***
Музыкант устал. Он никогда не был сильным магом и брал в основном тонкостью подхода и непредсказуемостью, а долгая работа требовала силы. Тонкости тоже — но и силы, и через час, когда он уже чувствовал себя так, будто ему не хватает дыхания, свирели опустились — почти упали — ему на колени, а сам он откинулся на ствол дерева позади. Он не довёл дело до конца, но, по крайней мере, состояние демонической флейты перестало быть критическим. Можно продолжить позже, когда он восстановится. А выкладываться в ноль явно не стоит, учитывая, какой строптивый ему достался пациент. …госпожа Арианрод не говорила, как там у демонов с благодарностью — но, пожалуй, не стоило на неё рассчитывать. А за свою безопасность он отвечает сам, и то, что собрался восстанавливать тёмный артефакт, не значит, что позволит этому артефакту причинить ему вред. И, между прочим, уже смеркалось, так что сейчас стоило поужинать и лечь спать. Возиться с готовкой — не в этот раз, он просто пожевал галеты с сыром и запил их вином из фляги. Уснул, завернувшись в плащ, с демонической флейтой под боком. Вряд ли она способна на самостоятельные действия в физическом плане, но всё же такие вещи лучше держать поближе к себе, под присмотром. Наутро, когда уже развёл костёр и приготовил травяной чай, Музыкант ощутил пробуждение артефакта — давление недружелюбной силы, бесполезно разбившейся об его магию. Вздохнув, он отставил кружку. — Может, поговорим? Повторит ли демон вчерашнее «не о чем говорить»? То ещё «не о чем», конечно, но разумные существа порой бывают очень упрямы. Не повторил — просто молчал. И давление магии (или не совсем магии, Музыкант не был уверен) не пропадало: похоже, кое-кто тут придерживался мнения, что нет человека — нет проблемы, и говорить не понадобится. Вот уж воистину, вижу цель — не вижу препятствий. — Перестань, — вздохнул Музыкант. — У тебя не получится. Ни когда я чем-то занят, ни когда я сплю, ни если пьян, ни если потеряю сознание, ни… — он не договорил, потому что была одна ситуация, в которой запрет, наложенным им на флейту, мог спасть: если его магическая сила будет истощена до нуля. Впрочем, если такое случится — скорее всего, демону придётся занять место в очереди его проблем, и не факт, что очередь до него дойдёт. — Я не собираюсь тебя ни к чему принуждать — но навредить мне не позволю. Так что, пожалуйста, прекрати эти бесполезные попытки и не своди на нет мои усилия исцелить тебя. Демон в ответ проворчал что-то невнятное, что даже при большом воображении трудно было принять за согласие. Впрочем, и отказом в чистом виде это, пожалуй, не было. «Глупая упрямая тварь», — мелькнуло в голове у Музыканта с неуместным оттенком умиления. Демон напоминал ему кого-то — может быть, из согильдийцев, хотя настолько упёртой не была даже Ракха, которая в режим «вижу цель — не вижу препятствий» входила непревзойдённо легко. И сколько можно называть его «демоном» и «флейтой»? — Может, хоть скажешь, как тебя зовут? Вряд ли это чем-то повредит. При любом раскладе. Хоть как-то бы зацепить, втянуть в диалог вместо того, чтобы бессмысленно мериться силой. Но некоторые существа только силу и понимают, и пока не докажешь превосходство… Музыкант мог сломать флейту — пожалуй, легче, чем починить, — но не хотел обращаться к этому аргументу. Совершенно не хотел. Угрозы — паршивый метод, а ситуация далеко не настолько плоха, чтобы прибегать к ним. К тому же по вчерашнему поведению демона — угроза может и не сработать. Кажется, тот не слишком дорожит собственным существованием. — Луллабай, Колыбельная смерти. Судя по тону, демон рассчитывал напугать его. Да и магией давить не перестал (многозадачный, ага, молодец). Ну… напуган Музыкант