We say goodbye in the pouring rain

Когда я просыпаюсь утром в очередной снятой на ночь квартире, солнце светит прямо в глаза, и я не знаю, хорошо это или плохо, потому что, с одной стороны, я был бы рад поспать еще немного, но с другой, это именно то, что нужно – тепло, которого не хватает в отчего-то пустой постели. Не открывая глаз и не шевелясь, я точно знаю, что рядом никого нет – вероятно, это привычка, выработавшаяся за все это время, – привычка, не доставляющая такого удовольствия в моменты, когда его нет рядом. Я лениво потягиваюсь и зеваю, потирая кулаками веки и стараясь приободриться, потому что, если он уже встал, нет никакого смысла дальше оставаться в постели. – Ли-и-и-а-а-ам, – протягиваю я, жмурясь и немного отодвигаясь на прохладное место, растягиваясь по всему матрасу, и слышу в ответ голос, ставший таким близким и таким далеким, что сердце останавливается при одном звуке, словно боясь пропустить хоть слово, не уловить что-то, не расслышать: – Вставай, Зейн, завтрак почти готов. Улыбаюсь этой фразе и ухмыляюсь сам себе, прогоняя в голове, как было бы хорошо каждое чертово утро слышать эту фразу. А лучше просыпаться чуть раньше него и творить какие-нибудь глупые неожиданные вещи, чтобы удивить его, чтобы поместить улыбку на эти губы. – Мы не можем поваляться еще чуть-чуть? Вместе? – мой голос такой по-глупому детский, но это именно то, как я хочу звучать, потому что Лиам, стой он сейчас рядом со мной, не выдержал бы моего умоляющего взгляда. Но он не рядом, и он не обращает внимания на мой тон, лишь возражает: – Нет, Зейн. Ты же знаешь, нам пора в дорогу. Я знаю. И поэтому киваю сам себе, тяжело вздыхая, и выбираюсь из уютной постели навстречу новому дню. Уезжать от него совсем не хочется, но его не переубедишь, и я вовсе не хочу ссориться в такой теплый солнечный день. Поэтому все утро я не выпускаю его из объятий, целуя в висок, за ушком, в щеки, в губы, в шею, в ключицы, в каждую не покрытую одеждой клеточку и мечтаю, что он бросит все и просто проведет еще время со мной, снимет с нас одежду и сделает так, что мы не выберемся из кровати до следующего утра, совершая постыдные вещи и не давая соседям спать, но он только сдержанно улыбается мне и быстро собирается. Он, видимо, куда-то торопится – на назначенную встречу или в поезд, на который он уже купил билет, – или, возможно, он просто не хочет проводить время со мной больше. Не то чтобы это было каким-то его обязательством, поэтому я легко отпускаю его. А когда закрывается дверь, допиваю кофе и, собрав обратно свою легкую сумку, тоже отправляюсь в путь. Дорога, и вправду, не ждет. *** В следующий раз мы случайно пересекаемся в Бухаресте. Его волосы развеваются на ветру, и темное пальто выглядит идеально на сильной фигуре, что заставляет меня остановиться на какое-то время и просто перевести дыхание, впитать это, прежде чем позвать его. На мой голос он откликается сразу же, поворачивается на звук и улыбается, и я не могу не улыбаться в ответ, хоть все еще слегка обижен, что тогда, в Вильнюсе, он уехал так скоро, не дав мне насладиться им до конца. Я замечаю на его лице легкую щетину, а в глазах какой-то странный блеск, словно.. словно за то время, что мы не видели друг друга, он вдруг понял что-то, осознал какую-то важную истину, которая все еще ускользает от меня. Это не дает мне покоя, но вскоре он просто сокращает расстояние между нами и сжимает меня в объятиях, и, не в силах побороть себя, я шепчу на ухо, как скучал по нему. Я знаю, он скучал тоже. Мы гуляем по городу весь оставшийся день, молчим и только осматриваемся и обнимаемся, целуем друг друга без остановки и, вероятно, смущаем местных жителей, но нам, что ни встреча, то свидание, и не важно, какой город – романтика витает в воздухе, когда мы только видим друг друга, и я знаю, что, как бы он этого не отрицал, ему нравится, когда я шепчу девчачьи милости ему на ушко, смешивая все это с пошлостями и заставляя его краснеть. Он держит мою руку, и даже сквозь перчатки я чувствую, как горят его ладони – он всегда сильно реагировал на даже легкий мороз, и я стараюсь прижаться еще ближе к нему, чтобы согреть, и в итоге мы забредаем в какую-то кафешку на углу. Там нет туристов – одни местные жители, которые осматривают нас без особого интереса и возвращаются к своим делам, все еще иногда поглядывая, когда видят, как бесстыдно мы целуем друг друга так глубоко, как можем, как мы сжимаем друг друга в объятиях, забившись в самый уголок длинного потрепанного диванчика и даже не сделав заказ. Нам не стыдно – мы даже не думаем о приличии, потому что