Программные сбои Девятки

      Гэвин не сразу заметил, что что-то не так. Далеко не сразу. Может потому что своих проблем хватало, может потому что было в принципе плевать, а может потому что просто не хотел замечать. До последнего игнорировал все изменения, как только мог, но всё же заметить пришлось.       Его напарник на самом деле хороший человек и Гэвин практически сразу к нему проникся, несмотря на их каждодневные переругивания, потому что они носят исключительно шуточный характер. Рид тщательно следит за своим языком, чтобы не ляпнуть что-то действительно неприятное, потому что обижать Ричарда не хочется.       Весь участок был поражён тем, насколько слажено им удалось сработаться и все только и делали, что выражали сочувствие Найнсу, пока не поняли, что ему нормально. Нормально ухмыляться в ответ на средние пальцы в свою сторону, нормально делать два кофе за раз, чтобы потом после возмущения Гэвина о том, что мог бы и ему сделать, раз всё равно на кухне был, достать припрятанный второй стаканчик и поставить перед напарником. Нормально одёргивать Рида, когда тот перегибает с подозреваемыми и слегка заходит за рамки. Нормально незаметно отвлекать его, когда в поле зрения появляется Коннор, которого Гэвин почему-то стойко невзлюбил и чтобы уберечь нервную систему брата, да и свою с ридовской, занять чем-нибудь внимание детектива, пока Коннор не исчезнет за ближайшим поворотом или не затеряется возле своего стола. Нормально слышать нескончаемые «пфек», которые могут содержать в себе абсолютно разные оттенки и недовольства, и возмущения и даже радости. Ричарду в принципе было нормально.       Как бы не хотелось, но Гэвин всё же заметил, что сначала исчезли взгляды, которые Ричард обычно бросал то и дело на него и в которых чётко прослеживалась наигранная надменность, вызов или откровенный стёб. После как-то постепенно сократилось количество переругиваний и потоки сарказма, а вскоре и вовсе сошли на нет, Рида просто игнорировали, когда он пытался начать привычную всем в участке словестную перепалку. Дальше изменения коснулись кофе, марафонов фильмов, громких подпеваний старой музыке, книжных магазинов, а следом и любых взаимодействий, кроме рабочих. Это всё будто резко отняли у Гэвина и не замечать дальше он просто не мог. Ричард отдалился.       Сидел, уткнувшись в терминал, брал на себя всю документацию и отчёты, не обращал внимания даже на Коннора, который в последнее время будто прирос к их смежным столам и то и дело отирался где-то рядом, до невозможности раздражая этим Рида.       Сам Ричард тоже изменился, выглядел сильно вымотанным, под глазами залегли тёмные круги, сами глаза будто потускнели, одежда частенько была мятая, чего Найнс обычно себе никогда не позволял, волосы без привычной укладки, пухловатые щёчки стали сильно впалыми, заостряя и так очевидные скулы, да даже неизменная осанка пошла по пизде, становясь чуть сгорбленной фигурой. Было очевидно, что что-то случилось и надо бы бить тревогу, но Гэвин всё чего-то ждал, наблюдая со стороны и не вмешиваясь.       Зато переживал. Сверлил тяжёлым взглядом напарника, строил теории, огрызался на Коннора, который сука по любому всё знал, да ещё и ходил как в воду опущенный, совсем не помогая переживаниям Гэвина наконец улечься.       И в какой-то из дней Рид таки решился на разговор. Припёр к стенке Найнса, наорал сначала для верности, а потом требовательно спросил, что происходит. И иногда казалось, что лучше бы он этого не делал, лучше бы не знал правды, потому что так было бы намного проще. Но Ричард ответил. Не сразу, прошло несколько мучительно долгих минут, пока Найнс взвешивал все за и против, подбирал слова и избегал взгляда. А после, так и не подобрав правильных слов просто сказал: «У меня рак, Гэвин».       В тот момент будто что-то сломалось. Причём у обоих. Рид поражённо отступил на пару шагов, поводил взглядом по пустым стенам, по пыльным стёклам окон и снующим повсюду коллегам, глубоко вдохнул, выдохнул, но назад ничего не вернулось, это что-то было всё также сломано. Ричард рассматривал собственные туфли, ожидал какой-то реакции и не знал, что сказать ещё. Не потому что нечего, как раз наоборот, хотелось сказать слишком многое, просто не знал, как, да и комок в горле мешал.       Когда новость более-менее улеглась в сознании детектива, он спешно направился к собственному столу, подхватил вещи и практически бегом покинул департамент, совершенно забив на то, что смена ещё не закончилась. Было плевать. Вообще на всё, кроме Ричарда. Было обидно, что Рид такой идиот, просрал кучу времени, так и не признавшись в чувствах, когда те только появились к напарнику. А теперь всё. Пиздец.       Гэвин стучится в чужую дверь глубоким вечером, у него нет плана, нет слов и практически нет никакой надежды. Если бы был шанс, Коннор, который до мозга костей ебаный оптимист не ходил бы с траурным видом, не отводил бы взгляд и не цеплялся за брата в надежде урвать побольше моментов вместе. Ричард бы не отдалялся, не пытался сохранить чужие нервы, до последнего не рассказывая о том, что с ним происходит, не цеплялся бы за все возможные дела, стараясь быть максимально полезным, отчаянно пытаясь сохранять видимость, что всё как раньше. Но нихуя не как раньше.       Дверь открылась после пятого звонка, Ричард был сонный, удивлённый и казалось даже радостный. Да ну, освещение просто плохое. Гэвин не говорит ни слова, бодро шагает в квартиру, закрывая за собой дверь, и тут же набрасывается с объятиями, отчаянно вдавливая в себя и впервые не жалуясь, что вставать на носочки неудобно. Похуй.       