не был, хотя этот диссонанс неприятно царапал. Так не должно быть — музыка не должна убивать. — А я — Музыкант, — представился он в ответ, хотя сомневался, что Луллабай нужно его имя. Точнее, прозвище. Все называли его по прозвищу, а имя в гильдии, кажется, знала только госпожа Арианрод — как и то, почему он не хочет его использовать. Он еле заметно усмехнулся: — Будем знакомы. Я бы спросил, что с тобой случилось, но ты, наверное, не захочешь рассказывать… Так что, может, у тебя у самого есть вопросы? Демон снова молчал — считать ли прогрессом то, что не огрызался сразу? Музыкант успел налить себе чай и сделать несколько неспешных глотков, прежде чем тот всё-таки заговорил — резко, не в лад: — Что ты сделал со мной? — Только починил тебя — и не позволяю меня уничтожить. Уж извини, но нет. Что касается повреждений — я устранил только самые серьёзные, так что стоило бы продолжить работу. Я не буду ничего делать, если ты категорически против, но надеюсь на некоторую долю здравого смысла. А если нет — он знал, к кому обратиться. Госпожа Арианрод весьма хороша в том, что касается здравого смысла, своего и чужого, а теперь у флейты уже был неплохой шанс не развалиться раньше, чем они доберутся до корабля гильдии. Он так и не получил внятного ответа, так что, закончив завтракать, сказал «Ну, подумай пока ещё» и принялся за недолгие сборы. Совсем немного вещей, давняя привычка путешествовать — и не менее давняя привычка не оставлять лишних следов, так что он прикрыл затушенный костёр срезанным дёрном и раскидал ворох веток, на котором спал. Примятая трава распрямилась после короткой мелодии, сыгранной на деревянной сиринге, хотя не то чтобы он действительно старался — несколько лет назад заметал следы куда тщательнее. Много воды утекло… Пожалуй, желающие убить его ещё могут найтись — у старых грехов длинные тени. Но не в этих краях. Хотя один вот нашёлся. Демоническая флейта притихла ненадолго, а теперь снова пыталась использовать на нём свою магию, что бы эта магия ни делала (Музыкант даже подумал, не спросить ли, но решил, что будет перебор). И снова. И снова. Пока он раздумывал, куда направиться — до встречи с гильдией оставалось ещё несколько дней, и проводить это время в деревне, пожалуй, в его обстоятельствах не стоило, — пока рассматривал карту, пока пробирался через лес к дороге, ведущей к большому озеру, на берегах которого наверняка найдётся тихое местечко, пока шёл по ней, напевая вполголоса незамысловатую «бесконечную» (и не совсем приличную) песенку… Уж чем, а упорством Зереф своё творение одарил сполна. Музыкант пропустил момент, когда Луллабай окончательно — можно надеяться — бросил попытки преодолеть запрет и сделать нечто хоть и непонятное, но наверняка неприятное. До вечера тот молчал, может быть, даже спал, хотя без дополнительных магических манипуляций он не мог сказать точно. Да и вообще не знал, спят ли этериасы — настоящие, полноценные. (Впрочем, назвать Арианрод — леди Баньши — «неполноценной» язык бы не повернулся. Но она действительно уже не была этериасом в полной мере.) Так или иначе, а вечер прошёл спокойно, даже спокойнее дня, где не обошлось без застрявшей в канаве телеги, которую растяпа-возчик, уснувший на козлах, никак не мог вытащить. Что ж, магия может и это, хотя пришлось изрядно поломать голову над задачей. Вечер был спокойным… до определённого момента. — Кого ты хочешь убить, человек? Именно тот вопрос, который ожидаешь услышать, когда разогреваешь на костре купленные вчера в городе пирожки, не так ли? «Что, огласить весь список?», чуть не ляпнул Музыкант, но обошёлся лаконичным: — Никого. Проверять, как у демона с чувством юмора — не самый подходящий момент. Да и