у нас сегодня тихо

всё хорошо. юньлань пробует эту фразу на вкус, как ребенок мороженое. всё хорошо. — а ну иди сюда, дрянной кошак! я тебе покажу, как еду воровать!.. юньлань вздыхает. ладно, что-то никогда не меняется. например, дацин и его идиотские кошачьи — хотя, если честно, он совершенно не уверен, что это кошачье, — привычки. юньлань улыбается, глядя на привычный шум, и фыркает. — вместо того, чтобы работать, вы опять занимайтесь херней! линь цзин! я тебя уволю к чертям! тот давится своей колой и ругается в ответ. — я и так фактически уволен! ты не можешь меня уволить второй раз! — наблюдай! и юньланю просто по-человечески весело вот так перебрасываться колкими фразами, в которых нет ничего весомого. словно бы за их спиной не стоит оконченная война. словно бы они все — скелеты, что держат свои костлявые руки у них на плечах, — просто люди. (когда лампа оказалась у него в руках — яркий свет и острое сожаление, что масляными красками смешалось с тоской, — юньлань не знал, что делать. надо ли что-то делать. шэнь вэй хотел спасти дисин. спасти весь мир — точно объять своей заботой и тревогой, — и увидеть, как он расцветет. как над землей будет подниматься лучший прозрачно-розовый рассвет, похожий на реку, что вышла из берегов. но главное было не в этом. шэнь вэй хотел спасти его, чжао юньланя, который в последнюю очередь — из всех миллиардов людей, яшоу и дисинцев на этом свете, — заслуживал этого. спасения. кого-то, как шэнь вэй. юньлань подумал: твоё последнее желание, да? и каждая его улыбка всплыла в памяти каким-то отголоском боли. чего же ты желал?..) чжухун утомленно вздыхает. после того, как она стала предводителем всех яшоу, ей следовало бы удалиться из спецбюро и спокойно посвятить себя делам кланов. но эта девчонка, почти восхищенно думает юньлань, переплюнула всех. точнее — наплевала на все. она любила спецбюро и каждого, кто в нем работал. даже если бы никогда в этом не призналась. — у чанчэна сегодня свидание, — вскользь упоминает дацин, запрыгивая на стол в облике кота. юньлань рассеянно улыбается и чешет его за ухом. — мрр. — вот как? — юньлань фыркает. даже одна мысль об этом — сяо го и свидание в одном предложении, — кажется ему невозможно нелепой. да скорее метеорит упадет, чем этот идиот действительно найдет себе девушку. (хотя зачем, если есть кое-кто еще) — ага, поэтому лао чу и увязался за ним, — дацин спрыгивает со стола и материализуется в человека. смеется коротко. — сколько свиданий им потребуется, чтобы все понять? и смотрит так, что юньланю невыносимо хочется прибить его. он говорил, что волнуется за дацина когда-нибудь? забудьте. этого кошака надо пустить на рубленные котлеты. — ты на что-то намекаешь? — ядовито интересуется юньлань. дацин закатывает глаза. — я не намекаю, а прямым текстом говорю, что вы все в глаза ебетесь. юньлань округляет глаза и, схватив первую попавшуюся папку под руку, с размаху бьет хохочущего дацина по плечу. тот кричит «боюсь, босс, так боюсь!» и, обернувшись котом, вновь куда-то — деловая колбаса, — убегает. юньлань цокает языком. он, конечно, понял намек. они с шэнь вэем достаточно долго ходили по кругу — по разным мирам и между людей, пока время огибало их мягкими солеными — слезы, как много слез, — волнами. — эй! юньлань! чжао юньлань! а вот и чертова головная боль. все было хорошо, а потом стало плохо, спасибо большое всему, что есть в этом мире. — не ори, — рычит он, — и без тебя голова болит. и вообще, зачем ты объявился? е цзунь высокомерно фыркает. аж зубы сводит. нахальный мелкий ребенок, даром, что он ровесник шэнь вэя, а шэнь вэй — на десять тысяч лет старше. — чтобы побесить тебя, — просто говорит е цзунь. вертит головой — юньлань с наслаждением представляет, как однажды эта дурная голова отвалится, — в каком-то немом поиске, и недовольно спрашивает: — и где тут можно сделать кофе? — для этого надо нахуй пойти, — ласково отвечает юньлань, но его голос пропитан бешенством. он