оба понимаем, что не виделись так долго, что скучали по этому так сильно, и что к завтрашнему дню мы уже расстанемся с этим городом и друг с другом, и ничто не может оторвать нас друг от друга. Мы отстраняемся только для того, чтобы попросить у официанта две больших чашки латте и два теплых шоколадных круассана, улыбаясь друг другу с раскрасневшимися щеками и припухшими губами. Этот день отличается от нашей предыдущей встречи в Литве, когда нами двигали только страсть и желание, когда мы не успели и двух слов друг другу сказать, только не от того, что растворялись друг в друге, как сегодня, а от того, что после крышесносного секса ни один из нас не имел сил произвести и звука. Мне нравится, как они отличаются – мне нравится, как различается он, и это действительно влияет на меня странным, необъяснимым образом. Мне хочется знать, каким еще он может быть, какие еще вещи он может делать со мной, как еще он может повести себя в моем обществе – и я не уверен, смогу ли когда-нибудь узнать, потому что наши встречи никогда не назначены, и я не в курсе, каким путем он последует. Я живу надеждой, продолжая искать его лицо в толпе на каждом вокзале все в новых и новых городах. Как бы глупо это ни звучало, это стоит того – сейчас я чувствую себя действительно счастливым, и мне просто хорошо в его руках, не важно, где мы, кто окружает нас, как давно мы не виделись – все это лишь числа, названия, имена, но у нас.. у нас есть связь, чувства, у нас есть.. любовь. Я не боюсь этого, я и глазом не моргаю, когда осознаю это – ничего не изменишь, да и мне бы не очень хотелось, поэтому я просто тону в нем и его крепких объятиях и мечтаю, чтобы мы просидели так как можно дольше. *** Наша очередная встреча не заставляет себя долго ждать – я вижу знакомые черты в Будапеште слишком скоро после последнего расставания, и я даже думаю, что это очередные галлюцинации, что мне кажется, а парень просто похож на него, – но нет, это он. Такой же красивый, как и раньше – возможно, даже более мужественный, привлекательный, сексуальный – на этот раз я не зову его, а только незаметно подкрадываюсь сзади и закрываю ладонями его глаза, на что он слегка дергается, но сразу расслабляется и шепчет еле слышно: – Зейн, – даже скорее выдыхает, но я замечаю, я чувствую, я отпускаю руки и разворачиваю его к себе, улыбаясь во все тридцать два и рассматривая его черты лица, отмечая, как он похудел, какими острыми стали его скулы и как его глаза приобрели какой-то оттенок.. одиночества, отчужденности. Стараюсь не зацикливаться на этом и ничего не спрашивать, хотя, честно сказать, это беспокоит меня сильнее, чем должно – мы практически никто друг другу, как он говорит, впрочем, и я не думаю, что он ответил бы, поэтому только прижимаю его к себе и утыкаюсь в его шею носом, вдыхая такую знакомую и такую любимую смесь его аромата и запаха дороги. Он пахнет так с нашей самой первой встречи, и, если бы мне предложили, я бы узнал его по запаху из миллиона других людей. Он неожиданно хватает меня за руку и тянет за собой, хитрая улыбка играет на его лице, и я не упираюсь, не спрашиваю, не волнуюсь, просто иду за ним, потому что это кажется самым правильным поступком сейчас. И потому что я доверяю ему. Доверяю ему, как никому другому – хотя у меня и нет никого, кому можно было бы доверять, я один, и я сам по себе. А он так и продолжает целенаправленно идти куда-то, подчиняя меня лишь теплом своих пальцев в моей ладони, и мне этого хватает для того, чтобы снова почувствовать ту радость в груди, по которой я успел соскучиться, пока был в дороге один. Мы не идем далеко, только пару раз заворачиваем и огибаем несколько домов – я не слежу, я нахожусь в неком трансе, – и, в конце концов, он приводит меня в парк, отпускает мою руку и бежит на детскую площадку, садится на качели, еле втискивая свои широкие плечи между цепями, на которых держится сидение, и отталкивается от земли, улыбаясь так ярко и весело, что я не удерживаюсь и присоединяюсь, объявляя спор, что смогу раскачаться быстрее и выше, чем он. В этот день мы много смеемся, обзываемся, деремся, катаемся на горках и валяемся на покрытой инеем и легким слоем снега траве, ерошим друг другу волосы, ведем себя так по-детски, что мне даже не верится, каким несерьезным и свободным он может быть. Это совершенно не похоже на те его образы, которые мне на тот момент посчастливилось увидеть, и поэтому большую часть времени, проведенного с ним тогда, я стараюсь запомнить, как звучит его смех, как блестят его глаза, когда он счастлив, и как он выглядит, как ведет себя, когда отпускает