шутка так себе, для узкого круга — хотя кто в теме той дурацкой каэлумской истории, посмеётся. — Тогда зачем я тебе? — в хриплом голосе Луллабай сложно было разобрать эмоции, но Музыкант, пожалуй, поставил бы на досаду и удивление. Злость ещё, наверное. — Ни за чем. Ты был сломан, и я тебя починил, вот и всё. Не до конца — работы оставалось много, но он уже сделал достаточно, чтобы иметь право сказать «починил». — Зачем? Вот теперь — точно удивление. Он ответил коротко, не зная, как ещё объяснить: — Ты флейта. — Я демон Зерефа! — Нет, ты, конечно, демон, но ещё ты флейта. Я не мог оставить тебя без помощи, — он замолчал, пытаясь охватить словами то, что существовало только на уровне ощущений — и мелодий. Гармония внутренняя, гармония внешняя, диссонанс, долг перед магией и перед музыкой… Он мог сыграть это, но не рассказать. Вот только Луллабай вряд ли станет слушать — а если и станет, то вряд ли поймёт, было такое нехорошее предчувствие. Диссонанс, да, и Музыкант не удержался: — Но, знаешь, музыкальные инструменты существуют не для того, чтобы убивать людей. Можно задушить кого-нибудь струной от арфы — но это будет оскорблением музыки. — Я создан, чтобы убивать. Зерефу лучше знать, что… — Зереф великий тёмный маг, не спорю, — перебил Музыкант, — но в музыке и музыкальных инструментах он определённо ничего не понимает. …не стоило так говорить: Луллабай обиделся. И больше с ним в этот день не разговаривал. Луллабай, Колыбельная смерти… Рассказывая — предупреждая согильдийцев об этериасах, Арианрод называла имена некоторых. Кейес, Сейра, Торафуса, Марде Гир, Делиора (ну, кто не знает про Делиору — страшную «сказку» всея Ишгара?). Луллабай она не упоминала, как и демонов, которые были бы похожи не на людей или зверей, а на вещи. Но… «Их больше, — говорила она. — Разумеется, больше, однако смерть не лучшим образом влияет на память. Я узнаю их, если встречу — но сейчас не помню». Через неделю он сможет проверить, узнает ли она Луллабай. И, может быть, понять чуть больше. Остаток вечера Музыканта подмывало сказать что-нибудь на тему «молчание — знак согласия» и продолжить лечение флейты, но он сдержался. Спешить некуда. И он обещал ничего не делать без разрешения, так что вскоре, пожелав Луллабай спокойной ночи, улёгся спать, тем более что самочувствие было не очень: возможно, вчера он всё-таки перенапрягся. Магия, особенно такая — дело тонкое. Было отчасти любопытно, попытается ли демон снова пробить «запрет», не поверив, что от того, что маг уснул, ничто не изменится... Даже если пытался, Музыкант этого просто не заметил: что бы там ни было, а спать оно ему не помешало. Правда, выспался он плохо, но замешан ли тут этериас — кто знает. Ему и без всяких вмешательств порой снились кошмары: нахватался впечатлений за бурную юность. Утро встретило его затянувшей небо хмарью. Из-под низко склонившихся ветвей ивы, где он вчера обустроил стоянку, полусонный Музыкант всматривался в тонкую кисею мороси, в которой терялись очертания дальнего берега. Раздумывал, что делать с капризами погоды. Он не любил промозглую сырость, вредную для инструментов, если их не защитить магией, так что предпочёл бы остановиться в деревне — но никуда не делся демон-флейта, разбираться с которым проще без посторонних. А значит, деревня отменяется, лучше привести в порядок лагерь: ветви ивы пока не пропускали дождь, и стоит убедиться, что так будет и дальше. Сыграть для них, и они послужат ему шатром. Музыкант помедлил пару секунд, прежде чем вытащить из чехла деревянную свирель: подобное к подобному, раз ему нужно «договориться» с деревом, эта подойдёт лучше других. Гладкая лакированная поверхность под пальцами… Мёртвая. Он не чувствовал