Зима приходит сама

Сион смеётся, запрокидывая голову назад. Он поднимает руки, ловя пальцами снежинки, и кружится по двору, устремляя радостный взгляд в серое небо, зная, что Недзуми стоит у окна и еле сдерживается, чтобы не кинуться вниз, к нему, не поймать за руки, кружась вместе с ним. Он знает, что очень скоро Недзуми выйдет из подъезда, с совершенно спокойным видом подойдёт к нему, усмехнётся, дожидаясь, когда же на него обратят внимание, потом тихо скажет, что пошёл за хлебом, и что Сиону пора возвращаться домой, если он хочет смотреть фильм вместе. А сам, сбегав за свежим, только что вынутым из печи, душистым хлебом из пекарни в соседнем доме, будет стоять за углом, наблюдая за Сионом, так и не ушeдшим домой, ждущим его тут же, во дворе. Он развалится в большом, белоснежном сугробе, раскинет руки и закроет глаза. Недзуми захочется сказать, что Сион дурак, что так можно подойти и без особых усилий просто перерезать ему глотку, ну или что он просто отморозит себе всё к чертям, но он не сможет сдвинуться с места. Он просто будет стоять, и смотреть, смотреть… …пока Сион не поднимется, и сам не подойдёт к нему, осторожно хватая за руку. «Долго же ты ходил за хлебом», - скажет он, тепло улыбаясь, на что Недзуми лишь раздражённо фыркнет, чувствуя, как в душе всё вспыхивает яркими, жгучими искрами от ощущения тёплых – даже сквозь варежку – пальцев Сиона в своей ладони. И когда Недзуми, и впрямь, выходит из подъезда, Сион уже ждёт этого, но тот вдруг удивляет его. Он подходит ближе, и, не дожидаясь, пока на него обратят внимание, хватает юношу за руки, принимаясь кружиться вместе с Сионом, у которого от счастья замирает сердце. Он вдруг останавливается, заставляя затормозить и Сиона, и дёргает его на себя, сгребая в охапку, утыкаясь носом в раскрасневшуюся, холодную щёку, а потом, чуть отстранив от себя, касается его губ своими. Затем усмехается и осторожно бьёт ладонью по помпончику на забавной шапке парня. — За хлебом? – спрашивает тот. Недзуми улыбается. — А потом кино, - и смеётся, потирая пушистыми варежками щёки юноши.

* * *

Недзуми не замечает, как теряет его. Постепенно, понемножку. Он не знает о том, как Сион ловит его улыбки, его мимолётные взгляды на плазменном экране телевизора. Не знает, как тот улыбается, сверкая глазами, как радуется, когда среди толпы фанатов, в те моменты, когда больше всего на свете хочется бросить всё и уйти, спрятаться, забиться под одеяло, уткнувшись носом в седые лохмы, он вдруг тихо-тихо, чтобы не услышал никакой очередной журналюга, шепчет: «Сион…» И поэтому Недзуми, с головой окунувшийся в мир кино и Сиона, не замечает, как тот улыбается немного рассеяннее, немного грустнее. Он не знает, что каждый раз, когда его показывают по телевизору, Сион не может оторвать взгляда от красивой дамы, держащей Недзуми под руку – она исполняет главную роль в том же фильме, что и Недзуми, да ещё по сценарию «состоит с ним в романтических отношениях». Поэтому, когда Сион не выдерживает, и уходит из их общей квартиры, тихо, бесшумно, пока Недзуми на своей вечной работе – он этого не знает. А когда возвращается, с непониманием и страхом оглядывает пустую квартиру, зовёт, волнуется… Лишь позже, когда он вдоволь наслушается длинных гудков из телефонной трубки, когда поймёт, наконец, что Сион ушёл, действительно, ушёл, он найдёт в коробке под кроватью старые кассеты, на которые юноша постоянно записывал всё, что говорили о Недзуми по трижды уже проклятому им телевизору. И только тогда он поймёт, что же случилось. И будет искать. Он отменит все встречи, все съёмки, он будет искать без конца. Пока однажды…

* * *

Сион укутывается в плед, мелко перебирая ногами. Чтобы дойти до кухни в старой квартире родителей, нужно пройти через ещё одну комнату. А там холодно. По утрам вообще холодно, особенно – когда ты в квартире один. Юноша вздыхает. Сам виноват. Сам же ушёл. Неожиданно раздавшиеся громкий треск и звон заставляют его удивлённо распахнуть глаза и отпрыгнуть назад от осколков. Снежок… Он не медлит, не колеблется. Просто шагает к окну, и уже через миг, забыв о холоде, бежит вниз по ступенькам, не вспоминая даже о том, что из одежды на нём лишь шорты, футболка и тапочки. И когда Недзуми ловит его, спотыкающегося, тяжело дышащего, и прижимает к себе, Сион лишь льнёт ближе. Кажется, актёр что-то говорит, шепчет, обжигая своим дыханием его ухо, но Сион не слышит. Правда – не слышит. И поэтому Недзуми, продолжая беспрестанно, беспорядочно гладить его по голове, просто стягивает с себя пальто и укутывает в него уже начинающего дрожать Сиона. Тот улыбается. Он вдруг понимает, что очень любит зиму, постоянно чем-нибудь сводящую его с ума, врывающуюся совершенно внезапно, когда ей захочется. Но это не важно. Ведь даже самой холодной и снежной зимой он будет с Недзуми. Тот просто не позволит иного. А Недзуми, наградив Сиона лёгким подзатыльником, наконец, уводит его в дом, в котором теперь уж точно – думает Сион – должно быть тепло.