и е цзунь… скажем так, нашли общий язык. все немного побаиваются их разговоров, потому что каждый из них окрашен чем-то ядерно-кислым, огненно-ядовитым — нарывы от того, где они начали, шрамы от того, где они почти закончились. — по ним у нас ты тут ходишь, — е цзунь чуть заметно морщится и так мерзко ухмыляется, что у юньланя в голове громко орет сигналка. — по одному конкретному члену, если говорить прямо, — с притворной — приторность сахарная, — улыбкой поправляет себя он. юньлань закрывает глаза. что там пишут в интернетах? подышите, посчитайте до десяти. ага. десять ножевых ранений в область груди этого идиота. да. хорошо. — всё-всё, — е цзунь вдруг смеется, и у него хороший смех. несмотря на то, что он и шэнь вэй — близнецы, общего у них разве что лицо. и смех у них разный. и мимика. и шэнь вэя не хочется прикончить. но когда е цзунь выключает в себе что-то колюче-мерзкое — «это детские травмы, думаю, похоже, ему вообще повезло, что он жив», — и все эти его защитные механизмы больше не направлены огромным страшным дулом револьвера тебе в лоб, он становится практически неплохим человеком. терпимым, решает юньлань. — не кипятись, а то последние мозги сгорят, — е цзунь говорит это весело, чуть склоняя голову набок, у него в позорном лукавстве блестят глаза, — а моему брату нужен самый лучший парень, нет? и у юньланя противно ноет сердце от этой фразы. не только потому что это так хорошо слышать — парень шэнь вэя, подумать только, как много они прошли-прожили-прожгли — себя в огонь бросали, — чтобы быть здесь и сейчас. но и немножко потому, что е цзунь назвал его «самым лучшим парнем». не то чтобы юньлань прислушивался к словам этого нахала, но если и есть в е цзуне что-то хорошее, так это отличное понимание того, как устроены люди. и любовь к своему брату. поэтому юньлань вздыхает. — кофе на втором этаже. только учти, мы тут люди простые и кофе у нас из пакетиков. вот от этого е цзунь, кажется, приходит в настоящий ужас. — в смысле? вы спасли мир от катастрофы, а бюджет у вас как у бомжей? — господи, как ты заебал! да! как у бомжей! не нравится — не пей. — лучше бы я правил миром. хоть кофе был бы нормальным. юньлань делает страшное лицо. ему почему-то необъяснимо весело. — скажешь такое еще раз, и я посчитаю, что ты опять поехал крышей. дома у нас тебе кофе не нравится, потому что он слишком крепкий. тут — потому что ты эстет. — во-первых, я никогда не ехал крышей, во-вторых, вы, люди, ужасны. дацин мурлычет и трется о ноги е цзуня. ему этот выскочка почему-то пришелся очень даже по душе — и своим юмором они душат всех на пару. юньлань возмущенно шикает на дацина. это он его хозяин, в конце-то концов. — вы ругаетесь как малолетки, — насмешливо фыркает чжухун, наблюдавшая перепалку с ленивым интересом какого-нибудь зоолога. — а змеек не спрашивали, — е цзунь — шутливость, раздутое самомнение, — отвешивает ей небольшой поклон. юньлань прикрывает глаза. ну, понеслась. — а змейка-то, — чжухун плавным и легким движением поднимается со своего места, идет, подняв высоко и гордо голову — она такое загляденье, такая сказка, что завораживает, — и останавливается прямо напротив е цзуня. цокает языком, приподняв брови. — змейка-то может отравить тебя ядом, — сообщает она словно бы невзначай, словно бы не для этого шла сюда. е цзунь актерским жестом всплескивает руками. издает — почти-настоящим-хотя-нет — взбудораженный вздох и говорит: — а потом эта змейка сама и яд отсосет. понимаешь? нахал. безалаберный нахал, не следящий за языком. чжухун сначала краснеет. потом белеет. поджимает губы, густо накрашенные стойкой красной помадой, и в кристально-искреннем бешенстве шипит: — да я тебя самого сосать заст- — привет, е цзунь, чжухун, — шэнь вэй появляется невозмутимо и спокойно, — юньлань, — его взгляд теплеет, и он чуть улыбается. е цзунь трясется от беззвучного смеха. — шесть-пять, — одними губами произносит он, подмигивая чжухун. — я тебя