свою защиту и просто отдается своим внутренним глупым желаниям. От этого захватывает дыхание, и мне кажется, что после очередного приступа безудержного смеха я просто упаду без сил. Он, кажется, тоже лишается своих сил, и поэтому он тащит меня с собой в ближайший отель, быстро загоняет меня в горячий душ, а потом приносит откуда-то мороженое и оборачивает нас теплым одеялом, включая телевизор и подавая мне ложку, и я чувствую себя героем романтического фильма, и на момент тот день видится мне началом чего-то нового, чего-то постоянного. Утром мы снова расстаемся, уезжая каждый в своем направлении. *** Я вижу его снова в Мюнхене, такого разбитого, потерянного, его глаза пустые, а на лице нет совершенно никакого выражения. Поэтому я подхожу и сразу беру его за руку, чувствуя, как он сжимает мою ладонь сильнее, словно благодаря. Мне кажется, что я появился вовремя, и за это я сам благодарю себя – не представляю, как винил бы себя самого, если бы узнал, что в момент, когда ему было плохо, никого не было рядом. Он на этот раз не проявляет больше никакой инициативы, и я беру все в свои руки, в попытке спрятать от уличного холода завожу его в ближайшее несильно заполненное кафе и сажаю за самый дальний столик, двигаясь как можно ближе к нему и просто обнимая, не ожидая ни объяснений, ни нормального приветствия, ни вообще хоть какого звука. Видимо, что-то случилось у него на пути из Венгрии в Германию, и это что-то сильно ранило его, если не полностью опустошило, и я не уверен, что могу сделать хоть что-то – если он захочет, он расскажет сам, поэтому я лишь нахожусь рядом с ним, пытаясь передать хоть каплю спокойствия через нашу близость, и мы проводим так весь вечер. Я заказываю то кофе, то десерт, то салат, чтобы официанты не выгнали нас из заведения, а он только без эмоций впихивает в себя небольшой сэндвич, запив его водой, так и не говоря и слова ни мне, ни кому-либо еще. Когда на улице совсем темнеет, мы медленно идем по ярко освещенным улицам, держась за руки и прижимаясь друг к другу, находим маленький отель и быстро снимаем на ночь комнату. Он ложится в кровать с таким же пустым лицом, и я наблюдаю за ним, сижу около него, пока он не заснет, жду, что он скажет хоть что-нибудь, но он не выглядит так, словно хочет чем-то поделиться. – Я с тобой, – лишь тихо шепчу я ему, когда он практически проваливается в сон. – Я знаю, – бормочет в ответ он, закутывается в одеяло и засыпает. Его дыхание становится спокойным и ровным через пару минут, и я мягко целую его губы в первый раз за такое долгое время с нашей последней встречи, не в силах противостоять этому желанию. В конце концов, я засыпаю, прижимая его к себе, и мы занимаем катастрофически мало места на этой огромной кровати, но мне нравится, как переплетены наши ноги, как его тело согревает меня, и я не собираюсь двигаться. Утром я просыпаюсь очень рано от требовательного поцелуя в губы, и на часах еще даже нет семи, но он уже нависает над кроватью, полностью одетый и собранный. На его плече уже висит сумка, а в глазах сожаление и капля вины, словно извинение, и я не могу выдавить из себя улыбку, поэтому он на несколько секунд прижимается губами к моему лбу и стремительно выходит за дверь, прикрывая ее за собой и оставляя меня один на один с моим одиночеством и его запахом. Я не знаю, что именно, но чувствую, что что-то изменилось в нем и в нас после этой встречи. Я решаю обхватить руками его подушку и, уткнувшись в нее носом, поспать еще пару часов. В конце концов, дорога может и подождать. *** Мы не видимся достаточно долгое время, но я стараюсь не зацикливаться на этом, потому что это начинает становиться какой-то зависимостью, и это вовсе не то, что мне нужно сейчас. Я просто путешествую и посещаю замечательные места, знакомлюсь с множеством интересных людей, и все идет так, как я планировал, и, если уж быть честным до конца, я вовсе не хочу снова увидеть его таким разбитым и сломленным хоть раз в своей жизни – это доставляет мне слишком много боли. Но, так или иначе, я все равно предельно внимательно оглядываю толпу вокруг себя везде, где бы я ни был, и, конечно же, однажды я замечаю его. Мы пересекаемся в Риме – там, где я уж точно не надеялся разглядеть его в огромной толпе местных жителей и туристов, снующих туда обратно и не дающих даже вдохнуть глубоко, не говоря уж о том, чтобы рассмотреть лица. Но я врезаюсь в кого-то, когда даю дорогу спешащим подросткам, разворачиваюсь, намереваясь извиниться, и натыкаюсь на пронзительный взгляд карих глаз, обладатель которых, кажется, удивлен не меньше меня. Я просто