Где твоя гордость?

Нет ничего более приятного, чем погреться у камина, в то время как за окном бушует апрельский ливень. Крупные капли с грохотом падают на крышу, бьют по стеклу и скатываются в неспокойное море, которое на время бури приняло цвет антрацита. Погода определенно не располагает к прогулкам, но что-то внутри Италии рвется наружу, на мокрую гальку пляжа Сицилии, к высоким волнам и соленым каплям. Что-то внутри него ощущает себя этим морем, безудержной стихией, суровой, но справедливой. Королевство Италия чувствует свое единение с природой и духом своего предка — Римской Империи. «Он гордился бы мною сейчас,» вновь повторяет самому себе итальянец, «я верну величие моему народу.» — Италия? Он с неудовольствием отвлекается от своих размышлений и мечт, поворачиваясь к своему гостю. Совсем молодой, избитый лишениями и голодом, Третий Рейх тем не менее старается держать спину ровно, на лице застывшее выражение холодного превосходства. И лишь бегающие из стороны в сторону зрачки выдают неуверенность и нервозность юного немца. Он мало чем напоминал своего предшественника, Германскую империю, хотя старался быть на него похожим. «Нет малец, до него тебе далеко еще. Все что у тебя есть, это громкие обещания и пустые разговоры. Но не бойся, я помогу тебе.» — Да, извини, я задумался, — итальянец широко улыбается, — вот это погодка, не правда ли? — в ответ Третий Рейх лишь пожимает плечами, его не интересуют метеоусловия, пока они напрямую не касаются его самого, — Как продвигаются дела в Берлине? — Неплохо, — немец опять пожимает плечами и переводит скучающий взгляд на языки пламени, — с каждым днем мои идеи получают все больше и больше поддержки. И дома, и за рубежом. — Кто еще? — Испания. — Я знаю про Испанию, — Италия улыбается мягко, но показывая свое превосходство, — какие-нибудь продвижения в центральной Европе? — Австрия не знает куда себя деть и что делать с навязанной ему демократией. Я думаю я скоро смогу уговорить его присоединиться ко мне. Венгрия уже выразил свою поддержку. — Неплохо, — итальянец подливает вина в бокал сначала Рейху, а потом себе, — выпьем же за это! — Я, — немец хотел было отказаться, но оробел, встретившись с настойчивым взглядом хозяина дома, — хорошо. Выпьем. Они слегка соприкасаются бокалами и тонкое стекло отзывается нежным звоном. Королевство Италия будто невзначай касается тонких узловатых пальцев гостя, от чего Рейх еле заметно краснеет и быстро отворачивается, стараясь скрыть эту неловкую реакцию своего тела. Италия удовлетворенно делает большой глоток. Это его дом, его идеи, его правила. В кои-то веки главным был он, а не немцы, не французы, не британцы. Это его время. Он не проиграет. — Я благодарен тебе за помощь, Италия, — немец вновь встречается взглядом с итальянцем, — не знаю, что было бы со мной сейчас без твоей поддержки. — Был бы и дальше голодным оборванцем Веймаром, живущим с подачек Штатов, — ухмыляется Королевство, довольно подмечая, как кривится Рейх, услышав свое старое имя, — но это позади. Сейчас тебя ждет лишь величие и успех. Он гордился бы тобой. — Он? — Германская Империя. Третий Рейх молчит и Италия знает, что попал не в бровь, а в глаз. Играть на струнах комплексов от проигранной войны, задевая именно те, что воспроизводят нужные итальянцу ноты. Кто-то мог бы назвать этот метод грязной манипуляцией, но только не Италия. Для него это была единственная альтернатива насилию и применению грубой физической силы. А с последним у итальянца всегда дела были не очень. — Я не понимаю одного, — вновь прерывает итальянский поток мыслей Рейх, — ты говоришь о моем предшественнике так часто и с таким восхищением, — он отмалчивается и Италия с интересом наклоняет голову, выжидая, — но