Хочешь кофе?

— Шур… Шурик. Хочешь кофе? Шура нехотя приоткрыл один глаз, хрипло спросил: — В пять утра? Отвратительно жизнерадостный Лева поставил стаканчик на прикроватную тумбочку, запахло кофе. — Да ладно, давно уже рассвело. Шура в ответ зарылся лицом в подушку. Вставать не хотелось, даже курить пока не тянуло. Вот бы еще не шумели некоторые. Лева, как обычно, услышал его мысли, но поступил по-своему. Зашуршал одеждой, потом спину окатило утренней прохладой — это с Шуры стащили одеяло, но тот не успел возмутиться, потому что сверху уже разлегся всей своей тяжестью Левчик и заботливо укутал их обоих одеялом. — Эй, какого хуя?! Лева повозился, устраиваясь поудобнее, уткнулся Шурику в шею: — Я за нормальным кофе сходил, у меня в номере гадость какая-то. А потом подумал, зачем возвращаться в остывшую постель, если есть теплая? От Левки пахло мятой и немного шампунем. И как всегда его действия были важнее слов. Вот сейчас он отодвинул в сторону волосы и легонько поцеловал кожу шеи. Потом ухо, опять шею. По телу пробежала приятная волна, но так быстро сдаваться Шура не собирался. Решил, что будет спать, значит спать. — В люксе большие кровати, если что. Зачем на мне лежать? — Тебе тяжело? Шура задумался. Лева переключился на плечи, добавил к поцелуям прикосновения влажного языка. Ну какой тут сон? Лева потерся пахом о задницу Шуры: — Я хотел тебе только кофе принести. Толком не спал. Вчера было круто, и новая песня людям зашла. — Я же говорил. — А ты тут такой лежишь, сонный, тихий. Доступный. Вчера было классно, — повторил Лева своим особенным голосом, от которого таяли все в радиусе километра, Шурик не исключение. — И ты был охуительно классным. Так и хотелось взять и прямо на сцене выебать. Ответил Шура не сразу, настолько ярко представил то, о чем говорил Лева: — Я всегда классный. — Не спорю. — И не надо меня разводить на секс как одну из твоих многочисленных фанаток. — Я тебя развожу на секс как своего единственного и неповторимого Шурика. Под одеялом стало окончательно жарко, Лева отбросил его в сторону. Потом избавил от трусов себя и Шуру, Шура помогал чем мог, но перевернуться ему не дали — этим утром Лева проявлял особенный интерес к его заднице и вновь приник всем телом, коленями раздвинул ноги Шуры. Шура вздохнул и расслабился. В этой позиции была своя прелесть, хотя был и очевидный минус — толком не посмотришь на Леву, а смотреть на возбужденного Левчика он любил. Но сейчас ему оставалось только чувствовать. Горячие руки на всем теле, поцелуи вдоль позвоночника. Шура до сих пор не разгадал причины, по которым на Леву накатывает подобное настроение, но на результат пожаловаться не мог. Нацеленный на результат Лева тоже был… охуительно классным. Когда Лева шутливо прикусил кожу одной из ягодиц, оставив ярко-красный след, Шура не выдержал: — Ты гондоны принести догадался? У Левы победно заблестели глаза: — А как же. Самой большой несправедливостью на свете было то, что Шурику не требовалась подготовка, достаточно было смазки на презервативе, в то время как сам Лева без растягивания пальцами — причем каждый раз — не мог обойтись. Шурик вовсе не считал это проблемой, ему нравилось каждый раз уговаривать строптивое, напряженное тело Левы впустить в себя, в конце концов, не так часто они бывали вместе. Но Лева тоже так хотел, чтобы в него Шура входил так же легко, как он сейчас в Шурика, плавно и сразу целиком. В Шуре было божественно, неописуемо приятно, и Лева как всегда потерялся в своих ощущениях, Шурик был словно сделан для него, весь, целиком, от его упрямой натуры, щедрого сердца до манеры искать приключения на свою задницу. Лева обхватил эту любимую задницу под вопросом удобнее, сжал в ладонях. Как всегда, их тела уже нашли общий ритм практически без усилий, и Шурику тоже было хорошо, Лева это отлично слышал, чувствовал, он сам создавал это «хорошо», а Шурик чутко отзывался, подстраивался, если Лева хотел быстрее и короче или медленнее и глубже. Если бы мог, Лева бы записал их дуэт как партию ритм-секции для самой красивой любовной баллады, с гитарными пропилами и чувственным вокалом. В эти моменты они с Шуриком сами были как песня, которая в каждом вдохе, в стуке сердца, в тихом стоне: — Левчик… — Я здесь, — ответил он бессмысленно, ускорился. Он помнил, как Шура выглядел вчера, на пике своей игры, собранный, заведенный как пружина, контролирующий все и вся. И сейчас, без вечной куртки, гитары, телефона, он прогибался под его руками и коротко стонал, и Лева мог бы поспорить, что в его голове не было ни одной мысли о продюссировании или еще чего-нибудь подобном. В такие моменты Шура был весь его, и это ощущение неслабо сносило крышу. Он просунул руку под живот Шуры, сжал в пальцах напряженный член, создавая узкий тоннель. Шура толкнулся несколько раз, сам двигаясь на члене Левы, и не выдержал, задрожал, вцепился пальцами в простыню — Лева обожал эти моменты, когда Шура кончает, и кончает из-за него. Словно Лева победил. Сам он хотел дождаться, когда Шура обмякнет, и продолжить, но передумал. Вышел, снял презерватив и взял себя в руку. Спина Шуры, решил он, будет отлично смотреться в белых потеках его спермы. — Попил кофе, называется, — пробормотал потом Шура сонно. Чистый и вновь укрытый одеялом, он все же намеревался подремать еще час-другой, к тому же после оргазма его всегда тянуло в сон. — Теперь ты мне дашь поспать? Холмик под одеялом даже не шевельнулся: Лева уже спал.