падаю в его объятия, чувствуя, как с плеч испаряется давивший так больно груз, о котором я даже не подозревал до этого момента – мне просто становится легче от возможности чувствовать его рядом, и я понимаю, что это действительно зависимость. – Я так скучал по тебе, Зи, – шепчет он рвано, и мы больше не замечаем кишащей вокруг нас толпы, недовольных взглядов и возгласов. Есть только мы, и это все, что имеет значение. – Ты не представляешь, как я скучал, боже, Зейн. Я улыбаюсь и отвечаю мокрым поцелуем в шею, прижимаясь всем телом к нему ближе и чувствуя, как он слегка трется о мои бедра своим пахом. Ухмыляюсь и немного отстраняюсь, чтобы заглянуть в его лицо, и вижу лишь хитрую ухмылку, растянувшуюся на его губах. Он вздергивает бровями и тянет меня бродить по городу. Я осматриваю Рим, а он осматривает меня, не упускает возможности прижать меня к стене в каком-нибудь переулке и пройтись зубами по моей шее или прижаться ширинкой к моему паху и вырвать из моих губ выдох, смешанный со стоном. Я никогда прежде не видел его таким – дерзким, властным, хитрым, управляющим. И, что самое затягивающее, я хочу подчиняться – я хочу потакать его желаниям, хочу отвечать на его ласки, хочу подставлять губы под поцелуи, шею под укусы, хочу чувствовать на теле его прикосновения, хочу терпеть легкую эрекцию, хочу мучиться от желания почувствовать его в себе. Это все кружит голову, и он осознает это, и именно поэтому он тянет меня за руку на какую-то аллею, где нет почти ни души, садится на лавочку и меня сажает себе на колени так, что мне приходится раздвинуть ноги, чтобы придвинуться ближе, и я оказываюсь чуть выше его, и мой пах трется прямо об его при каждом намеренном движении, и я двигаюсь, изводя и себя, и его. Он целует глубоко, сжимает меня руками, прижимает к себе, двигая так, как ему больше нравится, сам приподнимает бедра в поиске стимуляции. Мы сидим так какое-то время, сводя друг друга с ума, а потом сбегаем в отель, снимаем комнату, даже не отрываясь друг от друга, и заваливаемся там на огромную кровать, переплетая конечности. Той ночью мы спим мало и кричим громко. Он делает все, чтобы доставить мне невыносимое удовольствие, и я понимаю, что он никогда не был таким.. издевающимся, изводящим. Мне нравится это – новая его сторона, о которой я раньше не имел понятия. Что нравится мне еще больше, так это то, что утром он не встает с рассветом. Я просыпаюсь в его объятиях и сразу думаю, что, скорее всего, все еще сплю, потому что он никогда не позволяет подобным слабостям проявляться в его жизни. Но нет, вот он лежит рядом со мной, сжимая меня сильными руками, и я поворачиваюсь к нему, улыбаюсь и вижу на его лице такую же грустную улыбку. – Нам нужно отправляться, – тихо бормочет он, и я киваю, потому что не хочу напрягать связки и вообще говорить что-то на эту тему. – Я не хочу оставлять тебя, – признается он, и это первый раз, когда он действительно показывает, что дорожит мной. Я тоже не хочу уезжать, желаю ответить я, но слова так и остаются несказанными. Мы наслаждаемся друг другом еще чуть больше часа, а потом медленно собираемся и, позавтракав в тишине, отправляемся на вокзал. В этот раз мы прощаемся молча, лишь смотря друг другу в глаза и понимая все без слов. Он целует меня в лоб в последний раз и запрыгивает в вагон, так и не обернувшись больше. Единственное, что я знаю, – я стою на этой платформе еще около получаса после отправления поезда и вдыхаю запах города, в котором я снова был необъяснимо счастлив. *** Когда я вижу его в следующий раз, в груди поднимается непонятная буря радости и облегчения, и я буквально лечу к нему с распростертыми объятиями, в которые он с удовольствием падает. Мы не выпускаем друг друга достаточно долгое время, наслаждаясь этой близостью, этой идиллией, а потом лениво медленно целуемся, растягивая момент, никуда не торопясь. Марсель – город темный и, сказать честно, немного пугающий, особенно вечером, и поэтому он прячется под моей рукой, словно под крылом, и мне нравится это, так что я прижимаю его к себе все сильнее, пока мы гуляем. Я чувствую ответственность за него и гордость, что могу быть тем, к кому он придет за защитой. Он кажется таким маленьким в этом большом городе, свернувшийся под моим пальто и уткнувшийся головой в мое плечо, и волна нежности поднимается во мне, заполняя все тело без остатка. Мы разговариваем много в этот день, он рассказывает об отвлеченных вещах, о забавных людях и ситуациях, встретившихся ему на пути, а я молча слушаю, потому что он никогда прежде не был так открыт и разговорчив. Он почти не упоминает