ты предал его. А ведь вы могли бы выиграть войну вместе. Но ты решил спасти лишь свою шкуру. Стоит ли мне доверять тебе? — Конечно, — тут же улыбается итальянец, но внутри у него пробегает холодок. Если Рейх не будет доверять ему, у них ничего не получится, — я совершил ошибку тогда и признаю это. Я был молод и глуп. Все мы не без греха. — Какие гарантии ты можешь мне предоставить? — в голосе немца проскальзывает сталь, — Чем докажешь свою верность? — Разве тебе недостаточно того, что я уже несколько лет стою бок о бок с тобой? Разве тебе недостаточно моих чутких советов? Разве тебе недостаточно моей, — Италия медленно поднимается из-за стола и подходит прямо к застывшему Третьему Рейху, — поддержки? Хозяин дома, нависнув над гостем, прислушивается к его дыханию. Немец дышит размеренно, стараясь удерживать внешнее спокойствие, но громкое и частое сердцебиение выдает его напряжение. Италия фамильярно кладет ему руки на плечи и слегка сжимает их. Рейх, не желая, чтобы на него глядели сверху вниз, резко поднимается со стула. Теперь он смотрит на союзника свысока, так как итальянец высоким ростом не отличался. Королевство нервно облизывает пересохшие губы, наблюдая за отражением пламени в темных зрачках немца. Италия отступает на шаг, уперевшись спиной в стол, на лице усмешка. О чем бы Рейх не думал сейчас, он не переступит границы деловых и дружеских отношений. Однако это самодовольное выражение лица похоже провоцирует немца на действия. Он делает шаг вперед и опирается руками и деревянную лакированную поверхность. Отблески огня в глазах Третьего Рейха словно становятся ярче, он наклоняется ближе к лицу Италии. «Ну давай же», думает Королевство, «чего же ты ждешь?» Немец впервые за вечер улыбается, и улыбается широко, наглядно демонстрируя острые клыки. «Давай. Продемонстрируй свою силу, свое превосходство. Покажи мне, на что ты способен.» Королевство слегка прищуривает глаза, всматриваясь в лицо союзника, выжидая. «Давай же. Действуй.» И Рейх действует. Слишком быстро для Италии, слишком сумбурно, немец напористо целует союзника. Третий Рейх не ожидает ответа, он с силой проталкивает длинный влажный язык в рот итальянца, одной рукой крепко прижимая к себе. Королевство расслабляется в его хватке, позволяя немцу делать с собой все, что тот захочет. Заметно, что хочет он многого, но какая-то неведомая сила заставляет его сдерживаться. Стыд? Честь? Смешно. Италия прикрывает глаза и негромко стонет, ожидая, что это подтолкнет Рейха на дальнейшие действия. Неожиданно для итальянца, немец больно прикусывает его за язык, заставляя широко распахнуть глаза от неприятных ощущений и скривиться. Третий Рейх отстраняется, слегка отодвигая Италию от себя, пытаясь выстроить былую дистанцию между ними. «Ну уж нет, дорогой мой, на половине пути останавливаться не в моем вкусе.» Королевство не соглашается с таким поворотом событий и, прильнув к гостю, награждает его собственным поцелуем, теперь уже в итальянском стиле. Напористо, страстно, но безумно нежно, мягко придерживая немца. Тот однако не спешит отдаваться порыву чувств, мягко отстраняя итальянца от себя. — Достаточно, — то ли отвечает на вопрос Италии Рейх, то ли останавливает его. Бросив взгляд на массивные напольные часы в углу, немец тянется к бумагам, складывая их в папку, — мне нужно идти. — Какой ты серьезный, — смеется итальянец. Внутреннее неудовлетворение смешивается с довольством своим успехом. Чувства — единственное, что могло помочь управлять Третьим Рейхом, — удачи. — Спасибо, — Рейх надевает пальто и на секунду пересекается взглядом с Королевством, — мы же скоро увидимся? — Как пожелаешь, — игриво протягивает Италия, — если захочешь, увидимся. — Захочу, — обещает немец, ухмыляясь.