слышу, — сообщает шэнь вэй, оставляя плащ и какие-то папки на диване. юньлань — подтаявший закат и все те лазурные берега одновременно. он смотрит на шэнь вэя с необыкновенной нежностью, практически не моргая. дацин жалобно мяукает. это что-то вроде «как же достали», но юньлань просто игнорирует его. от шэнь вэя всегда спокойно. все темное и страшное укладывается спать — рассыпается на атомы, не смея собираться во что-то оформленное, пока шэнь вэй стоит рядом. пока улыбается. — как прошел день? — интересуется юньлань, прослеживая то, как плавно двигается шэнь вэй. словно каждый кадр на фотопленку записывает. е цзунь стонет. — пожалуй, выпью кофе. — будь добр отравиться, — бросает ему вслед чжухун. — после вас, после вас, — е цзунь фыркает и уходит наверх. чжухун возмущенно качает головой, заводя старую пластинку: — ну вот нельзя было его мертвым оставить? шэнь вэй издает маленький смешок. поправляет очки, которые и так идеально сидят. да он весь идеальный, думает юньлань и у него ноет сердце. — у нас выбора не было, — драматично отвечает он, — да и вообще, он вполне себе неплох, когда молчит. только ему не говори, — просит он шэнь вэя, чуть отклоняясь на своем стуле и улыбаясь, — а то он мне жизни не даст. тот качает головой — тихое и любящее «вот почему вы оба такие», — и пожимает плечами. — если тебя это успокоит, ты ему тоже нравишься. — такой себе комплимент, — встревает вернувшийся линь цзин, — не сочтите за неуважение, профессор шэнь, но он полная заноза в заднице. шэнь вэй сдерживает улыбку — это видно — легко, как в книге читается, — по тому, как у него неуловимо меняется лицо. словно все слегка становится мягче. — согласен, — юньлань беспомощно разводит руками, — он даже ван чжэн достал, веришь? это кем надо быть! шэнь вэй коротко смеется все-таки и совсем не по-профессорски усаживается на угол стола юньланя. тот закатывает глаза. почему-то подмечать детали — разные улыбки шэнь вэя, разные наклоны головы, разный прищур глаз, — стало практически любимым занятием у него. шэнь вэй — микромимика. — разве у вас не должно быть занятий до шести? — удивленно спрашивает чжухун. когда кто-то из них — кажется, чанчэн, — впервые начал ненавязчиво торопить шэнь вэя на занятия, тот очень сильно удивился — и изумление было таким забавно-ярким, что каждый в спецбюро рассмеялся. они знают его расписание. почему-то от этой мысли у юньланя глупое и тягучее тепло расползается в груди. — практику перенесли, — шэнь вэй морщится, — на субботу поставили. ты завтракал? — внезапно переводит он тему. юньлань округляет глаза. по затылку как огнем проходится мысль: забыл. сегодня юньлань проспал и у него из головы абсолютно вылетело то, что шэнь вэй оставил завтрак на столе. видимо ответ — нет, прости, мне жаль, — пропечатывается на его лице слишком очевидно, потому что тот вздыхает, возмущенно-расстроенно глядя на него: — ты идиот. и умрешь ты не на задании, а из-за язвы желудка. чжухун прыскает и тактично отступает к своему столу под обжигающим взглядом юньланя. линь цзин откусывает от своего бургера и комментирует: — профессор шэнь, зато он съел два чупачупса. юньлань округляет глаза — шэнь вэй ощутимо впивается ему острым взглядом куда-то в лицо, — и одними губами произносит: «ты уволен в третий раз!». поймает — поймет, думает уныло юньлань, глядя на то, как у шэнь вэя желваки на скулах играют. понимания у него на лице не наблюдается. а вот раздражения — в избытке. — чжао юньлань… — понял-понял! — он поднимает руки и стонет: — блин, ну извини. из головы вылетело совершенно. можем сходить пообедать сейчас? — обеденный перерыв кончился, — в один голос произносят шэнь вэй и е цзунь, лениво спускающийся по лестнице с кружкой — черт возьми, это его, юньланя! — кофе. звучит это в два голоса пугающе. — так, — юньлань воинственно поднимается с места и одергивает кожаную куртку, — я тут начальник, и я говорю, что у меня обеденный перерыв. пошли, — он подмигивает шэнь вэю, и