свое место в каждой из этих историй, но мне кажется, что я узнаю его все лучше и лучше с каждым новым словом, и мне нравится то, что я вижу. Когда становится слишком темно и холодно, мы находим отель и, пока он в душе, я раздумываю над тем, насколько везучими мы должны быть, если судьба так много раз сводила нас вместе. Множество вопросов появляется в моей голове, но я стараюсь не засорять свою голову, потому что это только усложнит то, что есть между нами. Он выходит из ванной и забирается под одеяло ко мне, снова соединяет наши тела в одно целое и целует глубоко и тягуче, пробуя меня на вкус, словно открывая заново – у нас вся ночь впереди, и нам действительно некуда бежать сейчас. Эту ночь мы снова проводим без сна, но даже не раздеваем друг друга, а только жмемся телами, целуемся и шепчемся обо всем и ни о чем сразу, и я чувствую любовь, которая течет по моим венам и заставляет мое сердце биться быстрее. Мы лежим в объятиях друг друга до рассвета, так и не сомкнув за все это время глаз, и головы уже тяжелые от усталости, поэтому мы желаем друг другу приятного сна и засыпаем, когда на часах почти шесть. Я просыпаюсь в два, и его нет рядом, даже его запах растворился в утренней прохладе. Только маленькая записка выделяется на темной поверхности стола, где уже лежит свежая газета и стоит чашка остывшего кофе. Мне хочется разгромить всю комнату, но я только сминаю в руках листок и выбрасываю в мусорное ведро, злой и обиженный на весь мир от того, что он снова ушел, даже не попрощавшись. Эта записка ничего не меняет. «Прости». *** Следующая наша встреча совсем не похожа на предыдущую. Я вижу его в толпе и очень хочу стиснуть его в объятиях, но не уверен, что это является правильным решением. Возможно, нам просто стоит поставить точку в наших странных отношениях и перестать искать друг друга, перестать ждать и надеяться – все это изматывает и занимает слишком много места в голове. Я все еще чувствую легкую обиду из-за того, как он оставил меня тогда, в Марселе, но сейчас, стоя здесь, на оживленной улице Мадрида, мою грудную клетку разрывает совсем от другого чувства: от страха. Мне страшно, что он снова уедет, бросив меня на произвол судьбы, страшно, что эта встреча станет нашей последней, страшно, что он просто потерял ко мне интерес за это время. Страшно, что он нашел кого-то другого. Я не двигаюсь с места, стараясь не терять его из вида, а вот он медленно идет, пробираясь сквозь толпу и так и не замечая меня. Но в какой-то момент его глаза находят мои, и я перестаю дышать, живя этим моментом и только им, потому что я вижу облегчение и радость на его лице – чувства, ставшие такими.. нашими, такими общими за это время. Он какое-то время просто смотрит на меня, оглядывает с ног до головы, будто не веря, что это действительно я, а потом подходит, все еще не прикасаясь ко мне. В уме я молю, чтобы он, наконец, дотронулся до меня, обнял, прижался губами к моим губам, но он ждет, не двигаясь, и я не могу терпеть, тяжело выдыхаю. – Прости, – шепчет он и, все так же держа руки в карманах своей куртки, опирается своим лбом о мой. – Прости за Марсель, прости за Рим, прости за все, что было раньше. Я киваю, хоть и не очень понимаю, за что именно он извиняется – мне просто нравится слышать его голос и чувствовать его так близко, так рядом. Я сдаюсь, обвиваю его талию руками и прижимаясь к нему, пряча лицо в его шее, зарываясь в него, растворяясь в нем. Он теплый и мягкий и пахнет так же, как и раньше – собой и дорогой, и я мечтаю, чтобы этот запах был со мной всегда. Мы больше не говорим ничего друг другу, только беремся за руки и медленно бредем по расцветающему Мадриду, наблюдая, как все вокруг оживают и просыпаются от прошедшей зимы, и теплее становится с каждым нашим шагом – может быть, от солнца, но мне кажется, от того, что он рядом. Мы забредаем в кафе, где множество людей переговариваются на разных языках, и от этого места веет Испанией – здесь громко, ярко, весело, и нам нравится это. Мы находим небольшой столик у стены и заказываем кофе и кремовые пирожные, а потом просто смотрим друг на друга, не в силах оторвать взглядов, держимся за руки, поглаживая кожу, иногда нежно целуемся и просто живем здесь и сейчас. Этого достаточно. Когда наш заказ стоит на столе, мы кормим друг друга десертом и измазываем лица друг друга в сладком креме, запиваем это горячим напитком и снова целуемся. Мне сладко от него. Мы проводим так остаток дня, целуясь, наслаждаясь друг другом, абстрагировавшись от остального мира, а ближе к вечеру выбираемся на улицы и с наслаждением петляем между