Сицилия, 1935, весна

***

Яркие лучи солнца, пробивающиеся в высокие окна кабинета Третьего Рейха, напоминают Италии о доме. Он должен быть сейчас в Риме, ему нужно заниматься непомерным количество дел сейчас. Рейх все же втянул его в войну, чего итальянец старался избежать. Все же состояние военной промышленности было весьма плачевным, а итальянская армия все еще требовала должной подготовки и снаряжения. Однако на все отговорки Королевства Рейх смотрел сурово и с затаенной угрозой. Это был их первый конфликт, и в конце концов Италии пришлось подчиниться, объявив войну Франции. И француз сейчас повержен, расщеплен на две части, одна из которых беспрекословно слушается немца. Да и сам итальянец не остался без территориальных приобретений. Италия терпеливо ждет, пока Рейх соизволит обратить на него внимание. Унижаться таким образом было отвратительно, но и отвлекать немца от работы было опасно. Поэтому итальянец, облокотившись о подоконник, выглядывает на улицу, рассматривая летний Берлин. Ему душно, но окно не открыть и кабинет не покинуть. Ему душно, и не из-за жары в закрытом помещении, к этому Королевство привык. Ему душно от присутствия Третьего Рейха в этом помещении. Если раньше у Италии еще оставались иллюзии, что он может управлять немцем, то сейчас, стоило войне начаться, дисбаланс в их силах стал очевидным. — Признаться честно, я удивлен, — нарушает тишину Третий Рейх, с глухим стуком откладывая ручку, — я не ожидал, что ты примешь участие в военных действиях без моих прямых приказов и моего командования. И даже вполне успешно! — Ты считаешь меня настолько никчемным? — Италия отворачивается от окна и награждает собеседника яростным взглядом. Он не вассал, чтобы к нему относились как к мусору. — Нет, что ты, — немец ухмыляется и встает из-за стола, — я просто приятно удивлен. Ты ведь так долго убеждал меня, что не готов к войне. — Я и не был готов. — Что же ты тогда ринулся сломя голову в гущу событий? Третий Рейх медленно вышагивает к окну, отрезая Италии все возможные пути отступления. Не то что бы итальянец планирует сбежать, но он предпочитает иметь открытые возможности. Сейчас же выход был лишь один. — Потому что тебе это было нужно, — Королевство идет навстречу Рейху и обвивает руками шею немца, — хотел порадовать тебя. — Врешь и не краснеешь. — С чего ты взял? — По глазам вижу, — Третий Рейх действительно отличался встроенным детектором лжи, отменно определяя неправду в словах собеседника, — так почему? Италия не знает что ответить. Сказать, что боялся не появиться, означало признать свою слабость, признать себя не союзником, а вассалом, признать себя тем, чем Рейх его и считал. Низшим, недостойным. «Я заставлю его считать меня ровней. Он не имеет права не уважать меня после всего, что я для него сделал. Я уже пролил кровь за него, неужели вся благодарность, которую я заслужил, это насмешка?» Ну уж нет. — Италия? — А? — Так почему? — Так было правильно. Ты не можешь вести этот бой за наше светлое будущее в одиночку. Рейх остается доволен ответом. Единственное, что вносило помехи в точный полиграф в мозгу немца, это лесть. Юноши, которых недолюбили в детстве, всегда падки на красивые слова. Нужно лишь подобрать нужные. А с чем Италия умел хорошо обращаться, так это со словами. Третий Рейх наконец-то отвечает на итальянские объятия, с силой прижимая союзника к себе. Немец не сдерживается, ведь итальянец хрупкостью не отличается, но Королевство все равно чувствует, как дышать становится труднее. Он мягко отталкивает Рейха и, махнув рукой, направляется к выходу. — Я не разрешал тебе уходить, — немец в два шага настигает Италию и прижимает к стене. — Мне не нужно твое разрешение, Рейх, — итальянец говорит абсолютно серьезно, он напряжен и хочет уйти. Находиться рядом с