Кушнир не спала всю ночь. Настойчивые мысли о том, что необходимо УСБ сообщить как всё было на самом деле, что именно Широков по глупости, или же из жалости к потерпевшей разрешил ей присутствовать при проведении допроса врача, убившего её сына. Но это не меняло последствий, которые ожидали Валентина. В лучшем случае просто уволили, но судя по настрою сотрудников собственной безопасности, увольнения лейтенанта им было недостаточно. Видимо, товарищам необходимо было поставить галочку, поэтому они вгрызлись в это дело, как цепной пёс в кусок свежего мяса.
Саша вышла из дома, к своему большому удивлению обнаружив у подъезда машину Широкова, а самого парня в толпе малышни, с которой он с радостью гонял мяч.
— Валентин, — окликнула лейтенанта Александра, когда она поняла, что он не замечает её появления. Широков что-то сказал своим «сокомандникам», а затем подошёл к начальнице. — Ты что здесь делаешь?
— Играю с ребятами в футбол, — беззаботно ответил парень, смотря на начальницу, которая от такого спокойствия парня начала приходить в ярость.
— Футбол? — переспросила она, повышая голос. — А ничего, что тебя отстранили от работы, в отношении тебя ведётся служебная проверка. Тебя здесь совсем не должно быть!
— И что, мне теперь дома сидеть и читать газеты в разделе «ищу работу»? — видимо испытывая терпение Сашки, спросил Валентин.
— А почему ты такой спокойный? — слова Саши звучали даже не как вопрос, а как какая-то претензия. — Ты вообще понимаешь, что из-за тебя все подставляются, давая ложные показания? — закричала Сашка, не выдержав. Но вовремя опомнившись, она сбавила тон, оглядевшись по сторонам, затем вновь посмотрела на лейтенанта. — И сегодня меня будут допрашивать, а я не знаю, что им говорить!
— Я никого из вас не просил давать ложные показания! И тебя не прошу, если хочешь, скажи им всю правду. Не первокурсница, не обижусь на тебя из-за этого, — впервые за всё время работы с Сашей, Валентин повысил на неё голос. Если бы раньше он начал переживать, просить у неё прощение, то сейчас он был уверен в своей правоте и не собирался извиняться. — Уволят — хрен с ним, а посадить — не посадят.
— Ты настолько в этом уверен?
— Я ни в чём не уверен! — переходя на крик, сказал Валентин. — Никому не верю, и в систему эту поганую не верю! Генералы эти… да они же появляются на горизонте только когда у нас резонансное дело, а если муж в пьяном угаре убьёт беременную жену — то им плевать же. Да и нам плевать! Нам лишь бы дело закрыть, потому что если оно будет в «висяках», нам по голове дадут. И по голове дадут всё те же генералы, потом что, видите ли, нераскрытое дело портит им статистику. А то, что убита женщина и ещё не родившийся ребёнок — им плевать! Ты что, не понимаешь, что мы работаем не для людей, а для статистики? А я так не хочу! Я хочу помогать людям, но в нашей системе это невозможно! Если ты один пойдёшь против всех, тебя просто сломают. Так что пусть увольняют, я и сам уже хотел уволиться. Рапорт уже месяц лежит в столе, всё хотел тебе отдать, но никак не решался. И нет, не боялся, а потому что я хочу работать, я люблю свою работу, но все эти дяди с большими звёздами не дают нормально выполнять свою работу.
— Валь, я тебя не узнаю, — тихо проговорила Сашка, глядя на парня. В её глазах была какая-то пустота, словно она навсегда разочаровалась в человеке, которому она безмерно доверяла. Она смотрела на Широкова и не могла сказать ни слова, отчасти из-за того, что была согласна с ним. — А если уйдём мы, то работать вообще некому будет, — наконец ответила Сашка, после долгого молчания.
— Ничего, таких уверенных, с розовыми очками на глазах в университетах знаешь сколько? Они и займут наше место, потом на их место придут новые и так по кругу. А система эта никогда не изменится.
Кушнир ничего больше не ответила, круто развернувшись, она направилась к выходу со двора. Она никогда не могла подумать, что лейтенант Широков, которого она всегда считала милым мальчишкой, преданным псом, который всегда будет на её стороне, стороне правосудия. А он в одночасье стал тем человеком, от общения с которым начинает тошнить. Её отношение к парню больше никогда не станет прежним.
Саша прошла в кабинет оперативников, пройдя к рабочему месту Широкову, села на стул. Посмотрев на ящики, она пыталась убедить себя, что совсем некультурно что-то искать в чужом столе без спроса. Но желание узнать правду было сильнее. Она открыла верхний ящик, внутри которого лежал один единственный листок. Взяв его в руки, она прочла аккуратно выведенным почерком «Рапорт».
— Не блефовал, — поговорила вполголоса Саша, посмотрев куда-то в сторону, затем вновь перевела взгляд на рапорт. — Прошу уволить меня по собственному желанию, — ещё тише сказала Саша. Пробежав взглядом по аккуратно написанным буквам, она положила листок обратно. Взгляд невольно упал на настенные часы, которые сообщали, что буквально через двадцать пять минут ей надо будет идти на допрос. Где её показания могут сломать жизнь многих людей в отделе, а не только Валентина.