тот притворно-возмущенно фыркает. но позволяет увести себя к выходу. — как думаете, их ждать к вечеру? — задумчиво интересуется чжухун, вытаскивая лак и какие-то бумаги. наверное, опять волокита с яшоу. — неа, — линь цзин зевает и трет лицо. — предполагаю, что таким макаром наш босс утащит профессора домой. — в точку, — е цзунь с важным видом кивает и отпивает из кружки. морщится. — ну и дерьмо. эй, принцесса, помочь? дацин спускается по лестнице и удивленно спрашивает, пытаясь прожевать неведомо из чего бутерброд: — э? а где эти двое? — свиданка, — коротко резюмирует чжухун. у нее как-то очень быстро и безболезненно все отболело. обелило разом ее постоянное чувство вины — раздраженную ревность не пойми к кому, — и ей стало спокойно. — ты разбираешься? — обращается она уже к е цзуню, отмахиваясь от мыслей. — хотя, лучше не надо. точно что-то пойдет не так. е цзунь фыркает и за секунду перебрасывается к ее столу. ухмыляется. — спорим, я больше твоего понимаю? пока они спорят — опять и снова, снова и опять, какой-то бесконечный круг взаимных доебок, пронизанных негласным уважением, — дацин усаживается на место юньланя и шепотом спрашивает у линь цзина: — они работают или пытаются подраться? тот загадочно улыбается. /// пока шэнь вэй что-то готовит около плиты, юньлань безуспешно пытается выбрать фильм на вечер. небо наливается густой темнотой — решето звезд еще тусклое и в редких местах, — и всё такое тихо-хорошее, что хочется вдохнуть этот момент и поглотить его полностью. — если ты откажешься от мстителей… — откажусь. — ты даже не дослушал! кошмарный ты человек, профессор шэнь, — юньлань фыркает, — и чем тебе супергероика не угодила? шэнь вэй чуть поворачивает голову и улыбается через плечо. юньлань — зеркальное, теплое, — улыбается в ответ. их дом — действительно их, а не полторы квартиры на двоих, — стоит в тихом месте и рядом с парком, где юньлань в первый раз пытался пригласить шэнь вэя на нормальное свидание. вышло не особо хорошо. безуспешно, точнее. в чем была проблема: в нем или в том, что они такие неправильные — неоправившиеся, — не могли как обычные люди, юньлань до сих пор не знает. — постарайся не забывать есть, хорошо? — шэнь вэй ставит перед ним миску с рисом — рассеивает воспоминание разом. — твое здоровье бесценно. юньлань чешет кончик носа. он не то чтобы смущен. это просто удивительное чувство. очень-очень хорошее. — обещаю, — говорит он, а потом озорно — детство и такая всеобъемлющая свобода, — улыбается. — только ты взамен посмотришь со мной мстителей. тебе понравится, обещаю! шэнь вэй смотрит на него пару секунд. пахнет чем-то мясным и острым. и все у них домашнее. и они — дом друг друга. — договорились, — он вздыхает, и юньлань победно сжимает руку в кулак. шэнь вэй фыркает и качает головой. поправляет ворот футболки — где он ее вообще откопал, — и возвращается к чему-то на плите. — вместо того, чтобы сидеть, мог бы порезать овощи, — сообщает он как бы невзначай. юньлань смеется. — да-да, уже иду. и его сердце живо. и не хочется напряженно следить — постоянное напряжение, от которого сводит плечи судорогой, — и ждать опасности. больше не надо. кончилось то, с чем сражались. кончилось то, от чего хотелось — побег и выброшенные ключи, — а выходило лишь стискивать зубы — голову выше, шутки громче и в улыбки бесстрашия больше. юньлань смеётся и ему спокойно. он любит. он любим. шэнь вэй шутливо пихает его в бок — у него чуть растрепаны волосы и лицо без очков кажется открыто-беззащитным, — и беззаветное в нежности утопает. у него такая красивая улыбка, что юньлань влюбляется снова и снова. и — точно знает, — влюбится еще не раз. — я ненавижу перец! — он полезен, юньлань. всё наконец-то хорошо. /// — напомни-ка мне, — монотонно говорит юньлань, глядя на абсолютный кухонный бардак, — почему е цзунь живет с нами? тот закатывает глаза и зачем-то поправляет халат. дацин пытается куда-то по-тихому съебаться. — и этот кошак, — все