нацистом становилось в труднее и труднее, — у меня полно работы. Если ты хочешь, чтобы я участвовал в войне и дальше, отпусти меня домой. — Это может подождать, — Рейх наклоняется ниже, в упор уставившись в глаза союзника, — будь со мной сейчас. — Отпусти меня домой, мне нужно идти. Я ждал пока ты закончишь работать, теперь твоя очередь. — Нет, — Третий Рейх кладет свободную руку на бок Италии, медленно опуская ее на бедро. — Нет? — судорожно выдыхает Королевство, пытаясь выскользнуть из хватки немца. — Нет, — повторяет он и слегка прикусывает шею итальянца, четко выстраивая иерархию между ними. Он вождь, он правитель, он полководец. И сколько Италия не стремился быть тем же, почему-то ему никак не удавалось сравняться с собственным идеалом. — Хорошо, — послушно соглашается он, расслабляясь, — только быстро. Мне действительно нужно быть в Риме как можно скорее. Неожиданно для итальянца, Рейх отпускает его. Похоже он теряет всяческий интерес в жертве, стоит ей стать слишком послушной. Садист. С другой стороны, Италия рад, что может наконец-то уйти. Однако немец крепко хватает его за запястье, удерживая на месте. Королевство недоуменно приподнимает одну бровь. «Чего опять? Вроде же уже отпустил?» — Италия. Не подведи меня. — Ты угрожаешь мне? — Скорее предупреждаю. — Я понял тебя. Рейх кивает головой и отпускает руку союзника. Италия прекрасно понимает, о чем речь. Немца напрягало, что его союзник не выдает ему свое еврейское население, хоть и принял соответствующие законы. В сладких речах итальянца он легко считывает фальш, он знает, он прекрасно знает, что Королевство Италия не собирается беспрекословно подчиняться ему во всем. И это наверняка неимоверно раздражает его. «Прекрасно. Злись, дорогой мой, злись на меня. Мне от твоей ярости ни жарко ни холодно. Я твой союзник, а не вассал. Мы равны, что бы ты там не надумал о превосходстве своего народа.» — Счастливого пути, — Рейх прищуривается, и, покидая кабинет, итальянец чувствует, как его спину прожигает пристальный взгляд

Берлин, 1940, лето

***

Вглядываться в даль сквозь плотный туман тяжело, дышать промозглым мокрым воздухом тяжелее, стоять на ногах после дня пешего похода с ружьем наперевес практически невыносимо. Италия медленно опускается на мокрую траву, крепко удерживая бинокль, боясь, что он выскользнет из онемевших пальцев. Холод и влага немедленно проникают сквозь плотную ткань штанов к коже, заставляя дернуться. Но итальянец не может больше стоять, а невыносимая боль отнюдь не помогает удерживать вертикальное положение. «Господи, как же я до такого докатился. Я должен подняться, я должен идти дальше.» Но он не может уже даже встать, а уж тем более двигаться вперед. Королевство Италия слегка приподнимает рубашку, проверяя состояние раны на животе. К его неудовольствию он подмечает, что ранение загноилось. «Плохо. Я умираю. Я должен избавиться от него.» Раскол в государстве всегда ослаблял оставшуюся, изначальную часть. То, что Рейх сделал с ним… Италия мотает головой, вспоминая реакцию бывшего союзника на новость о том, что Королевство не собирается продолжать участвовать в войне и отрекается от фашистской идеологии. И вся эта мерзость, вся грязь, все это сосредоточено в Итальянской социальной республике, за ниточки которого вполне себе открыто дергает Третий Рейх. И теперь Италии, настоящему Италии, нужно избавиться от самозванца как можно скорее. С трудом поднявшись на ноги, итальянец вновь всматривается в окуляры бинокля. Согласно данным разведки, Третий Рейх и его итальянский протеже должны были появиться на этой дороге на личном автомобиле немца и без сопровождения. Слишком удачно складывались обстоятельства. Такой шанс нельзя упускать. Италия все еще не видит ничего конкретного, но характерный звук подъезжающей машины