толпами туристов. Мы обходим полгорода, когда на улице становится совсем темно, и он начинает зевать, прикрывая рот ладошкой, а я понимаю, что он устал настолько, что еле держится на ногах. Мы приходим к квартире, которую я снял ранее, и падаем на кровать, даже не раздевшись. Я стягиваю с него куртку и ботинки, и вскоре мы лежим под одеялом, закутавшиеся в кокон и не желающие вылезать. Он улыбается, и это все, что имеет значение для меня в тот момент, словно остального мира и не существует – на его лице отражается такое блаженство, будто эта кровать для него – лучшее место во всей вселенной. Для меня так и есть. Мы валяемся так недолго, постепенно засыпая, и к полуночи он уже спокойно спит на моем плече, забавно посапывая и обнимая меня руками. Я смотрю на него и не могу оторваться, хоть и сам не против вздремнуть. Этот момент слишком идеален, чтобы так просто отпустить. Утром я боюсь открывать глаза или двигаться, потому что не могу понять точно, рядом он или нет. Мне не хочется снова разочаровываться, поэтому я лежу так еще какое-то время, довольствуясь призрачной надеждой на то, что в постели я не один, пока сильная рука вдруг не притягивает меня к себе, обхватив за талию. Я утыкаюсь в теплое плечо и глубоко вдыхаю. Он рядом. Я открываю глаза и лениво потягиваюсь, придвигаясь к нему и улыбаясь своей самой счастливой улыбкой – и даже она не может показать, как хорошо мне в этот момент. Он улыбается тоже, но я вижу, что он грустит. И я знаю, почему. Я всегда знаю. – Нам придется выползти отсюда в конечном счете, – бормочет он, проводя пальцами по моим волосам и запутываясь в прядях. Я знаю, хочется ответить мне, но я молчу. Он все понимает и так. – Но мы можем не торопиться, – заговорщически продолжает он и с хитрой улыбкой касается своими губами моих, приободряя. Мы лежим так в обнимку и целуемся еще пару часов, пока на улице не начинается ливень и стрелка часов не показывает полдень. Мы собираемся в тишине, периодически улыбаясь друг другу и оставляя кроткие поцелуи на открытых участках кожи. Наши вещи занимают всего две маленьких сумки, но мы делаем все так медленно, что все это занимает у нас почти час. Это не может длиться вечно, и это отчего-то делает мне больно. На улице все так же льет, как из ведра, но мы совершенно не заботимся об этом, только запахиваемся в свои куртки и наклоняем головы, хмурясь. Мы идем медленно, и я вижу, как он специально останавливается, чтобы периодически поправить сумку на плече или задравшуюся кофту, а заодно поместить сладкий поцелуй на мои губы. Я вовсе не против. Когда мы доходим до места, где должны разминуться, мое сердце болит так сильно, как никогда раньше, и я понимаю, что не смогу отпустить его сейчас. Только вот у меня нет выбора. Я поднимаю на него глаза и вижу слезы на его щеках, смешивающиеся с дождем, но в то же время так отчетливо виднеющиеся на светлой коже. Мне хочется упасть, потому что ноги совершенно не держат, но вместо этого я притягиваю его к себе и впиваюсь в его губы отчаянным поцелуем, я молча говорю ему, что не хочу расставаться. Я знаю, что он понимает. Он все равно отстраняется. Прислонившись своим лбом к моему, он безрезультатно стирает с моих щек слезы и капли дождя и тяжело дышит, решая, что сказать. – Нам нужно расстаться сейчас, – он шепчет это, а может, кричит, я не понимаю, потому что я могу думать только о смысле его слов и этих добрых глазах, в которых тону. – Мы встретимся снова? – задаю вопрос я, хоть и понимаю, что это глупо, что это не зависит ни от одного из нас, но я не могу не спросить. Я должен знать. – Конечно, встретимся, – кивает он и улыбается, и я влюбляюсь в эту улыбку снова и снова, забывая обо всем. – Следуй своему пути. Мы встретимся на набережной. Я хочу спросить, где и когда, но он только целует меня напоследок и быстрым шагом уходит за поворот. Я смотрю ему вслед и не вижу ничего, кроме стены дождя, но во мне почему-то загорается надежда – и я просто знаю, что в следующий раз я его не отпущу. *** Я путешествую с каким-то странным чувством легкости на душе после Мадрида – мне просто хорошо, и его слова прокручиваются в голове постоянно, и я верю ему, я верю в него. Время проходит мимо, и моменты, которые действительно имеют значение, – это когда я гуляю по набережным в каждом чертовом городе с утра до ночи, ожидая чуда, осматриваясь и надеясь, наконец, увидеть любимое лицо. Не вижу. Почему-то это не приносит разочарования – скорее, разжигает надежду еще сильнее, и в какой-то момент я понимаю, что не могу ждать больше. Что сердце разорвется, если я увижу еще хоть раз знакомые