Сначала

Слэш
NC-17
Завершён
69
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Награды от читателей:
69 Нравится 4 Отзывы 10 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
— Ну что, пошли? — Ага, — угрюмо кивнул Швед. — Жрать и греться. Хотя, конечно, лучше наоборот: сначала греться, потом жрать. Хаус не стал возражать, и в кубрик они поднимались в непривычном, даже тяжёлом настроении, оба озябшие, голодные, промокшие до нитки и будто бы на взводе. Будто бы, потому что неясно, по какой причине между ними возникло это странное, ничем не обоснованное напряжение. Швед всеми силами старался запрятать этот назойливый вопрос куда подальше, чтобы не отвлекаться, чтобы не думать и не истязать себя — здесь, в Зоне, это определённо лишнее. Ей, родимой, плевать с высокой колокольни на всякие недомолвки, секреты... и чувства. Она тебя либо терпит, либо тут же сжирает с потрохами, невзирая ни на какие привязанности. Зона, судя по всему, Шведу симпатизирует. В смысле, пока что. — Пить будешь? — Хаус достал из-за пазухи фляжку и протянул её Шведу. — Нет, — отрезал он. — Не буду. — Да ладно уж, — настаивал Хаус. — Глотни, внутри сразу потеплеет. — Сказал же, не буду, — процедил Швед. — Задолбал ты со своей брагой. Хватит мне её толкать. Всё, наелся, спасибо. — А ты чего взбеленился? — Хаус приложил флягу из нержавейки ко рту. — Ничего. Шагай давай, — буркнул Швед, отводя взгляд. Куда-нибудь в сторону: на обшарпанные стены лестничных пролётов, на скользкие от натёкшей воды ступени, на носки мерзко хлюпающих ботинок — куда угодно, лишь бы не на губы Хауса, обхватившие узкое горлышко, и не на его дёргающийся с каждым глотком кадык. Куда угодно, боже ты мой, только не туда. Швед сделал выбор в пользу своих ботинок, опустив голову, словно разъярённый бык на корриде. Попадись на пути какой-нибудь незадачливый наёмник, даже если без красной тряпки, Швед, вероятно, сбил бы его с ног и прошёл бы мимо, не обратив никакого внимания. Но лестница, к счастью, оставалась пустой. В кубрик ввалились полумёртвыми от холода и усталости. — М-мать, замёрз, как пёс, — сказал Хаус, вливая в себя последние горькие капли. — Угу, — без особого энтузиазма ответил Швед, стягивая с себя прилипшую к телу одежду. Погода в Припяти нынче стояла сказочная — прямо как в том советском мультфильме про Людоеда, и другой ассоциации у измотанного Шведа не возникало. Погода была ужасная, принцесса была прекрасная — да, именно. Если конкретнее, дождь зарядил нешуточный, барабанил по обветшалым крышам с самого утра, а прекрасная принцесса, вернувшись с долгой охоты, бросила пустую флягу на койку, распахнула куртку и потянулась так сладко, что позвонки захрустели. Швед услышал этот звук со своего места и вздрогнул как от удара током. Вдоль спины прошёлся лёгкий разряд, недостаточно сильный, чтобы причинять боль, почти приятный и оттого раздражающий. Швед сплюнул бы от досады, но гадить в месте, которое заменяло дом, ему не хотелось. Пришлось сдержаться и нехотя проглотить ощущение оборванной фразы, которое не давало покоя. Шведа будто перебили на полуслове, и он упустил нужный момент, чтобы объясниться и расставить все точки над «i». Время прошло, а неловкая пауза осталась и теперь тенью мелькала за каждым пустым разговором. — Портки-то сними, — небрежно бросил Хаус. — Что? — не понял Швед. — Штаны, говорю, снимай. Пусть высохнут, — повторил Хаус и рассмеялся в ответ на недовольное ворчание: — Да не кудахчи, чего я там не видел. — Действительно, — пробормотал Швед. Он шутку не оценил и поймал себя на мысли, что почти расстроен этим обстоятельством. Хаус ведь не видел ровным счётом ничего, и сей факт почему-то не вызывал должного безразличия. Или облегчения. Или удовлетворения. Или что там ощущают нормальные люди в подобных ситуациях. Либо у него, Шведа, в голове что-то