невозможно спутать ни с чем другим. Королевство снимает с плеча ружье и медленно передвигается к дороге. Ему нужно подгадать позицию так, чтобы его скрывала густая пелена тумана, но он сам мог прицелиться. Тихое ворчание работающего мотора все громче, его цель все ближе. Италия ложится на траву, шипя от боли. Рана на животе пульсирует, и лишь прохлада мокрой земли слегка облегчает болезненные ощущения. Он наводит прицел на темный силуэт автомобиля, положив палец на спусковой крючок. Ему нужно лишь убедиться, что это они и выстрелить. Однако вместо того, чтобы продолжить движение вперед, машина останавливается. Королевство удивленно моргает, но не спускает пальца со спускового крючка. Слышатся громкие хлопки дверей. В месте, где туман реже, появляются две фигуры. Высокая и худая, в черной униформе СС — Третий Рейх. Его спутник гораздо ниже и скрыт за телом немца. Италия морщится. Ему нужно, чтобы этот маленький фашистский ублюдок не прятался. Стрелять в Рейха было совершенно бессмысленно сейчас, мало что могло бы смертельно ранить его. Пока что. Но все что итальянцу остается, это наблюдать. Зачем они остановились и вышли? Почему здесь? Италия тихо выдыхает. Тело уже затекло, а ранение не переставало напоминать о себе. Он не продержится здесь долго. — Зачем мы здесь? — доносится до Италии голос Социальной республики. Значит и он не знает, какой у Рейха план. — Ты говорил, что хотел уединиться. Здесь никого нет, — ответ немца настораживает. Неужели это ловушка? — Да, но… Здесь холодно. — Вы, итальянцы, такие нежные, — мягко смеется Рейх. Италия скрипит зубами. Нежные? Не ради такого отношения он задницу под Сталинградом морозил. «Следи за языком, ублюдок. Ружье сейчас у меня.» Однако стрелять в немца Королевство не спешит. Вместо этого он продолжает наблюдать за парочкой. Выдать себя неосторожным и бесполезным выстрелом было бы очень глупо. — Брось, — судя по всему второму Италии такое отношение тоже противно. Ну хоть капля достоинства в этом мерзавце все еще остается. — Как скажешь, — Рейх неожиданно легко соглашается. Очень подозрительно. Королевство довольно наблюдает, как Социальная республика обходит немца, тем самым оказываясь в радиусе поражения. Однако спустя мгновение радость сменяется отвращением, когда фашист крепко прижимается к Рейху. «О Господи. Только не это.» Италия ощущает укол чувства, похожего на ревность. «Так вот как быстро ты нашел мне замену. Более послушную, покладистую и фанатичную замену. Что, остальные наскучили?» — Согрей меня. — С радостью. К глубочайшему омерзению Италии, Рейх наклоняется к своему протеже. Туман скрывает все отвратительные подробности, но и движения силуэтов вызывают желание отвернуться от происходящего. Итальянец трясет головой, отгоняя позорный позыв просто сбежать. Он вновь прицеливается, направляя дуло ружья на голову Социальной республики. «Долго ты будешь его мозги от своей чистенькой формы оттирать, мерзавец.» Королевство выдыхает и нажимает на спусковой крючок. Приклад больно бьет по плечу силой отдачи. Тишину разрывает громкий хлопок выстрела. Италия зажмуривается. Открыв глаза, итальянец хватается за бинокль, судорожно рассматривая происходящее. Обе цели лежали на земле, непонятно в кого он попал, и попал ли вообще. Однако спустя мгновение Королевство подмечает движение со стороны Рейха. Немец медленно поднимается и поворачивает голову. Италия отчетливо подмечает темное пятно, расползающееся по повязке. Попал в предплечье. «Очень плохо. Значит самозванец точно жив, да и Рейху я серьезного урона не нанес. Пора бежать.» Не задерживаясь на месте, итальянец медленно начинает пятиться назад, продолжая следить за передвижениями Третьего Рейха. Тот достает из кобуры пистолет и начинает уверенно шагать в сторону Италии. Социальная Республика