Что ты делаешь двадцать восьмого?

      Держать лицо было нетрудно. Не смотреть направо, не говорить, не касаться — нетрудно, но лишь до тех пор, пока Ибо молчал. Пока не говорил ему, кивая на сцену: «О, Чжань-гэ, знаешь его?», пока не ухмылялся и не начинал дразнить.              Если бы они были одни, если бы атмосфера располагала, Сяо Чжаню это понравилось бы. Он бы даже начал говорить глупости сам, лишь бы Ван Ибо включил этот свой игривый режим, лишь бы не мог оторвать от него взгляда, шутя эти свои дурацкие шуточки.              — Когда ты уезжаешь? — спросил он, просто чтобы отвлечься. Он даже не надеялся на то, что у них получится провести время вместе, но не уточнить не мог.              А вдруг? А если?              — Двадцать девятого, — сразу же отозвался Ибо, всем телом устремляясь к нему.              — Двадцать девятого? А что ты делаешь двадцать восьмого? — надежда умирает последней, не так ли?              — «А что ты делаешь двадцать восьмого»? — переспросил Ван Ибо со странной интонацией. — Двадцать девятое завтра, сегодня — двадцать восьмое.              Взгляд Ван Ибо так и говорил: «Как ты думаешь, что я сейчас делаю?», и Сяо Чжаня затопило пониманием. Кто-то потерялся в череде рабочих событий.              — Ооо, — протянул Сяо Чжань, а потом засмеялся. Засмеялся и Ибо, не забыв подразнить напоследок.              — Ты дурак?              «С тобой — всегда дурак», — хотел ответить Сяо Чжань, а потом с усмешкой добавить: «Но ты рядом со мной не лучше». Ведь Ибо, и правда, не мог держать лицо, когда они были рядом, не мог не улыбаться, не мог не ждать — внимания, слов, касаний. Всегда, когда они были рядом, неважно, вдвоем ли или на публике, Ван Ибо нуждался. И Сяо Чжань честно отдавал себе отчет, что нуждался тоже — и в Ибо, и во всем том, что тот мог бы ему предложить, но он был старше, мудрее, а потому скрывал все, что чувствовал, лучше.              Наверное.              Может быть.              Сяо Чжань и сам не был уверен, но хотел верить, что хоть кто-то из них не даст им пойти на дно слишком быстро.              — У вас есть сорок минут, — пообещали им менеджеры, когда награждение закончилось и можно было направиться в гримерки. «Переодеться перед дорогой» — так они это называли, но на деле Сяо Чжань успел сделать лишь пару вдохов и пару выдохов, прежде чем оказался закрыт вместе с Ван Ибо.              Тот быстро прошелся по помещению, почти профессионально пытаясь найти скрытые камеры или прослушку, но Сяо Чжань был уверен, что об этом позаботились за них. Он устало улыбнулся, наблюдая за чужой суетой, и рухнул на стоящий рядом диванчик. Болело все: и голова, и спина, и стопы.              — Вроде чисто, — констатировал Ибо, возвращаясь к Сяо Чжаню и улыбаясь этой своей улыбкой заправского слизня.              — Что? — фыркнул тот.              — Что я делаю двадцать восьмого числа, а, Лао Сяо?              — Собираешься дразнить меня этим до конца жизни? — вскинул брови Сяо Чжань.              — Может быть, — ответил Ван Ибо, присаживаясь к нему на диван.              Он тоже выглядел уставшим: стоило только посмотреть чуть глубже, туда, где кончались слои косметики и начинались синяки и лопнувшие в глазах сосуды, как сердце неприятно сжималось.              Что же они делали со своей жизнью?              — Совсем заработался? — отозвался Ван Ибо в тон мыслям Сяо Чжаня. — Почти не писал мне в эти дни. Чжань-гэ такой трудоголик.              — Не больше, чем ты, Ван Лаоши.              Ибо фыркнул и закинул свою руку на чужое плечо. Глаза его смеялись.              — Обнимемся?              — Если ты так хочешь потратить эти сорок минут…              — Уже тридцать пять, но да, хочу, — согласился Ван Ибо, светясь все сильнее.              «Видно, — со светлой грустью подумал Сяо Чжань, — как по тебе все видно», а потом подался вперед.              