перемкнуло после болезненного поцелуя с доской, которую шмальнул в него бюрер, либо это воистину интимно-личностное преступление — за месяц ни разу не застать своего соседа в раздетом виде. «Бред собачий», — подумал Швед, а вслух сказал: — Так и будешь пялиться? — Что, нельзя? Швед не ответил и снова опустил глаза. Бесполезно же. Запомните, с человеком, который вопросом на вопрос отвечает, лучше вообще никаких дел не иметь. Себе дороже. — Нервный ты, Шведов, стал. Что случилось? «Ты случился», — хотел было выпалить Швед, но вовремя спохватился и снова отмолчался, титаническим усилием воли затолкав нелепые слова обратно в глотку. Швед, делая вид, что полностью погружён в собственное разоблачение, следил за Хаусом краем глаза. Авось отстанет, если его игнорировать. Авось вот это всё уляжется и забудется. Придётся, конечно, притворяться, будто ничего не случилось, но куда без этого. В жизни ведь многое таким макаром делается, и их невыясненные отношения — по-видимому, не исключение. — Ну так? — Хаус уселся перед Шведом на корточки. Он избавился от мокрой фуфайки, повесив её на край кровати рукавами вниз, и Швед на одно долгое мгновение потерялся от нового вида: поджарый Хаус с родинками на плечах, смотрящий на него снизу вверх. Сказал бы, что загляденье, если бы так стыдно не было. Что ж, раз на раз не приходится, как говорится. — Чего? — Швед попытался скривиться, однако получилась лишь ухмылка, нехорошая такая, наискось. — Рассказывай, чего. — Нечего мне тебе сказать. — Правда? — Хаус поднял брови. — А накануне, когда мы от кровососа оторвались, ты просто по приколу меня чуть на руки не подхватил. Я уж думал, к алтарю понесёшь. — Кончай хохмить, — отмахнулся от него Швед и, кажется, впервые в жизни предпринял заведомо провальную попытку увести беседу в другое русло: — Давай ужинать и на боковую. — Вот уж нет, — Хаус поднялся так неожиданно, что Швед, не успев уклониться, очутился прижатым к своей койке, как подозреваемый, который оказал весьма серьёзное сопротивление при задержании. С заведёнными кверху руками и штанами, болтающимися ниже колен, словно его арестовали за незаконное рукоблудие. — Ты чего?.. — просипел Швед и осёкся. — Чего делаешь? — Т-ш-ш, помолчи, Шведов. Помолчи, — мурлыкнул Хаус, и его дыхание принесло не только крепкий запах водки, но и очередной электрический разряд, куда более мощный, чем прежде. По позвоночнику пустили все двести двадцать, не поскупились. Швед поёрзал на месте. — Сам же сказал: сначала греться, потом жрать, — тем временем продолжал Хаус. Хватка у него была сильная, ничего не скажешь, а кожа, горячая, как печка, обожгла Шведу запястья и низ живота там, где задралась одежда. И он подумал, что, наверное, просто-напросто сойдёт с ума, если не заговорит. — Интересные у тебя способы, — выдавил из себя Швед, поскольку ничего смекалистее в сложившейся обстановке на ум не шло. — Они ещё и действенные, — хитро прищурился Хаус. Кажется, положение сверху его нисколько не смущало, а, напротив, придавало ему уверенности. Вдавленный же в матрас Швед решил, что такой расклад ему совершенно не нравится. — Удивишь меня интересной историей, получишь конфетку, — сказал Хаус и, поймав недопонимающий взгляд, добавил: — Ну, это я так, условно. Я конфет уже тыщу лет не видел. Швед лихорадочно думал, отмеряя секунды. Он метался между «Меня покусал псевдопёс, поэтому мне хреново» и «На самом деле я сбежал из дурки, и, согласно графику психозов, в начале июня от меня стоит держаться подальше». Они оба могли избавить Шведа от одной проблемы, наступившей ему на пятки (вернее сказать, нависшей сверху), и при этом повлечь за собой определённые последствия. Последствия. Их-то как раз и стоит опасаться — что тут, что за периметром. Сказать правду всегда выгоднее, даже если очень хочется красиво наплести с три короба. Поэтому