тоже поднимается и опирается о капот автомобиля. — Что произошло? — голос фашиста трясется, очевидно, что он напуган. — Все хорошо. Все идет по плану, — судя по интонации, на лице Рейха расплылась довольная ухмылка. «Ловушка! Так и знал.» Королевство, наплевав на меры предосторожности, с шипением поднимается на ноги и, закинув ружье на плечо, бежит что есть силы прочь. Он задыхается от быстрого бега и страха, сжимающего горло. Если немец поймает его сейчас, Бог знает, какие мерзости он будет с ним творить. Стоит ему подумать об этом, Италия ускоряется. Если он убежит достаточно далеко и скроется в тумане, Рейх не сможет догнать его. Вдруг итальянец чувствует, как подошвы старых ботинок проскальзывают по мокрой траве. В безуспешных попытках удержать равновесие он машет руками, однако все равно валится на сырую землю, больно ударяясь спиной. Осознавая, что подобное промедление смертельно для него, Королевство переворачивается на живот, чтобы быстрее вскочить на ноги. Ему не удается сделать это, так как тяжесть немецкого сапога придавливает его к земле. — Я знал, что это ты. Стрелок из тебя все такой же дерьмовый, — сухой голос звучит откуда-то сверху, словно с небес, и Италия зажмуривается, готовясь принять свою погибель, — я не понимаю лишь одного. Как ты спишь по ночам? — Уж поспокойнее тебя, — огрызается Королевство и чувствует, как давление усиливается. Рана на животе немедленно отзывается пронзительной болью. — Как ты спишь по ночам, — продолжает Рейх, — зная, что предал вновь? Итальянец молчит. Он не знает, что ответить на этот вопрос. Каким бы мерзавцем не был Третий Рейх, какие отвратительные преступления он не совершал, Италия все еще поклялся быть на его стороне. «Однако побеждают не честные и благородные. Побеждают умные и хитрые. Идти с ним до конца означало бы погибнуть.» — А ведь ты внес смуту в наши ряды. Они думают, что могут скрыть это от меня, но я знаю, что твоему примеру последуют другие. Румыния, Финляндия, Венгрия, — немец вздыхает и поднимает ногу, выпуская итальянца, который немедленно вскакивает на ноги, — это будет началом конца. Я не могу позволить себе проиграть. Вернись, Италия. Возвращайся и мы будем править этим миром вместе. — Вернуться? — только и может выдавить итальянец, с ужасом разглядывая протянутую ладонь Рейха, — Ты шутишь? Я никогда не поведусь на это. — Я абсолютно серьезен, — Третий Рейх делает шаг вперед и хватает Королевство за запястье, — посмотри на себя. Исхудавший, измученный болью и внутренними противоречиями, в грязных обносках. Где твоя гордость, наследник Рима? Немец притягивает его ближе и проникновенно заглядывает в глаза. Италия ожидает увидеть в этом взгляде гнев, ярость и ненависть. Но вопреки всем ожиданиям, Третий Рейх сейчас безумно походил на себя самого в двадцатых годах. Обиженный, обманутый Веймар. С пустыми карманами и пустым же желудком. «Не верю, Рейх. Я знаю твои манипуляции наизусть. Ведь сам учил тебя.» Не разрывая зрительный контакт, Королевство аккуратно и незаметно достает небольшой нож из рукава и молниеносно втыкает его в брюхо немцу, целясь в печень. — Вот моя гордость. И вот мой гладиус. Не дожидаясь реакции Рейха, Италия с силой ударяет его коленом в живот и пихает на землю. Быстро скинув с плеча ружье, он направляет дуло на немца и, не задумываясь, нажимает на спусковой крючок. Однако ничего не происходит, патрон в нем оказывается был лишь один. «Черт, стоило проверить раньше.» Не растерявшись, итальянец бьет бывшего союзника прикладом по голове и вновь бежит прочь. Миссия была полностью провалена, но Королевство по неведомой ему причине чувствовал душевный подъем и даже эйфорию. Туман рассеивался, пропуская красные лучи закатного солнца, окрашивая капельки на траве в алые оттенки. Проиграна битва, но не война.