Ибо пах дорогим и сладким. Знакомым. Сяо Чжань уткнулся ему в ключицу, шмыгнул носом и заворочался, пытаясь устроиться удобнее.              — Чжань-гэ, — прошептал Ибо ему в макушку. — Я скучал.              — Ты всегда скучаешь.              — А ты нет?              — Только если чуть-чуть, — слабо улыбнулся Сяо Чжань, зная, что Ибо все равно не видно, а улыбки слишком выматывали. Слишком.              — Сяо Лаоши такой жестокий, — фыркнул Ибо, подтягивая Сяо Чжаня вверх.              Когда их лица оказались на одном уровне, Сяо Чжань уточнил:              — Разве ты не собирался обниматься?              — Но я же не уточнял, сколько я потрачу на это времени, — резонно заметил Ван Ибо. — Чжань-гэ.              — Ммм?              — У тебя что-то болит?              — Пустяки, — отмахнулся Сяо Чжань, натягивая улыбку, которая была слишком, но ради Ван Ибо он готов был потерпеть.              Он чувствовал это: чувствовал, как время утекало, а беспокойство Ибо о нем, жутко приятное, но лишнее, тормозило то, чего они хотели и ждали.              — Ты выпил лекарство? — не успокаивался Ван Ибо. Мягко и нежно он водил руками по чужим волосам, надеясь, что хоть так облегчит для Сяо Чжаня его состояние. И это помогало, пусть не физически, но морально Сяо Чжаню хотелось мурчать от счастья. Наконец-то он там, где может не держать лицо, и с тем, с кем ему этого хочется.              — Бо-ди, — протянул Сяо Чжань, — я в порядке. Правда.              — Но…              — И мне очень нравится твой маллет.              — Ха? Прическа Сяо Лаоши намного лучше, — тут же попался на удочку Ибо, и тогда Сяо Чжань улыбнулся искренне, забывая о боли, о времени и проблемах. Забывая о всем и всех, кроме Ван Ибо, который смотрел на него так, как и всегда. Глупо и влюбленно. Так же, как наедине на него всегда смотрел, смотрит и будет смотреть Сяо Чжань.              — Ван Ибо.              — М?              — Поцелуй меня уже.              Их губы встретились, а сердца забились лихорадочно, неровно, счастливо. Сорок минут? Недостаточно, но даже им Сяо Чжань радовался больше, чем награде, которую ему вручили не так давно. Он целовал и целовал Ван Ибо, поддаваясь его напору, его молодости, его страсти, не противился смене позиции, сам утягивал Ибо на себя.              — Ты сбросил вес, — заметил Сяо Чжань между поцелуями. Он звучал так, как звучат недовольные бабушки, и Ван Ибо ущипнул его за бок, который только-только смог освободить от дорогой дизайнерской рубашки.              — Ты тоже, знаешь ли, не баоцзы*.              Вслед за рубашкой на пол отправились штаны. Сначала одни, потом вторые, а потом и белье оказалось там вместе с их общим благоразумием. Сяо Чжань лихорадочно скреб Ван Ибо по спине и стонал, надеясь на звукоизоляцию и рот Ибо, которым тот пытался заткнуть его особо громкие всхлипы.              — Бо-ди, — тянул он на одной ноте так, как могут только певцы. — Бо-ди.              — Тссс.              — Бо-ди, мне так хорошо с тобой.              — Я знаю, Чжань-гэ, знаю, тише, — просил Ван Ибо.              Почему-то в постели они менялись местами. Там Сяо Чжань никогда не мог сдерживать ни слов, ни чувств, как Ван Ибо не мог сдерживать их в жизни.              — Бо-ди, я так скучал по тебе, — на выдохе.              — И я скучал, Чжань-гэ.              — Бо-ди. Бо-ди, гэгэ любит тебя.              Ван Ибо трясло и лихорадило. Изливаясь, он прикусил Сяо Чжаня за кожу на груди, чувствуя при этом, как в его спину впиваются аккуратно подстриженные ногти. И это все ему нравилось. Все это он любил и не хотел терять.              — Чжань-гэ, диди любит тебя тоже.              Пусть их время истекало каждый раз слишком быстро, пусть в дверь стучались все настойчивей, а телефоны разрывались от звонков, Ван Ибо не променял бы их любовь ни на что и никогда. Пока у него был Сяо Чжань, он готов был ждать их встречи столько, сколько понадобится. Пока у него был Сяо Чжань, а он у него — они были счастливы. Оба.