — сказал Чан. — Ты же знаешь, что мы её найдём. Она не сможет прятаться вечно. Необязательно вечно, хотел сказать Минхо. Но она может скрываться ещё очень-очень долго. Вы гонялись за ней три сотни лет — кто сказал, что не пробегаете ещё столько же? Во рту было горько то ли от пива с сигаретами, то ли от тревоги. В конце концов интуиция его не подвела, но толку от этого… Он потянулся рукой к вороту куртки, нашарил под одеждой цепочку с остывающим камешком. Когда-то он был тёплым, словно живое человеческое тело, а теперь приходилось греть его в ладонях. — Сана, — одними губами позвал Минхо, а потом что-то в нём дрогнуло и оборвалось. Он бросил взгляд в чёрное небо — между домов стремительно летела вниз одинокая звезда. В этот раз ей снова удалось убежать — так далеко, что её уже никто никогда не достанет. Минхо поднялся со ступеней, отряхнул сзади куртку и джинсы. — Она снова вас обыграла, — сказал он. Ему было так спокойно и тихо, будто наконец разомкнулась цепь, все эти годы тяжело висевшая у него на шее. — Последняя. Она была последней. Звезда потерялась где-то за крышами многоэтажек, и небо вновь превратилось в идеально чёрное, без единого пятнышка покрывало. — Тебе жить надоело или что? — огрызнулся Чонин, и Минхо невесело хмыкнул себе под нос. Надоело, господи, как же ему надоело. — Оставь, — сказал Чан, и его голос звучал устало. — Но почему, хён? Мы же почти добрались до неё— — Разве не чувствуешь? — оборвал его Чан. — Ведьмы больше нет. Чонин замер, затих, будто прислушивался. Потом потрясённо выдохнул и бросил абсолютно растерянный, детский ещё взгляд на Чана. — Последняя, — повторил тот слова Минхо, но в его голосе не было ни намёка на радость. — Я пойду, — бросил Минхо и, не дожидаясь реакции, побрёл в сторону дома. Им не было смысла идти за ним — оставшись без ведьмы, он потерял для них какую-либо ценность. Но и они, оставшись без ведьмы, лишились смысла существования. Всё закончилось. Минхо заулыбался этой мысли, широко и счастливо, а потом по лицо потекли жгучие отчаянные слёзы. Она ушла — она так долго спала у него под сердцем, что они почти стали одним целым, неделимым существом. Моя дорогая Сана, я не знаю, как жить дальше — я не умею жить без тебя. Сердце билось ровно и спокойно — оно слишком давно было готово к этому удару. В груди было совсем холодно и пусто — магия покинула его навсегда, и Минхо казался себе ребёнком, потерявшимся в торговом центре. Он вошёл в квартиру пятнадцать минут спустя. Негромко хлопнула дверь у него за спиной, и коридор вновь погрузился в темноту. — Ну, вот и дома, — сказал Минхо и так и остался стоять в тёмном и тесном, словно гроб, коридоре.