Если есть возможность обнять напарника, то хоть на цыпочках, хоть с табуретки, хоть со стремянки, хоть как, лишь бы также близко, также тепло. Но без также отчаянно, как сейчас. Гэвин подозревает, что теперь всегда будет это идиотское «также отчаянно», потому что никогда не знаешь, когда это будет в последний раз, потому что отпускать не хочется и потому что становится невыносимо больно лишь от мысли, что совсем скоро он этого лишится.       Ричард чуть отступает от такого напора, но крепко обнимает в ответ, успокаивающе поглаживая по спине. — Гэвин, полегче, если ты сейчас сломаешь мои рёбра, мне это никак не поможет, — Рид тут же чуть ослабляет свою хватку, потирается носом о шею напарника и с удовольствием отмечает, что его запах ничуть не изменился, хотя этого стоило ожидать после курсов химиотерапии.       Приходится отпустить, потому что тело начинает затекать, пройти в спальню, по хозяйки развалиться на кровати и утянуть туда же Ричарда.       Говорят о разном, сперва о прогнозах врачей, отнюдь не утешительных, потом довольно неловко Рид рассказывает о собственных чувствах и ловит тёплую улыбку в ответ, от которой что-то щемит. Так ведь не должно быть, не с ними, не сейчас. От этих мыслей щемит только сильнее.       Ричард включает какую-то комедию, Гэвин включает режим игнорирования любых мыслей, связанных с положением Найнса. Пока работает.       Весь последующий месяц Коннор уже на пару с Гэвином не отлипают от Ричарда, которого порой такое внимание раздражает. Ссоры правда не такие яркие как раньше, также как и глаза парня, совсем тусклые, без эмоций, без запала, просто чтобы было. Изредка присоединяется и Хэнк, обедает вместе с ними, зовёт в гости, не отказывается от любых возможностей провести время всем вместе, чего раньше за ним не наблюдалось. Но он переживает за Коннора и уже читает какие-то книжонки по психологии, чтобы потом утешать, Гэвин как-то застал его за этим лично, но ни единой шутки не проронил, сам понимал, как тяжело будет.       Собственное бессилие бесит больше всего. Бесит, что нельзя ничего сделать, как-то помочь, как-то облегчить боль, которая постепенно становится постоянным спутником Ричарда, да и Гэвина тоже, только в ментальном виде. Бесит смотреть на эти жалостливые взгляды персонала и врачей во время приёмов. Бесит, как они отводят взгляд. Бесит, что Ричарду с каждым днем только хуже. Бесит, что они все уже смирились.       Из всего этого Гэвин больше всего жалеет, что они так и не успели побыть нормальной парой, что он не признался раньше, что у них не было тех банальных слащавых моментов, которые бы грели душу после. Конечно, были взгляды, касания, поцелуи, много-много слов и даже однажды секс. И да, когда знаешь о скором конце, ценишь всё это в миллион раз сильнее. Но если честно, нихера не хватало. Не хватало, хотелось ближе, горячее, чувственнее, чаще, сильнее, больше. Гэвину казалось, что всегда будет не хватать, хотя он наслаждался каждым мгновением рядом.       Как-то заходит разговор о похоронах и Коннор с трудом сдерживает слезы, Гэвин и сам на грани, но ещё держится, Андерсон уходит, не желая это обсуждать. Рид до боли сжимает руку Ричарда, заглядывает в глаза и видит там спокойствие. Оно кажется инородным. Какое в пизду спокойствие?! Это же, блять, не справедливо! Так же сука не должно быть! Снова эти же мысли, от которых щемит и дышать тяжело.       О смерти разговор тоже заходит и Ричард говорит, что ему не страшно, но Гэвин знает, видит на дне серьёзно потускневших серых глаз, из которых начисто смылась вся синева, что ещё как страшно, просто мы такие дохуя крутые, что не можем прямо об этом сказать. Да все знали, что Ричард пиздит, поэтому все равно обнимали в ответ, говорили слова утешения и не отпускали, пока едва заметная дрожь того не утихнет окончательно.       Ричарда не стало в один из майских дней. Никто оказался не готов, хотя всё и так к этому шло, подавая знаки в виде участившихся приступов, практически полной невозможности ходить, побледневшей до состояния мела кожи и глазах, в которых с каждым мгновением жизни становилось всё меньше. Если Рида спросить, что же в напарнике умерло первым, то он бы с уверенностью ответил, что глаза.       Гэвин запомнил пустой расфокусированный взгляд серых глаз, сильный дождь, оглушительно бьющий по стеклу, то, как судорожно сжимал чужую руку, а тёплые солёные капли разбивались о чёрную водолазку. Пальцы били мимо клавиш, не оставляя возможности написать сообщение, а голос конкретно дрожал, когда в итоге удалось позвонить.       Коннор на том конце не произнёс ни слова, как-то задушено выдохнув и, кажется, всхлипнул, приглушенно были слышны крики Хэнка, а потом не осталось ничего. Ни единой мысли, ни единой связной эмоции, лишь одни капли, которые разбивались о стекло и другие, разбивающиеся о мягкую ткань. Полное опустошение, скорее всего Рид не до конца осознал, что его больше нет. Сознание отторгало действительность, пальцы продолжали дрожать, сжимаясь на чужой руке, а Ричард не шевелился и не дышал, спокойно лёжа головой на чужих коленях и не чувствуя, как этому человеку пиздецки больно сейчас.       А после в один из дней Гэвин увидел знакомый затылок, выронил папки с документами, листы которых разлетелись по всему полу, почувствовал, как вновь что-то тяжело щемит изнутри и не мог пошевелиться. Этого не может быть, Элайджа бы не посмел…       Истерика накрыла, когда он услышал: «Моё имя Ричард — андроид, присланный из Киберлайф».