отклика — никакого. Машинально поднёс свирель к губам и вытянул несколько нот — пустых, ни капли магии. Странно, невозможно, потому что ни его флейты и свирели, ни дорожная арфа, ни скрипка не были артефактами, чтобы сломаться и перестать действовать. Они могли быть расстроены, но тогда он просто прислушивался и исправлял диссонанс, а сейчас не к чему было прислушиваться. Мелодия звучала точно в нужной тональности, но ничто не отзывалось на неё — ни в нём самом, ни вовне. Флейты казались мёртвыми. И арфа, и скрипка тоже — он касался каждой, выискивая то неясное и хрупкое, из чего выстраивалась гармония музыки. Но не находил. …только в демонической флейте что-то чувствовал. Не гармонию, нет — но нечто живое. Это отчасти успокаивало, хотя он не знал даже, что думать. Проблемы с магией? Может быть, что-то не так с местностью — локальная аномалия, — может быть, что-то не так с ним самим. Есть способы лишить человека магии, заблокировать или истощить её — артефакты и заклинания. Хотя он очень сомневался, что мог подвергнуться действию такого заклинания. Как и когда? Последний раз он колдовал вчера, здесь же, когда обустраивал лагерь: уговорил пару камней переползти, чтобы можно было зачерпнуть воды, не замочив ноги. А если говорить о более серьёзных действиях, то днём, помогая вытащить телегу из канавы — вскоре после того свернул в лес и больше не встречал людей. Демон? Да, тот пытался влиять на него, но… Его воздействие должно было быть музыкой: соприкоснувшись с энергетической структурой, Музыкант знал (чувствовал) это вполне определённо. И, между прочим, сейчас он держит в руках не просто артефакт, а живое и разумное существо. Хотя «разумное» не значит «здравомыслящее». — Луллабай, — позвал он без особой уверенности. — Тебе ничего не кажется странным? Не исключено, что тот всё ещё дуется на него за неуважение к Зерефу, так что вообще не ответит. Но безотчётная тревога подталкивала к опрометчивым действиям. Бежать, убраться из этого места куда-нибудь, где магия будет, — попытка обсудить ситуацию с демоном была не худшим вариантом, потому что паника ведёт в тупик. Всегда. С одной стороны, он достаточно легко обходился без магии, если нужно было не привлекать внимание, с другой — то и дело использовал её по мелочи, в быту, и невозможность обратиться к ней действовала угнетающе, как и то, что он не знал причин происходящего. — Я чувствую… какой-то диссонанс, — отозвался наконец демон. Неохотно и тоже, кажется, без уверенности. Напряжение ситуации вырвалось нервным смехом. — Всё-таки ты действительно флейта. — Что ты несёшь? — Ты назвал то, что чувствуешь, что бы это ни было, диссонансом… — Музыкант поперхнулся смешком и не закончил объяснение. Собственно, он и не знал толком, как объяснить. — И что в этом смешного? — Ничего, на самом деле. Я просто… нервничаю. У людей бывают странные реакции на стресс. Ерунда, забудь. Лучше скажи, ты можешь как-то пояснить этот «диссонанс»? Камни в глазницах деревянного черепа отблёскивали алым, и это, наверное, должно было выглядеть угрожающе, но контакт с музыкальным инструментом, каким бы тот ни был, успокаивал. Что-то случилось с его магией; флейты и свирели, дорожная арфа, скрипка, даже простенькая губная гармошка, которую он использовал ещё в детстве, не откликаются. Но одна флейта у него всё-таки осталась. Правда, она этериас — но у всех своих недостатки. Тем более что демон поддерживал разговор, хоть и не особо дружелюбно. — Я не знаю, — признал тот с неудовольствием после длинной паузы. С ещё большим неудовольствием продолжил: — Я повреждён. Даже магии толком не чувствую. — Возможно, — вздохнул Музыкант, — дело не в том, что ты повреждён. Так что сейчас я сверну лагерь, и мы пойдём искать магию — надеюсь, эта аномалия или что бы то ни было тянется недалеко. Если почувствуешь изменения, скажешь, ладно? Не то чтобы Луллабай выглядел готовым к сотрудничеству, но попробовать-то можно? В ответ — только недовольное ворчание. Хотя, пожалуй, оно больше походило на «так и быть», чем на «пошёл в бездну». Возможно, демона-флейту «диссонанс» выбивал из колеи больше, чем тот хотел признать.***
