Недское мясо

От советника Сота остро пахнет какой-то алхимической дрянью. Он чистый — до скрипа кожи, до хруста прокипяченных, пропитанных магией одежд — кажется, двемеры зовут это «стерильность». Советник Сота, телепортировавшийся из какой-то очередной лаборатории — наверняка тоже «стерильной» — кажется здесь, в пыльных Морн Холдских застенках неуместным… Впрочем, несколько лет назад именно здесь его можно было застать чаще всего. Он едва заметно хмурится, морщится — здесь теперь не так, как ему нравилось, здесь не-стерильно и слишком много лишних меров и лишних вещей. Сейчас он без защитной маски — можно увидеть тени эмоций, если приглядываться. Можно увидеть и многое другое — потемневшие веки, полопавшиеся капилляры, пересохшую кожу — и Аландро видит, но не думает об этом сейчас. Закрыть свой разум от Сила Соты получается далеко не всегда — не стоит привлекать его лишний раз. Не стоит вообще обращать на него внимание. Аландро продолжает вытягивать неду жилы, копошиться в его осклизклых, закостневших мозгах, но тот — еще живой, еще думающий, но уже неспособный кричать и выдавать секреты иначе — лихорадочно мечется, перескакивает с нужного на ненужное, тянется к советнику Силу со страхом и глупой надеждой… Он дергается, сбивая тонкое заклинание, и предсказуемо травмирует мозг сильнее — и мычит, исходит слюной и пеной, а после заваливается на грязный пол. Аландро досадливо шипит, пинает его, предсказуемо не получив никакого отклика, и, наконец, оборачивается. Он не спрашивает, что советнику Силу нужно — наверняка какая-то дрянь. — Где обещанные объекты? Аландро пожимает плечами — ему нет дела до чужих вставших экспериментов, или зачем там советнику нужны обритые и покорные неды. От Сила несет угрозой, но Аландро знает — тот не рискнет напасть, не рискнет пойти против воли хортатора. Не сейчас, когда его положение шатко, а доверие только зародилось. — То, что ты хочешь, требует долгих ритуалов — и не менее долгих пыток. Они еще не готовы. — Любой процесс можно ускорить. — Сил щурится, его по-двемерски белесые глаза кажутся темнее и злее. — Вспомни Жатву. Аландро морщится, точно от зубной боли, и снова смотрит на неда с пережаренными мозгами — он затих, испустил дух за эти мгновения. Скверно — теперь только тауматург, ведающий тропы недов, сможет найти душу и узнать ответы. Но на деле не то, чтобы это сильно беспокоило Аландро: он не хочет пересекаться с Сота Силом взглядом, тот будто слой за слоем снимает ментальную оборону, лезет латунными когтями внутрь, будто в потроха к пойманным даэдра. На норда ему давно плевать. — Ни один из обрядов не оставит тело и разум в необходимой целостности. Разве что… — Ему не хочется говорить об этом. Слишком не любит связанного с этой сферой Принца — и сам не знает почему. — Обряды Мефалы, да. Пусть дети насилуют престарелых родителей, а родители — детей, пусть мужчины берут мужчин, а женщины женщин несмотря на родство и вассальные клятвы… — Не время для новой Жатвы. Не стоит звать даэдра в благой час. Советник Сил, весь чистый, сияющий, совсем не по-кимерски высокомерный, впервые на памяти Аландро расплывается в улыбке. Если бы он не знал — принял бы это за дружелюбие. Если бы он не чувствовал — принял бы это за добрый знак. — А кто сказал, что мы, говорящие с Обливионом на одном языке, должны их звать? В его глазах пляшет черное пламя — и Аландро понимает, что сегодняшний день загублен окончательно. Нед, нагой, распластанный на плите, уже не орет — подвывает тихо, скулит побитой псиной, переходя в жалкий хрип. Силы покинули его, покинули его и северная гордыня, и северное упрямство. Он был готов к пыткам, но к пыткам иного рода. Он ждал раскаленных игл, огонь и соль, но не то, что его разденут, и как женщину подложат под родного брата. Брат — взмыленный, безумный, сам прежде прошедший через насилие, — раздирает ему нутро, входя насухую. Его член, поднятый черной кимерской магией, тычется слепо и лихорадочно в порванные кишки — когда он выходит полностью, вывернутые лоскуты тянутся следом. Кровь хлюпает, течет по бедрам, капает