Вспоминая Широкова, она невольно вспоминала сказанные им слова обо всей прогнившей системе, и о таких же сотрудниках. Не всех, конечно, но о большинстве. И по его глазам было видно, что он сам разочаровался в этой системе, в людях. У многих «розовые очки» спадают в течение первого года работы в органах, но Валентин, похоже, сам не желал их снимать, до последнего надеясь на то, что он всё же сможет сделать этот мир чуточку лучше, сможет помочь если не всем, то хотя бы некоторым людям. И здесь он тоже просто хотел того, чтобы горем убитая мать наконец-то узнала всю правду о смерти родного сына. Но кто же мог подумать, что она решится на убийство врача. Но Валентин профессионал! Он должен был это предвидеть, должен! Сашка убеждала себя, свою совесть, как только могла. Но всё же сердце твердило о том, что справедливость в этом случае принесёт больше добра.
***
Саша не спеша шла по улице, она специально попросила таксиста остановиться за пару остановок от дома, чтобы она могла прогуляться по вечернему городу, наслаждаясь тёплой погодой. Она зашла во двор, в глаза сразу же бросился разведённый костёр в старой, обрезанной бочке. Вокруг которой довольно большим кольцом сидели дети и взрослый. Тихо-тихо бренчала гитара, а мужчина и женщина, в которых Саша узнала своих соседей, напевали какую-то песню.
Кушнир тихо подошла к соседям, при этом она долго искала в толпе Широкова. Увидев Валентина, который жарил на костре кусочки хлеба и зефирки, даже обрадовалась. Весь день ей было не по себе после утреннего разговора с Валентином. Ей отчего-то даже хотелось извиниться перед ним, хотя она даже не понимала, за что будет просить у него прощение.
Широков поднял взгляд на Сашу, но сразу же отвернулся, сделав вид, что не заметил её.
— Кому ещё зефир? — спросил он, протянув нескольким мальчишкам и девчонкам, поднявшим руки, палочки с лакомством. Он чувствовал на себе пристальный взгляд Саши, но из последних сил сдерживался, чтобы вновь не посмотреть на Сашу и не встретиться с ней взглядом.
Всё образовавшееся мероприятие во дворе продлилось ещё около часа. Уже ближе к одиннадцати часам вечера все начали расходиться по домам, при этом, не забывая благодарить Валентина за организацию всего.
— Валёк, спасибо тебе большое, — мужчина лет пятидесяти подошёл к Широкову и пожал его руку. — Я прямо в детство вернулся.
— И я! — послышалось со стороны сразу несколько взрослых голосов.
— Я прямо заново родился, знаешь, на работе столько всего навалилось, — начал ещё один мужчина. — А сейчас на душе так легко стало. Никакого психолога не надо. Спасибо тебе!
— Предлагаю это сделать традицией! — подала голос одна женщина, взяв супруга под руку. — Например, раз в неделю или в месяц устраивать вот такие вечера.
— Я только «за»! — улыбнулся Широков. Попрощавшись со всеми, он принялся собирать свои вещи: кофту, мяч, бутылку с водой.
***
— Ты что, весь день здесь пробыл? — держа кофту за края воротника, спросила Саша, появляясь из парадной.
— Да, а что? — спокойно поинтересовался Валентин, открутив пробку, он сделал глоток воды, а остатки принялся выливать в дымящийся костёр.
— Я дала показания, — проговорила Саша, наблюдая за коллегой. Но Валентин никак не отреагировал на её слова, продолжая тонкой струйкой воды заливать костёр. — Тебя правда не интересует, что я сказала им?
— Нет, — беззаботно ответил Валя. Закрутив бутылку, он отправил её в урну. — Мне абсолютно пле-вать! — по слогам проговорил он, посмотрев прямо в глаза Саше.
— Я сказала то же самое, что и все, — Саша присела на лавочку, устремив свой взгляд на асфальт.
Широков молча присел рядом с ней. Он долго смотрел на мяч, лежавший у его ног, и на кофту, которая была у него в руках.
— Спасибо, — тихо проговорил он. — Сегодня долго думал и принял важное решение для себя. Будь добра, возьми мой рапорт в столе и подпиши его завтра. Я разочаровался в людях, в своей работе, в себе.
— И чем же ты будешь заниматься?
— Не знаю ещё. Команду малышни соберу, и буду тренировать. Или поступлю в аспирантуру и пойду преподавать в юридический университет. Буду самым добрым преподавателем и любимчиком студентов.
— Неплохие идеи, — улыбнувшись, ответила Саша. — Что у тебя коленкой и локтём?
Валентин перевёл взгляд на правую ногу, затем на правую руку, где были большие кровоточащие ссадины.
— Упал.
— Пойдём, я обработаю, пока никакой гадости не занёс, — Саша поднялась с места и направилась к парадной. Валентин ещё несколько секунд посидел неподвижно, затем поднял мяч с земли и пошёл следом за Кушнир.