Швед сглотнул и на выдохе признался: — Тогда, на охоте я... Я испугался. — Кровососа? — хмыкнул Хаус. — Нет, дубина, — огрызнулся Швед и тут же одёрнул себя: — Его, естественно, тоже... но больше — того, что ты к нему в лапы попадёшь. Я эту тварь своими глазами видел, и, знаешь... — Швед устало вздохнул, не в силах подобрать нужные слова. — В общем, испугался я, что он тебя сцапает. Насовсем. Повисшее молчание действовало на нервы, искрилось оборванными линиями передач. Хрупкое равновесие, решающая точка невозврата, после которой всё изменится. Они смотрели друг на друга в упор, без прикипевших к лицу масок, открыто и смело, как никогда раньше — и этого было достаточно, чтобы понять друг друга. — Допустим, конфетку ты заслужил, — с этими словами Хаус, особенно не церемонясь, наклонился к Шведу и мягко прильнул губами к его губам. Он сумел спрятать напряжение и неуверенность, но мышцы рук, окаменевшие, натянувшиеся тугой струной, выдали его с головой. Хаус, съёжившись, ждал удара под дых, в пах или сразу в морду, и Швед ощущал это в его скованной позе, в бешеном биении его сердца аккурат над своей грудью. Хаус вслепую шагал в неизвестность, ожидал сопротивления, предвкушал солоноватую кровь из разбитого носа, непроизвольно вжимая голову в плечи, но продолжал делать то, что начал. И хотя на кон было поставлено слишком много, Хаус, рискуя, не отстранялся. А если бы и попытался — Швед тут же остановил бы его, подтянув выше, прижав к себе крепче. Остановил бы сто, тысяча, миллион процентов. Поцелуй со вкусом спирта сначала озадачил Шведа, поставил его в тупик — сколько же времени прошло с последней практики? — а потом увлёк настолько, что он, кусая чужие губы, не успел осознать, что пытается освободить руки и пустить их в ход. Оставаться на месте, по колено завязнув в оправданиях, судорожно пряча по углам ревность, страх и желание, больше не имело смысла. Игра в кошки-мышки кончилась. Хаус отреагировал на движение незамедлительно. Опустился ниже, пряча лицо, приник к чужой шее и вдохнул запах Шведа как в последний раз. — Уйдёшь? — спросил Хаус, метя словами куда-то в район подбородка, не смея поднять взгляд из-за страха встретиться с невыносимым отвращением в серо-голубых глазах. Вот так, в один миг, растерял всю сварливость, которой прикрывал неумолимо растущий интерес, которую использовал в качестве надёжного щита. Один миг, и Хауса не узнать. — Не уйду, — успокоил его Швед. — Отпусти. Хаус покорно подчинился, позволив ладоням Шведа пройтись по предплечьям, мимолётно огладить шею под затылком и спуститься вниз по спине, остановившись на боках. Второй, более решительный, поцелуй подвёл черту под всем, что было до него, и прохладные пальцы Шведа надавили где-то под рёбрами, то ли требовательно, то ли осторожно — слишком сумбурно, не разберёшь. — И что, даже на тот свет не отправишь? — к Хаусу постепенно возвращался запал неиссякаемого сарказма, и, несмотря на нервные нотки в голосе, он заметно расслабился. — Рано ещё, — ответил Швед и, пользуясь удобным случаем, перетянул на себя инициативу: толкнул Хауса в сторону и навалился сверху. «Принципиальный момент», — подумал Хаус, устраиваясь удобнее на узкой койке. Если Шведу так важно вести, будь то отряд или постель в кубрике, он не будет выступать против. Наоборот, он всеми руками за. — Ты тяжёлый, — привередливо поморщился Хаус. К тому времени, как его голова уместилась на чужой подушке без наволочки, он успел вернуться к своему нормальному состоянию славного раздолбая. — Это я ещё не ел. — А я о чём. — Подождёт, — коротко кинул Швед и негнущимися пальцами взялся за ремень Хауса. Его собственные штаны уже валялись под кроватью за ненадобностью. — А дверь-то открыта, — приподнявшись на локтях, шепнул Хаус. Зацепил зубами мочку уха, оттянул и, улыбаясь, сразу отпустил, а Шведа