так же монотонно добавляет юнлань. они с шэнь вэем уже давно спали, когда на кухне что-то с треском — по ощущениям упал потолок, — полетело на пол. потом кто-то взвыл. а потом повалил дым, с которым они оба столкнулись уже на лестнице. — потому что, — е цзунь, кажется, пытается найти достойный — а не отстойный как обычно, — аргумент и с треском проваливается. — я неплохой? шэнь вэй делает вид, что кашляет, а на деле — солнечно-яркое, — пытается не засмеяться. — дацин, — продолжает бубнить юньлань, — стой, где стоишь. я тебя вижу. — это из аватара цитата, — зачем-то отвечает е цзунь и ойкает. — действительно, — бормочет дацин. шэнь вэй качает головой и все-таки принимает серьезный вид. — мы просто пытались пожарить рыбу, — неохотно говорит дацин. — ну, и передержали? — нет, ты слышишь его? — возмущенно говорит юньлань, поворачиваясь к шэнь вэю, — они оба не десятитысячне… десяти… плевать, взрослые, а пятилетние дети! и ты меня спрашиваешь, — разом — переключатель — обращается он к дацину. — передержали вы или нет? вы идиоты? е цзунь пожимает плечами. убью, почти ласково думает юньлань, мы эту плиту и рисоварку месяц назад только купили. — о, вспомнил, — е цзунь принимает надменно-гордый вид и улыбается, — я отлично варю кофе. шэнь вэй бормочет что-то среднее между «это ты зря» и «зачем ты это сказал» — озабоченное и привязанное накрепко — к ним всем — и вздыхает. юньлань стискивает зубы и практически рычит: — вон отсюда! и чтоб до утра я вас обоих не видел! — ты кем себя возомнил… — шэнь вэй, прости, но на брата меньше у тебя сегодня точно станет, — серьезно сообщает юньлань, скрещивая руки на груди. на кухне все еще пахнет чем-то горелым. за окнами — ночь в тишине, укутанной звездным. — не злись, — заискивающе тянет дацин, — я читал, что из-за этого член… — мы уходим, — поспешно кивает е цзунь. у него позорно дрожат уголки губ — у шэнь вэя тоже, и это какое-то тройное предательство, ножи в спину, яд в еде, — и слабый смех юньлань слышит, когда оба несчастья оказываются в отведенной им части дома. шэнь вэй мягко и тихо смеется. юньлань грозит ему пальцем — злости ни капли, вообще ничего даже близко похожего, — только такое же желание разделить этот смех. — однажды мы придем домой, — заунывно заводит он, — а тут и дома-то нет! вот ты мне объясни, ты — чудесный, великолепный, добрый, — он загибает пальцы с серьезным видом, потому что шэнь вэй улыбается, глядя на него, — спокойный, понимающий, умный, ответственный во всем, что только есть, — тот приподнимает брови, — и умеешь вкусно готовить! — юньлань драматично возводит глаза к потолку и, не менее драматично, продолжает: — а твой брат… — умеет варить кофе, — заканчивает за него шэнь вэй. (раздели со мной улыбки) (слова) (жизнь) — да, — юньлань вздыхает. трет переносицу. — обнимешь меня, а то у меня огромный стресс. шэнь вэй обнимает, конечно, — тёплый и дышащий чем-то летне-хорошим — в этом можно забыться и задохнуться, — и юньлань закрывает глаза, утыкаясь носом ему куда-то в волосы, пока тот медленно гладит его по спине. они стоят в тишине несколько бесконечно долгих и хороших мгновений. — пойдем спать, — тихо шепчет шэнь вэй. — а кухня? — сонно спрашивает юньлань. — завтра разберемся. пойдем. и юньлань идёт, стискивая его пальцы в своей руке. иногда кажется, будто всё в них — каждая деталь или мелочь, — было создано друг для друга. — хотя, почему кажется, — бормочет он, и шэнь вэй вопросительно смотрит на него через плечо, не отпуская руки, — так и есть. и было. может, даже будет. (всё это слышится в тишине — и тишина в искрах света, что родился из любви и стремлений) юньлань засыпает и ему не снится дисин в огне, в разрухе и утопающий в крови. не снится — мнимая смерть — не то своя, не то чья-то еще. он не видит кошмаров уже четыре месяца. шэнь вэй смотрит на него долго-долго, прежде чем закрыть глаза. как им повезло, что они могут быть счастливы. что они просто могут быть. (что всё хорошо)