Развороченная колёсами обочина — там, где телега скатилась в канаву. Музыкант присел на плоский камень неподалёку, бесцельно оглядывая место вчерашнего происшествия, хотя оно вряд ли оно могло поведать ему что-то полезное. Главное он знал и так: здесь магии тоже нет. Вчера была, сегодня — нет. Под моросью дорожный плащ хоть и не промок насквозь, но отсырел и лежал на плечах неуютной тяжестью; выбившиеся из-под капюшона влажные волосы липли к щекам и шее. Небо, затянутое серым от края до края, клочья жухлой травы среди ещё не вошедшей в полную силу зелёной, потемневшая лента дороги — преддверие грязи… Угнетающее зрелище. Впрочем, не в зрелище дело. — Луллабай, какие-нибудь изменения? Флейта лежала за пазухой, спрятанная от сырости, но это не мешало демону ни слушать, ни отвечать. Правда, отвечал тот неохотно. — Нет. Сколько можно спрашивать, человек? Ничего не изменилось. Ни-че-го. Со вчерашнего вечера. Хрипло-скрипучий ворчливый голос — Музыкант в который раз задумался, естественный ли это тембр, или искажённый повреждением. Не должен ли голос магического музыкального инструмента быть более мелодичным? Впрочем, его создатель ведь ничего не понимает в музыке, невесело усмехнулся он про себя. И что-то зацепило в словах, не только в тоне. — Погоди-ка. Что ты сказал насчёт вечера? Ты ощущаешь «диссонанс» со вчерашнего вечера? — Да. — Не мог раньше сказать? — возмутился Музыкант и выволок флейту наружу. Чтобы, как говорится, посмотреть в бесстыжие красные глаза. Или просто потому, что говорить всё-таки удобнее, когда видишь собеседника — даже если он не человек, а демон и музыкальный инструмент. (Капелька мелкой мстительности за полдня под дождём — тоже не исключено.) — Какая разница? — Такая, что это указывает, что дело, скорее всего, не в месте, а во времени… Сейчас мы уже и так это выяснили — но могли бы обойтись без блужданий под дождём. — Не говори «мы». Я не имею с тобой ничего общего. Музыкант не удержался от короткого смешка. — Кроме того, что в ближайшее время путешествовать мы будем вместе, так уж вышло. Или ты предпочитаешь, чтобы я оставил тебя тут, на камушке? Или где-нибудь подальше в лесу, чтобы, не дайте боги, никто из людей не нашёл… — усталость и нервотрёпка от неопределённости ситуации прорвались недоброй иронией, хотя он не имел ни малейшего представления, что станет делать, если демон скажет «Ага, оставь». С одной стороны, разумное существо имеет право само решать свою судьбу. Даже поступать крайне неблагоразумно. (Друзья и товарищи обычно останавливают друг друга от неблагоразумных поступков, но он-то для Луллабай никто.) С другой стороны, способность того хоть что-то сделать самостоятельно, кроме как убить или проклясть тех, кто оказался рядом, сомнительна. …и насчёт «убить» — хороший вопрос. Бездна знает, что там с запретом, который вообще-то был магическим. Магии нет: значит ли это, что Луллабай больше ничто не ограничивает? Но тот сам этого не понял, раз ничего не делает (в его доброй воле Музыкант искренне сомневался). Или его сила — всё-таки магия, хоть в том и были сомнения, так что сейчас он тоже ничего не может, кроме как говорить? А с третьей стороны, оставлять в лесу тёмный артефакт, пусть даже хорошо спрятав — просто безответственно. Значит, если