черты, но потом пойму, что ошибся. Когда я стою у воды в Амстердаме и опираюсь на перила, мне вдруг в голову приходит, что за это время я безумно полюбил набережные – это спокойствие, этот легкий бриз, запах воды – и мне остается только поблагодарить его за это, когда мы снова встретимся. Я чувствую себя невероятно спокойно в этот момент, словно все проблемы отошли на задний план, и все, что сейчас меня занимает, – это птицы, летающие над водой, подростки, собравшиеся в круг у небольшой лавочки и бесконечный говор местных жителей, живущих своей размеренной жизнью. Я чувствую руку, прикасающуюся к моему плечу, и думаю, что какие-то туристы решили попросить меня сфотографировать их, но рука продвигается дальше и обнимает меня за талию, а сзади прижимается теплое тело, и я теряю голову. Он здесь. Я знаю это с первой секунды, как он стал так близко, как знакомый запах окутал меня с ног до головы. Я не поворачиваюсь, не двигаюсь, только улыбаюсь своей самой широкой улыбкой и чувствую, как грудную клетку заполняет тепло, и словно все внутри становится на свои места, и я, как никогда, целый. Он разворачивается и, оперевшись спиной о перила, притягивает меня к себе так, что я, наконец, могу рассмотреть его – за время, пока мы не виделись, он постриг волосы совсем коротко, и это вместе с легкой щетиной делает его еще более невероятным и нереальным, и я просто надеюсь, что это не один из множества снов, казавшихся такими же настоящими. Он улыбается тоже, оглядывая меня в ответ, а потом просто целует осторожно и нежно, именно так, как надо после такого долгого расставания – и этот поцелуй дает мне уверенность, что я не один ждал этой встречи с таким нетерпением. Его губы холодные и мягкие, и я безумно скучал по этой его части, как и по всем другим, и я просто понимаю, что мне точно уж не хватит этого вечера и предстоящей ночи для того, чтобы полностью им насытиться – не думаю, что мне хватит целой жизни, – я обнимаю его, притягиваю за шею к себе и с удовольствием отмечаю, как крепко он цепляется за меня. Мы стоим так еще долгое время, целуемся, обнимаемся, тремся носами и просто улыбаемся, счастливые и абсолютно.. влюбленные. Я знаю, что он влюблен в меня. Мы никогда не говорили об этом, никогда не обязывали друг друга на что-то, никогда не связывали себя какими-то названиями или словами – все это было не нужно, потому что мы были везучими, что вообще были друг у друга в этой суматохе постоянного движения, – но сейчас все по-другому. Все изменилось. Он целует меня в нос и, оттолкнувшись бедрами от перил, о которые он опирался, тянет меня вниз по набережной, и мне кажется, будто он не идет, а летит, совсем не касаясь ногами земли – возможно, я слишком влюблен, возможно, я сам воодушевлен настолько же. Мы проходим пару кварталов, но я почти не замечаю, потому что все мое внимание сосредоточено на нем, таком уверенном в себе сейчас, таком целеустремленном. Я не знаю, что именно он хочет показать мне или сделать, куда он ведет меня и зачем мы так торопимся, но, что бы это ни было, мне слишком интересно, чтобы спрашивать. Он поворачивает около очередного дома, такого же странного и яркого, как и все в этом городе, проводит меня на узкую улочку и затягивает в незаметную деревянную дверь, и мы попадаем в тускло освещенное помещение. Я почти ничего не вижу, но он отпускает мою руку и стягивает с себя куртку, и я решаю, что нужно сделать так же. Когда я вешаю свою верхнюю одежду на крючок, он уже стоит у еще одной двери, ведущей, видимо, дальше в помещение, и почти подпрыгивает на месте, ведя себя, как маленький озорной ребенок – он вполне мог сойти за такого, если бы не был настолько высоким и сексуальным. Я киваю ему, и он открывает дверь, заводя меня внутрь, и я вижу множество свечей и фонариков вокруг, и повсюду расставлены цветы и разбросаны лепестки, и посередине деревянной комнаты стоит огромная – самая большая из всех, что я видел когда-либо в своей жизни, – кровать. Я не понимаю, что он делает – я не верю, что это для меня. Мы никогда не делали друг для друга чего-то более романтического, чем завтрак в постель, а сейчас он... Я поворачиваюсь к нему и вижу на его лице самую широкую улыбку во всей вселенной, поднимаю брови в вопросительном жесте и хмурюсь, потому что мне кажется, что что-то не так, что что-то меняется, и это заставляет меня нервничать. Он качает головой, подходит ближе и берет мои руки в свои ладони, заглядывает в глаза, и мое сердце пропускает удар, потому что единственное, о чем я могу думать сейчас, – если он скажет, что эта встреча будет нашей последней, то я