на ледяной камень, и нед видит это — не может не видеть — вокруг плиты расставлены зеркала так, что он видит все грани своего падения. Он готов выдать любой секрет, лишь бы кошмар закончился, но у него нет знаний, которые нужны кимерам. Знать ему об этом не обязательно — хотя он наверняка догадывается. Сначала ему задавали вопросы, но он молчал. Сейчас ему вопросов не задают, но он страстно желает их — хоть что-то, хоть какое-то слово, но не молчание и пристальное наблюдение, обнажающее еще сильнее. Он желает вывернуться, вырваться, он желает привести своего младшего брата в чувство, стереть с родного лица безумие и похоть — но уже не может даже кричать. Советник Сота смотрит на это не отрываясь, лишь иногда жестами отдает команды Сулу. Они условились: Аландро не смотрит в чужие души, не читает непрерывно чужой разум — это слишком для его тонких частот, затраты энергии не окупятся — лишь заставляет кровь кипеть, а плоть подниматься, дурманит травами и направляет магией раскрытые мефалические каналы в нужное русло. Он направляет чужую страсть и жажду убийства, но не управляет чужим телом. Нет, пусть неды верят, что сделали все сами, пусть страдают и мучаются, разрушая сами себя. Сил цепляет жилу за жилой, мысль за мыслью — сплетает чужой потрясенный предательством и насилием разум в нужный ему узор. Нед, еще пару часов назад сам принимающий члены близких, растерзанный ими и после наспех залеченный, радостно насилует, отыгрывается за свою боль и страх. Ему выбили несколько зубов, когда он попытался откусить член кому-то из братьев по оружию, — кровавая слюна течет по обритому подбородку, капает на беззащитную жертву. Насильник и жертва, связанные кровным родством, — оба послужат благой цели. Они уже служат. Дурман постепенно сходит с насильника — он начинает прозревать. Он видит под собой брата, униженного и израненного, видит на собственном члене и бедрах кровь, кал и лоскуты кишок — и не может, не хочет остановиться. Он кричит от боли и ужаса, но продолжает. Аландро заговаривает его кровь, заставляет прилить к члену, подогревает, толкая на новые зверства, и нед не может сопротивляться. Его нервы обнажены, он слишком остро чувствует, и впоследствии будет верить, что сам хотел причинять боль и страх. Силу даже не нужно будет вмешиваться — этот нед был раздавлен еще тогда, когда сам лежал на этой плите. Разум другого сейчас ему интереснее. Он вплетает в чужие мысли мнимое удовольствие и подает Аландро знак. Тот накрывает нужного неда свежим заклинанием, отдает приказы чужому телу. Член, вялый и сжавшийся от нестерпимой боли, наливается кровью и медленно поднимается. Нед искренне верит в навеянное предательское удовольствие — и видит предавшее его тело. Хрипит — удивленно и испуганно, ему не нравится боль, не нравится эта грязь, но тело реагирует иначе. Это неправильно, нестерпимо — нед не может поверить в это, как не мог поверить что родной брат будет брать его, точно эльфийскую девку. Этого для неда слишком много — и когда в его развороченное нутро в очередной раз кончают, он падает в забытье. Аландро постепенно снимает заклинание и разминает затекшие пальцы. Нед-насильник прозревает окончательно — и глухо воет, осознав все, что наделал. Он дрожит и падает на колени в лужу нечистот, прижимается лбом к измазанному камню, слепо гладит покрытую синяками ногу брата и рыдает. — Это последний, советник. Забирайте и… — Аландро слишком устал, чтобы продолжать, просто машет рукой и уходит. Ему срочно нужно забыть последние двадцать часов. Впрочем, и так ясно, что Силу здесь не слишком рады. Он, все еще чистый, хотя уже вряд ли стерильный, проходит к плите и снимает накидку. Набрасывает ее на рыдающего молодого неда и говорит, без всякого намека на магию — не нужно больше подчинять чужую надтреснутую душу. Нед слишком истощен, чтобы сопротивляться, слишком травмирован, чтобы не потянуться к малейшему проявлению заботы. — Все закончилось. Поднимись и помоги его отвязать. Он, зареванный и трясущийся, поднимается сам и помогает подняться брату. И это начало их верной службы.