демон решит, что предпочитает лес — придётся переубеждать и уговаривать. Та ещё перспектива. Или не придётся. — Нет, не предпочитаю, — звук следом за словами подозрительно походил на тяжёлый вздох. — Убери меня обратно. Терпеть не могу сырость. «Обратно» — это, надо полагать, во внутренний карман куртки. Музыкант снова не удержался от смешка. — Ещё бы — ты же флейта. Сырость для инструментов неполезна, — поэтому все его инструменты были в водонепроницаемых чехлах. Разве что костяной свирели плевать на причуды погоды, но Луллабай-то деревянный. — Я, впрочем, тоже от этой погоды не в восторге, и предпочёл бы сейчас отправиться в деревню. — Так отправься, в чём проблема. «Ты-то можешь», кажется, померещилось — тихое, с горечью. — Проблема, — вздохнул Музыкант, — не нарваться на неприятности. Без магии мои возможности разрешать конфликты… несколько ограничены. Так что лучше не привлекать лишнего внимания. Например, не разговаривать с флейтой, — хмыкнул он и уточнил: — В режиме диалога. Человек, обращающийся к предмету — это не вопиющая странность, а лёгкая придурь, бывает. А люди творческих профессий, по мнению общества, часто витают в облаках… В общем, — закруглился он, воздержавшись от ответа на «Люди слишком болтливы», — что я хочу сказать — что не привлекать внимание в первую очередь нужно тебе. Не показывать, что ты живое существо… Не разговаривать со мной, если может услышать кто-то посторонний, и так далее. — Я не разговариваю с тобой. Это ты разговариваешь со мной. Что ж, в некотором смысле правда: первым демон заговорил с ним только один раз. — Значит, ты будешь молчать и не привлекать внимания? — уточнил Музыкант. — Это важно. Если что-то пойдёт не так, ты можешь пострадать. У него тоже могут быть проблемы — но большой опыт в том, чтобы открещиваться от обвинений и переводить тему. Однако вещь, столь откровенно похожую на тёмный артефакт (дизайнер из Зерефа, честно говоря, тоже так себе), наверняка попытаются уничтожить. А может ли Луллабай защитить себя… судя по тому, что до сих пор не убил его — нет. — Мне незачем привлекать внимание, — с хриплым смешком отозвался этериас. — Что ж, надеюсь на твоё благоразумие, — Музыкант чуть пожал плечами — что ещё ему оставалось? Если Луллабай захочет усложнить им обоим жизнь, то сделает это — тогда придётся вытаскивать его, если удастся, и искать выход из неприятной ситуации. Но проконтролировать это заранее не получится никак. — Насколько я помню карту, если поторопиться — то сегодня мы сможем переночевать в тёплом и сухом месте. Недовольное «не говори «мы»» из-под куртки ему, возможно, только померещилось.***
Уже смеркалось, когда Музыкант подошёл к околице деревни — непривычно тёмной. Над воротами, которые обозначали границу селения чисто символически, потому что ограды вокруг него не было, горела неяркая лампа — кажется, масляная. Что ж, если и здесь магии нет со вчерашнего вечера, у местных было время сориентироваться. Эта деревня, название которой попало на сгиб карты и затёрлось, так что Музыкант помнил его как «Лонг-что-то-там», ничем не отличалась от других в Боско. Широкие улицы, (мощёная — только главная), одно- и двухэтажные дома с соломенными, а кое-где черепичными крышами, дворы и палисадники. Не слишком зажиточная, но и не бедная, как и вся страна. Когда люди не бедствуют, они падки на развлечения, коих в таких провинциальных местечках немного. И это Музыкант мог им предложить. Даже без магии. — Продрогший бард ищет ночлега, милая леди. Трактирщица, которую он отыскал в глубине переполненного зала, определённо не была «леди» — насквозь простонародный, грубовато-решительный типаж, — но, решил он, и правда была мила, когда улыбалась. А она