просто перестану дышать. – Это мой способ сказать тебе, что я люблю тебя, – тихо объясняет он, и я выдыхаю так, словно не дышал несколько минут, и, возможно, так и было, но я не могу сосредоточиться на какой-то одной мысли, мне хочется ответить, но фраза не формируется в моей голове и не доходит до моего языка, и я практически потерян в себе и в глазах напротив, и поэтому он продолжает сам, не дожидаясь. – Я знаю, что ты заслуживаешь чего-то большего, чем постоянный случайный попутчик, но я здесь, и я отдаю себя тебе, Зейн. Я усмехаюсь на его слова и в то же время стараюсь совладать с собой, потому что он делает меня слабым, мои колени трясутся, а сердце, кажется, разорвет ребра на части. Я все-таки отвечаю. – Как, скажи мне, нам удавалось быть случайными и постоянными попутчиками одновременно такое долгое время? – спрашиваю я, улыбаясь и сжимая его руки сильнее, боясь, что он просто исчезнет прямо из-под моего взгляда, как делал раньше. – Возможно, я немного сжульничал в этом, – хитро отвечает он, и прежде, чем я успеваю удивиться, продолжает: – Есть вероятность, что я подсмотрел и очень хорошо запомнил план твоих передвижений после самой первой ночи, которую мы провели вместе, – он увиливает от прямого ответа, а мне хочется ударить его за то, что все это время это была не судьба, это был он, и он следовал за мной по пятам. Он делал это специально. Но в то же время я улыбаюсь и практически плачу, потому что это лучшее, что кто-либо когда-нибудь делал для меня. Потому что он подарил мне целый мир, надежду, радость и себя, и все это время я даже не подозревал об этом. – Значит, пока я ночи напролет думал, встретимся ли мы снова, ты знал все наперед до этого самого момента? – возмущаюсь я, но не перестаю улыбаться, потому что невозможно злиться на него, когда он смотрит с подобным выражением лица. На него вообще невозможно злиться. -Так ты думал обо мне? – он смеется, когда я в шутку стукаю его по плечу и вздергиваю бровями, показывая, что жду ответа, но после он с полной серьезностью отвечает: – Я не имел права вмешиваться в твои дела, не имел права сбивать тебя с пути, пока ты не достигнешь конечной точки. Я хочу возмущаться, хочу ругать его за все то время, что мы потеряли, но не могу перестать смотреть на него и впитывать всю ту нежность, что исходит от него и его слов. Он заставляет мою голову кружиться, и в первый раз в жизни я чувствую себя достойным чего-то хорошего. – Почему ты вообще решил следовать за мной? Зачем узнавал мой маршрут? – это интересует меня так сильно сейчас, потому что, не сделай он этого тогда, мы бы не встретились никогда больше, я бы не влюбился так сильно, и, возможно, так и не добрался бы до этого города. – Кажется, это называется любовью с первого взгляда? – он улыбается мне уголками губ, слегка наклоняясь вперед и передавая мне всю ту любовь, которая проходит сквозь него, через его взгляд. Я качаю головой и не могу перестать улыбаться и мысленно хлопать в ладоши от счастья и осознания заботы, которую он проявлял ко мне с самого начала. Я притягиваю его за шею к себе и целую глубоко и медленно – так, как мы оба любим, – и , оторвавшись, чувствую, как все волнение, когда-либо присутствующее во мне, растворяется в любви. Эта ночь запомнится мне надолго, потому что мы дурачимся и смеемся, целуем друг друга, занимаемся любовью и просто растворяемся друг в друге, и, когда мы засыпаем, свечи все еще освещают помещение. Утром первое, что я чувствую, – страх. Я боюсь, что все это мне приснилось, что он снова уехал, что наша сказка закончилась вместе с моим путешествием, но я не могу терпеть этого, поэтому поворачиваюсь и натыкаюсь на лицо моего любимого человека, спящего спокойно и размеренно. Я любуюсь им какое-то время и раздумываю над всем, что произошло с нами за этот долгий отрезок времени: если бы тогда я познакомился не с ним, а с совершенно другим человеком, если бы он не заинтересовался мною так сильно, если бы я отошел от плана своего маршрута, как хотел так много раз – ничего этого не было бы, сделай мы хоть один шаг в сторону, однако на протяжении всего пути мы были верны дороге и друг другу – и я понимаю, что никогда не делал более правильных решений. Я выползаю из кровати, направляясь на кухню, чтобы сделать ему завтрак, и понимаю, что впервые не боюсь отпустить его руку, упустить его из виду, испытать то разочарование, что преследовало меня последние семь наших общих рассветов. Потому что мы выйдем за эту дверь вместе, в первый раз за все это время я буду путешествовать не один. И Лондон будет началом нашей общей бесконечности.