тряхнуло так, словно его на полном серьёзе подключили к электросети. — Твоя койка, Шведов, прямо напротив входа, и если кому-нибудь вдруг понадобится... — Заткнись, — прорычал Швед, угрожающе скаля зубы, и вена на его покрасневшей шее забилась пульсацией. — Заткнись, или я убью тебя. — Я в этом не сомневаюсь, — невпопад ответил Хаус, уже не соображая от жара, захлестнувшего тело целиком. Хаус с усмешкой откинул голову назад и обнял спину Шведа, ощущая, как под кожей перекатываются его мускулы. Он оттолкнулся от берега и сразу пошёл ко дну — добровольно, без лишних вопросов. Весь воздух из лёгких выбило, когда Швед коснулся его там, внизу, и взволнованно-возбуждённый выдох получился один на двоих. Швед успел ещё пару раз медленно провести рукой по их соприкасающимся влажным членам, прежде чем его грубо притянули за очередной порцией обозлённых, острых как бритва поцелуев. Хаус понятия не имел, как это неожиданно приятно — лопатками врезаться в скрипучие пружины, прогибаться под весом Шведа, пальцами хвататься за его отросшие волосы и целоваться до потери сознания. Выдыхающийся дождь ещё стучал по растрескавшемуся асфальту в Припяти, на базе наёмников, шаркая ногами, слонялись сталкеры, и откуда-то снизу периодически доносился громогласный хохот, но Швед ничего этого не слышал из-за крови, шумящей в голове. Из-под опущенных ресниц он смутно видел лежащего под ним Хауса, его приоткрытые искусанные губы, вскинутые брови и ярёмную впадину между ключицами. Швед долго, тяжело и бестолково хватал ртом воздух, пока сменяющие друг друга картинки не начали наплывать друг на друга, будто на повреждённой плёнке. Швед тоже захлёбывался от удовольствия, то уходя на глубину и растворяясь в движениях немеющей руки, то всплывая на поверхность, чтобы дать себе отдышаться. Хаус не закрывал глаз и не надеялся на воображение: он думал о Шведе, чеканно раздающем отряду отрывистые приказы, о его голосе, о лице, о хриплых сдавленных стонах и о пальцах, обхвативших член. Думал о том, как плохо было там, на территории отчаянного отрицания, и как хорошо здесь и сейчас, на тесной койке в их маленьком кубрике, так близко друг к другу, без ширм и вранья. А ещё Хаус думал о том, что позволил бы Шведу сделать с собой что угодно — вплоть до уже упомянутого убийства, — пусть только даст ему кончить и останется ещё минут на двадцать, чтобы просто лежать рядом, вслушиваясь в такт заходящегося сердца и вытирая пот, проступивший на лбу. Пусть только останется. Пусть только... — Чёр-рт, Швед, — проскулил Хаус, подгибая ноги в коленях и бёдрами толкаясь навстречу его руке. До боли сжал челюсти и ногтями оцарапал кожу у основания его шеи, чувствуя, что вот-вот перейдёт за грань. Вместо ответа Швед снова поцеловал его, приглушив вскрик, и на несколько сладостно-долгих мгновений Хаус, кажется, полностью лишился и зрения, и слуха, заблудившись в темноте, которая подступила перед оргазмом. Он этого не помнит, но Шведу пришлось зажимать ему рот свободной рукой, чтобы не привлекать ненужное внимание. Швед держался до последнего, продолжая двигать рукой, и хватался за ускользающую реальность ровно тех пор, пока не накрыло и его, заставляя длинно выдохнуть через стиснутые зубы. Хаус очнулся от того, что Швед лениво потёрся носом о его щёку, и расценил этот жест если не как немедленное признание в любви, то хотя бы как комплимент или благодарность. Ещё несколько минут они, приходя в себя, пролежали в полной тишине, нарушаемой вознёй в соседних комнатах. Сменили позу и обнимались, плавно опускаясь в приятную негу под натиском сонливости. — После такого грех не выпить, — нарушил молчание Хаус, еле ворочая языком. — После такого грех не повторить, — поправил его Швед. Они рассмеялись и вдруг поняли, что дождь снаружи уже кончился.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.