ответила ему приветливо — и договорились они без проблем. Лакримы с музыкой стали популярными в последние десятилетия, но интереса к живым выступлениям это не уменьшало, а в небольшом селении новости разлетаются быстро, так что этим вечером таверну ждёт наплыв посетителей. Два часа Музыкант развлекал публику. Хотя он всегда больше играл, чем пел — но петь тоже мог, и для зала сельского трактира его голоса вполне хватало. Баллады о любви, застольные песни, куплеты на грани приличия, даже что-то невнятно-патриотическое — ночлег и ужин он честно отработал. А завтра вечером продолжит, потому что собирался тут остаться на несколько дней, подождать, не появится ли кто из согильдийцев ко времени сбора. Летающий фрегат сюда без магии не доберётся, а сколько продержится эта аномалия и на какую территорию простирается — неведомо. Но люди — могут. Его команда, например: ребята не захотели тащиться в Эру, так что болтались где-то в окрестностях. Правда, зная их, «окрестности» — это как бы не пара недель пути в любую сторону, если пешком. Что ж, время покажет. Пять дней — дольше ждать смысла нет. Комнатка ему досталась крошечная, но что ещё надо, кроме постели? Собственно, помимо узкой кровати тут был только стул (возможно, вместо тумбочки, зачем ещё нужен стул без стола?) и полка, на которой кто-то забыл бульварный роман в мягкой обложке. Несколько гвоздей, аккуратно вбитых рядком в середины бежевых цветочков на обоях, заменяли вешалку. Комната явно не для постояльцев… Судя по небольшим размерам окна — и вовсе переделанная кладовка. Музыкант повесил чехлы со скрипкой и дорожной арфой на гвозди, рядом — отсыревший плащ, а полупустой вещмешок бросил на кровать. Выложил флейты и свирели на стул и собирался присоединить к ним демона, но помедлил. Присел на край постели, держа его в руках. — Луллабай, а тебе что-нибудь нужно? — Что? Зачем? — отозвался тот снова с ощутимой неохотой — и недоумением. — Тебе вряд ли требуется еда, — пожал плечами Музыкант, — но, может, что-то другое нужно для жизнедеятельности? Ну, не знаю, вдруг тебя кровью поливать надо? — предположил он со смешком, вспоминая байки про тёмные артефакты и удержавшись добавить «кровью белокурой невинной заклинательницы духов». Почему-то в таких байках любили ко всему приплетать заклинателей духов. В каждой бочке затычка, ага. «Связь с небесами», что ли, располагает к тому, чтобы приписывать им дополнительные свойства? Особую иронию несказанному придавало то, что заклинательница духов у него в зоне доступа — в гильдии — была. Только брюнетка «за тридцать» и определённо не невинная. (Нет, сам он не проверял: Риана принципиально не крутила романов с согильдийцами. В отличие от…) — А если надо? — прервал его размышления о прелестях согильдиек ответ демона. Так, пожалуй, можно и наличие у него чувства юмора заподозрить. — Это создаст некоторые сложности, — хмыкнул Музыкант. — Но можно что-нибудь придумать. И, в общем-то, он не шутил. Он не Нор, которому по специальности не привыкать пускать себе кровь, но ни крови, ни боли не боится. Без магии сложнее, но нет ничего невозможного. К тому же кровь — не обязательно человеческая, не так ли? А если и человеческая, то есть люди, на многое готовые за пригоршню монет. Впрочем, пустые рассуждения, потому что после недолгой паузы Луллабай ответил: — Мне не требуется ничего материального. — А нематериального? — уточнил Музыкант. Детали, детали… Опыт показывал, что в них иногда и кроется проблема. И если человек на вопрос «Ты в порядке?» отвечает «Я не ранен», это может значить, что нечто другое сильно не так. — Только покой. Просто оставь меня в покое. — Постараюсь. Детали... Обещать, что точно оставит в покое, он не мог.