окрестности Турина, 1943, осень

***

Снег редко выпадал в этих краях, но эта зима выдалась особенной. Нежные белые хлопья медленно опускаются на замерзшую землю и пожелтевшую траву. Небольшое каменное надгробие уже покрылось слоем снега, скрывшего какую-либо информацию, высеченную в камне. Но Италии и не нужно смахивать белый покров, он прекрасно знает, что под ним скрыто. Ничего. Очередная скромная могила безымянного солдата, казалось бы. Однако итальянец не пришел бы повидать неизвестного мертвеца. Здесь он лично похоронил часть себя. Итальянская социальная республика был расстрелян и погребен здесь самим Италией. После войны, итальянец лишился статуса королевства, теперь впервые в жизни став демократической республикой. Он не жалел о потерянной короне, не жалел об утерянных колониях и о проигранной войне. Свою собственную войну, с самим собой он выиграл. В какой-то степени, он был даже рад, что ему удалось закончить войну так удачно. Да, пролив немало крови, предавая, лицемеря. С другой стороны, итальянец все еще считает, что могло быть и хуже. Мог бы гореть в ядерном пламени, как Япония. Мог бы, несмотря на все попытки перейти на другую сторону, лежать в руинах, как Венгрия. Мог бы попасть в полную зависимость от Советского Союза, как Румыния и Болгария. Мог бы умереть, как Третий Рейх, оставляя после себя разруху и расколотую землю. «И скатертью дорога. Родился голодным щенком, жил как бешеная псина и сдох собачьей смертью. Жаль лишь, что сам.» Италия достает из внутреннего кармана куртки старую черно-белую фотографию. На ней он сам, моложе, здоровее, в парадной военной форме. Рядом с ним Третий Рейх, тоже в форме, с прямой осанкой. Италия, тогда еще Королевство, широко улыбается, в то время как Рейх выдерживает нейтральное строгое выражение лица. Правая рука немца лежит на плече итальянца, а тот обнимает союзника за талию. Италия приподнимает уголок рта, разглядывая фотографию. Тогда он действительно думал, что будет великим, как Римская империя. Тогда он действительно считал, что ему судьбою предназначена слава. И теми же идеями заразил молодого Веймара. — Это была и моя вина тоже, — шепчет итальянец. Он чувствует, как на глаза наворачиваются жгучие слезы, — прости. Из кармана Италия достает зажигалку. Несколько раз безуспешно пытается поджечь небольшой огонек, но удается ему это лишь с четвертой попытки. Он подносит пламя к углу фотографии и наблюдает, как огонь медленно пожирает ее. Пепел осыпается на могилу и смешивается со снегом. Вскоре от изображения остается лишь воспоминание. Итальянец переводит взгляд на зажигалку. Она тоже подарок Рейха, на металле выгравировано послание на немецком. «Моему товарищу Италии. Поздравляю с семидесятилетием! Веймарская республика, 1931.» Он сжимает зажигалку, сглатывает комок в горле и, размахнувшись, выкидывает ее куда-то в заснеженные кусты. — Прощай. Италия разворачивается и бредет прочь от заснеженного камня под раскидистым деревом. Он обещает себе не возвращаться сюда никогда более, оставляя свое прошлое и ошибки позади. Его ждет много работы и Италии, как демократической республике, предстоит многому научиться. Итальянец еле заметно улыбается. Он готов к новым дням. Итальянская социальная республика мертв, Королевство Италия в прошлом. «Новый день, новый я.»

неизвестно, 1946, зима